Фото: Вид на спорную недвижимость
Источник: Google Maps

***

Определение СКЭС ВС РФ от 06.09.2024 N 308-ЭС24-3124 по делу N А53-16963/2022

До экономической коллегии ВС дошло любопытное дело об оспаривании сделки по внесению недвижимости в уставный капитал. Думается, оно заслуживает подробного обсуждения.

Определение Коллегии обращает на себя внимание прежде всего непривычным стилем, который мы уже видели ранее в двух определениях за этот год (новый гост-райтер?). Все обратили особенное внимание на нумерацию смысловых блоков – по нынешним временам это выглядит почти как прорыв. Интересно уже то, что у документа вообще есть какой-то стиль: обычно российские судебные акты все на одно лицо, как «блины» на одной штанге.

Исход этого дела кажется вполне справедливым, но многие тезисы авторов определения выглядят спорно и вызывают острое желание с ними подискутировать. В целом определение смотрится скорее как полемическая статья для Закон.ру, чем как скрупулёзно выверенная правовая позиция высшей судебной инстанции.

Уж и не знаю, хорошо это или плохо…

Факты дела

Вот основные факты дела. (Сразу скажу, что они мне известны лишь из судебных актов и прочих общедоступных источников. К делу я отношения не имею, и никакой «инсайдерской информации» у меня нет.)

Иностранная компания (Osita Investments Limited, BVI) владела 99% капитала в российском ООО («Алекс-Трейд»). Оставшийся 1% принадлежал некоему российскому физическому лицу (Ф). Основной вид деятельности дочернего общества – производство изделий из стекла и хрусталя (производство осуществлялось на арендуемых мощностях завода в Ростове-на-Дону).

Дочернее общество, в свою очередь, владело долей в 25% в ещё одном российском ООО («Дон-Мотор Плюс»). Другими участниками этой «внучки» были несколько физических и юридических лиц из России. Её основной вид деятельности – торговля автотранспортными средствами.

Судя по всему, дела у «внучки» шли неважно. Как упоминается в судебном акте, на конец 2020 года размер собственного капитала общества был отрицательным (минус 121 млн рублей). В 2021 году было проведено собрание участников «внучки», где было принято решение о дополнительных финансовых вливаниях в общество со стороны его участников – уже существующих и вновь принимаемых в общество.

В собрании участвовал и генеральный директор «дочки» (П). Все участники собрания единогласно одобрили увеличение уставного капитала «внучки». При этом директор от имени «дочки» обязался передать в качестве дополнительного вклада в капитал «внучки» ценную недвижимость – готовый к эксплуатации фитнес-центр в Москве (стоимостью 260 млн). Остальные сделали свои вклады по большей части не путём внесения денег или имущества, а путём зачёта встречных требований к «внучке» (на общую сумму около 500 млн).

В результате всех этих манипуляций структура капитала общества, разумеется, изменилась. В итоге доля «дочки» в капитале «внучки» увеличилась с 25% до 32%.

Между тем иностранной компании (или, скорее, её российским бенефициарам) всё это страшно не понравилось. Компания объявила, что директор её «дочки» совершил крайне невыгодную для «дочки» сделку. В самом деле, «дочка» осталась без потенциально доходного фитнес-центра, а взамен получила небольшое увеличение доли в капитале проторговавшегося автодилера, ценность которого, мягко говоря, неочевидна.

Вот цитата из постановления апелляционной инстанции, где перечислены претензии компании.

«Обращаясь в суд с настоящим иском, компания полагает, что объекты недвижимости отчуждены по цене, которая существенно ниже их реальной рыночной стоимости, данная сделка является для ООО «Алекс Трейд» крупной, сделка совершена исполнительным органом общества в ущерб его интересам, сторонами допущено злоупотребление правом. Директор совершил спорную сделку при отсутствии какого-либо экономического обоснования ее целесообразности, которая преследуется всеми добросовестными хозяйствующими субъектами. Сделка осуществлена без какого-либо уведомления о ней мажоритарного участника. Целью совершения оспариваемой сделки фактически являлся вывод имущества общества, ввиду возникновения в нем корпоративного конфликта. В обществе более 2 лет не проводятся общие собрания участников, компании ОСИТА как участнику общества не представляется никакой информации о его хозяйственной деятельности.»

Компания требует возврата фитнес-центра своему дочернему обществу.

Процессуальная история

Компания оспорила сделку своей «дочки» по внесению фитнес-центра в капитал «внучки» на двух главных основаниях. Во-первых, эта сделка крупная, и при этом она не была надлежащим образом одобрена (ст. 46 Закона об ООО). Во-вторых, это была сделка в ущерб интересам общества (п. 2 ст. 174 ГК).

Суд первой инстанции разрешил спор в пользу иностранной компании на основании нормы о крупных сделках. По словам суда, отчуждение фитнес-центра «привело к невозможности осуществления деятельности в указанной сфере».

Суд также согласился и тем, что сделка была в ущерб обществу. Он указал, что отчуждаемая недвижимость представляла собой «бизнес-проект», который позволял обществу извлекать прибыль. В то же время увеличение доли общества в автодилере до 32% не сделало эту долю мажоритарной, то есть не позволило «дочке» контролировать деятельность «внучки».

Апелляция со всем этим не согласилась. Она заметила, что стоимость спорного фитнес-центра была меньше 25% балансовой стоимости активов общества (всего лишь около 10%). Сделка также отнюдь не повлекла прекращения деятельности общества (которое успешно продолжило производить свои бутылки и рюмки) или существенного изменения её вида или масштаба. Вывод – сделка не является крупной, а потому директор имел право совершить её без формального одобрения со стороны участников.

Что касается доли во «внучке», пусть 32% («что составляет более 320 млн. руб.») – это не мажоритарная доля, но всё равно это не так уж плохо. По словам суда апелляционной инстанции, доля позволяет участвовать в управлении и в прибыли «внучки» – а заодно избавиться от обременительных расходов на содержание московской недвижимости!

Кассация поддержала апелляцию.

После этого дело дошло до экономической коллегии ВС.

Определение ВС

Коллегия ВС не согласилась с нижестоящими судами (второй и третьей инстанции).

Свою аргументацию Коллегия делит на три раздела, снабжённые осмысленными заголовками, а внутри каждого раздела смысловые блоки пронумерованы (что вызвало некоторый фурор в среде непривычных к подобным красотам российских юристов). Воспользуемся предложенными Коллегией заголовками и нумерацией.

I. Признаки крупной сделки

1.1. Коллегия напоминает, что по закону (и разъяснениям пленума ВС) для признания сделки крупной необходимо одновременное наличие двух признаков:

«1) количественного (стоимостного): предметом сделки является имущество, цена или балансовая стоимость которого составляет 25 и более процентов балансовой стоимости активов общества, определенной по данным его бухгалтерской (финансовой) отчетности на последнюю отчетную дату;

2) качественного: сделка выходит за пределы обычной хозяйственной деятельности, т.е. совершение сделки приведет к прекращению деятельности общества или изменению ее вида либо существенному изменению ее масштабов (пункт 8 статьи 46), например, к наступлению таких последствий может привести продажа (передача в аренду) основного производственного актива общества.»

Как известно, крупные сделки подлежат утверждению собранием участников, в противном случае сделка может быть признана недействительной, в том числе по требованию участников, имеющих не менее 1% голосов.

1.2. Как ни странно, уже в следующем пункте Коллегия объявляет, что наличие первого признака, оказывается, не обязательно.

«При этом сделка может быть признана крупной, даже если формально балансовая стоимость выбывших активов не превысила 25 процентов общей балансовой стоимости активов (количественный критерий), но отчужденный актив являлся ключевым для общества - его утрата не позволяет юридическому лицу вести свою деятельность или ее отдельные виды.»

Ни на какие нормы закона – или хотя бы позиции пленума ВС – Коллегия при этом не ссылается. Возможно, это правило мыслится как норма права судебного происхождения, устанавливаемая тройкой судей Коллегии прямо в этом деле.

Обратим внимание, что и формулировка второго признака изменена: в норме закона требуется, чтобы сделка приводила «к прекращению деятельности общества или изменению её вида либо существенному изменению её масштабов», а в формулировке Коллегии достаточно, чтобы была утрачена возможность вести «отдельные виды» деятельности.

Надо понимать, это означает, что лишение общества возможности вести хотя бы один вид деятельности, пусть даже сугубо второстепенный для бизнеса общества (как в данном деле), автоматически влечёт признание сделки «крупной».

1.3. В данном случае сделка лишила общество возможность вести деятельность фитнес-центра. Следовательно, сделка крупная. И неважно, что основная деятельность общества – производство стекла и хрусталя!

«На момент совершения спорной сделки данное имущество представляло собой не просто недвижимость, а готовый к запуску фитнес-центр, т.е. бизнеспроект, способный приносить доход обществу «Алекс Трейд».

Как правильно указано судом первой инстанции, передача спорного имущества может быть квалифицирована в качестве крупной сделки, поскольку она повлекла за собой невозможность осуществления деятельности в вышеупомянутой сфере.

Вопреки выводам судов апелляционной и кассационной инстанции, то обстоятельство, что общество «Алекс Трейд» ранее занималось производственной деятельностью, используя мощности завода по производству стеклянной тары АО Фирма «Актис» на праве аренды, не исключало возможность ведения иных видов деятельности и, следовательно, само по себе не могло выступать поводом для того, чтобы не считать спорную сделку крупной.»

Вывод Коллегии: «доводы компании о крупности совершенной сделки заслуживают внимания и безосновательно отклонены судами апелляционной и кассационной инстанций».

Мой комментарий:

Коллегия радикально пересматривает норму закона о крупных сделках.

Коллегия фактически объявляет необязательным первый признак крупной сделки, который обычно считается основным (сумма сделки – не менее 25% стоимости активов), и делает упор на второй признак (сделка выходит за пределы обычной хозяйственной деятельности).

Кроме того, Коллегия довольно существенно меняет формулировку второго признака по сравнению с нормой закона. А именно, вместо «изменения вида либо существенного изменения масштабов деятельности» (как написано в законе) оказывается достаточным, чтобы общество лишилось возможности вести «отдельные виды» деятельности – то есть, надо понимать, хотя бы один, пусть даже побочный, вид деятельности, независимо от его «масштабов».

Отмечу, что для договоров аренды и некоторых других действуют специальные правила судебного происхождения для определения крупной сделки (так, для арендатора годовая плата должна быть не менее 25% стоимости активов). Но в данном случае речь шла не об аренде.

II. Вопросы аффилированности и сговора

2.1. Далее Коллегия напоминает, что по закону при оспаривании крупной сделки общества имеет значение субъективная добросовестность контрагента (в данном случае, видимо, «внучки», то есть общества-автодилера, либо его бенефициаров). По сути, это третий элемент фактического состава нормы о недействительности не одобренной надлежащим образом крупной сделки.

Действительно, по закону для признания крупной сделки недействительной должно быть доказано, что вторая сторона «знала или заведомо должна была знать» о дефектности сделки. А если буквально, «о том, что сделка являлась для общества крупной сделкой, и (или) об отсутствии надлежащего согласия на её совершение» (п. 5 ст. 46 Закона об ООО).

(Слово «заведомо» в норме закона употреблено не по делу, а выражение «и (или)» вообще не имеет очевидного смысла, но мы сейчас не о дефектах законодательной техники.)

Коллегия также указывает, что (как явствует из некоторых других судебных дел) в дочернем обществе налицо корпоративный конфликт – между иностранной компанией с долей 99% и физическим лицом с 1%.

Любопытно, что директор (П) в этом конфликте «выступает на стороне» миноритария, а не мажоритария – и при этом до сих пор (точнее, на момент совершения сделки) не лишился своей должности. Разгадка, видимо, в том, что право на 99% капитала в момент совершения сделки находилось в споре.

Коллегия, впрочем, не поясняет, какое отношение это имеет к вопросу субъективной недобросовестности контрагента («внучки»). Понятно, что связь директора «дочки» с миноритарием «мамы», даже если таковая имела место, недобросовестности «внучки» никак не доказывает.

2.2. В этот момент Коллегия делает неожиданное заявление.

«Соответственно, нельзя согласиться также с выводами судов апелляционной и кассационной инстанций об отсутствии оснований для признания спорной сделки недействительной по мотиву, связанному с заведомым нарушением генеральным директором общества «Алекс Трейд» интересов общества при её совершении.»

Значит ли это, что из самого факта участия директора в корпоративном конфликте следует, что любая совершённая им сделка нарушает интересы общества и должна быть признана недействительной? Если так, этот тезис кажется чрезмерно смелым.

Далее в этом пункте Коллегия переходит к обсуждению другой нормы закона, на которую тоже ссылался истец, – о сделках, совершённых директором в ущерб обществу (п. 2 ст. 174 ГК).

Такие сделки также признаются недействительными лишь в случае субъективной недобросовестности другой стороны сделки. А именно, если эта другая сторона «знала или должна была знать о явном ущербе» (о «заведомости», разумным образом, ни слова), либо «имели место обстоятельства, которые свидетельствовали о сговоре» (заметим, формулировка нормы закона довольно странная: элементом её фактического состава объявляется не наличие сговора, а наличие неких «обстоятельств, которые свидетельствовали о сговоре»).

Тут Коллегия вдруг переключается на обсуждение совсем другой нормы, на которую истец вроде бы не ссылался – о сделках с заинтересованностью (ст. 45 Закона об ООО). Коллегия подробно пересказывает любознательному читателю содержание этой нормы закона.

2.3. Оказывается, как выясняется из следующего пункта, Коллегия рассматривает оспаривание сделки с заинтересованностью как «специальную корпоративно-правовую разновидность» оспаривания сделки по общей норме о сделках представителя (директора) в ущерб юридическому лицу.

В самом деле, ведь для признания сделки с заинтересованностью недействительной также требуется наличие ущерба интересам общества и субъективная недобросовестность контрагента (п. 6 ст. 45 закона об ООО).

(Правда, заметим, по букве закона субъективная недобросовестность в случае сделки с заинтересованностью должна выражаться не в знании о наличии ущерба, а в знании о наличии заинтересованности. А кроме того, надо ведь ещё доказать и собственно заинтересованность.)

Видимо, всё это должно служить формальным оправданием применения Коллегией нормы, на которую истец не ссылался, и которая нижестоящими судами не обсуждалась.

Далее Коллегия провозглашает очень важное правило, которого нет в законе, и которое ранее вроде бы не встречалось в судебных актах.

«Недобросовестность контрагента по сделке - осведомленность другой стороны сделки о том, что она являлась для общества сделкой, в совершении которой имеется заинтересованность, и (или) об отсутствии согласия на ее совершение, предполагается, если заинтересованное в совершении сделки лицо, в частности, генеральный директор общества, и другая сторона сделки связаны друг с другом (являются аффилированными лицами).»

При этом, по словам Коллегии, круг аффилированных лиц «не может определяться формально». Судам следует «принять во внимание, кто является конечным выгодоприобретателем исполнения установленного обязательства». При этом «на лицо, в отношении которого представлена достаточная совокупность доказательств фактической аффилированности, может быть возложена обязанность раскрыть разумные экономические мотивы совершения сделки».

Но какое всё это имеет отношение к рассматриваемому делу? Кто с кем там аффилирован? Коллегия явно пытается намекнуть на что-то нижестоящим судам, но на что именно – судам и любознательному читателю пока что предоставляется догадаться самим.

Мой комментарий:

Этот раздел посвящён вопросу субъективной недобросовестности контрагента (то есть в данном случае «внучки»), каковая является необходимым условием для признания сделки недействительной.

Прежде всего следует подчеркнуть, что по букве закона (будь то о крупных сделках, сделках с заинтересованностью или о сделках в ущерб представляемому) субъективная недобросовестность контрагента является не самостоятельным основанием аннулирования сделки, а дополнительным условием, подлежащим доказыванию помимо факта дефектности сделки. Поскольку нижестоящий суд (второй инстанции) пришёл к выводу, что сделка не является крупной, ему не было смысла исследовать вопрос о субъективной добросовестности контрагента применительно к этой норме. Но на новом круге, после возврата дела Коллегией, судам, конечно, придётся по существу решать этот вопрос.

Центральная идея Коллегии, по-видимому, состоит в том, что вместо фактического знания контрагента о дефектности сделки можно доказывать связанность контрагента с заинтересованным в сделке лицом (таким как директор). Это в целом звучит разумно, но по ходу чтения раздела возникает целый ряд вопросов.

Практический смысл замечаний Коллегии в п. 2.1 насчёт того, что директор «дочки» «выступает на стороне» миноритария компании в корпоративном конфликте, не вполне ясен.

Похоже, Коллегия пытается намекнуть, что миноритарий компании (Ф) действовал в сговоре с директором «дочки» (П). Однако явно она этого не говорит, да и компания об этом вроде бы прямо не заявляла (во всяком случае, в акте ВС об этом не говорится, и никаких доказательств этого не упоминается). Значит ли это, что нижестоящие суды должны были самостоятельно поднять и исследовать вопрос о таком «сговоре»? А если нет, в чём была их ошибка?

И самое главное, никакие договорённости директора с миноритарием общества сами по себе не свидетельствуют о «знании» контрагента о дефекте сделки, то есть о его субъективной недобросовестности!

Правило из пункта 2.2 – насчёт презумпции знания контрагента о дефекте сделки в случае аффилированности директора с контрагентом – кажется вполне соответствующим здравому смыслу и в целом возражений не вызывает. Видимо, это правило также мыслится как норма судебного происхождения, создаваемая Коллегией прямо в этом деле.

(Кстати говоря, это правило было дословно повторено той же тройкой судей ещё в двух определениях, выпущенных в тот же день, но не отличающихся столь запоминающимся стилем (1, 2). Помимо самого правила, в них была почти дословно повторена львиная доля всего раздела II обсуждаемого определения.)

Я бы сказал, что использование термина «аффилированность» не кажется удачным в данном контексте. Это технический термин из старого антимонопольного закона, который использовался в старой версии нормы о сделках с заинтересованностью, но был выкорчеван оттуда поправками от 2016 года (пользоваться термином было затруднительно ввиду очень сложного определения). Не факт, что имеет смысл возвращать его туда «с чёрного хода», лучше было бы использовать какое-то описательное выражение вроде «взаимосвязанности».

Но какой же вывод следует из этого правила применительно к нашему делу? Действительно ли в нашем случае директор «аффилирован» с контрагентом?

Пусть даже директор действительно действует заодно с миноритарием общества. Но это ровно ничего не говорит нам о связанности директора с контрагентом по спорной сделке («внучкой» в лице её руководства или контролирующих лиц). С другой стороны, директор компании вроде бы попадает под формальное определение «аффилированного лица» дочерней компании общества, независимо от наличия или отсутствия каких-либо нелегитимных связей – и тогда любые сделки с дочерней компанией попадают под удар.

Туманные намёки Коллегии, видимо, сводятся к тому, что вывод об «аффилированности» судам нужно сделать «неформально», то есть не обращая внимания на техническое определение аффилированности, а оценив всю ситуацию в целом. И как только суд сделает вывод о такой «неформальной» аффилированности, он сможет сделать вывод и о субъективной недобросовестности контрагента. Что именно следует понимать под «неформальной» аффилированностью, Коллегия толком не разъясняет.

Догадка о том, что директор действовал по договорённости с контролирующими лицами «внучки», действительно выглядит вполне правдоподобно. Но честно говоря, никаких серьёзных доказательств в пользу этой теории Коллегия не упоминает. Очевидно, соответствующие доказательства придётся изыскивать и обсуждать сторонам и судьям на новом круге разбирательства. Впрочем, Коллегия в помощь им провозглашает в следующем разделе некую доказательственную презумпцию (см. далее).

III. Вопросы равноценности при увеличении уставного капитала

3.1. Здесь Коллегия переходит к обсуждению аргумента истца насчёт того, что спорная сделка не соответствует «критериям разумности и экономической целесообразности», то есть невыгодна обществу («дочке» иностранной компании, делающей вклад во «внучку»).

Как упоминалось выше, другие участники (новые и старые) внесли свой вклад в капитал «внучки» в основном в виде зачёта встречных требований (на сумму около 500 млн), а общество – ценную недвижимость (на сумму 260 млн). Коллегии эта схема не нравится, причём сразу по двум причинам: непропорциональность вкладов разных участников и разнородность имущества.

Начинает она с непропорциональности.

«Судами не учтено, что данный способ увеличения уставного капитала является непропорциональным, то есть приводит к «размытию долей» - неминуемому изменению соотношения долей участия (увеличению номинальной стоимости доли участника, подавшего заявление о внесении дополнительного вклада, и уменьшению доли другого участника).»

3.2. В следующем пункте речь идёт уже собственно о неравноценности.

«В результате общество «Алекс Трейд» оказалось единственным лицом, внесшим в уставный капитал наличный имущественный актив. Как указывалось истцом, это означает, что реального увеличения активов предприятия за счет иных участников не произошло. Фактически иные участники общества «Дон-Моторс Плюс» получили удовлетворение своих требований (которые были зачтены) за счет увеличения рыночной стоимости своих долей в обществе, вызванных увеличением его активов в результате внесения дорогостоящих основных средств со стороны общества «Алекс Трейд».»

Видимо, по мысли Коллегии, «наличный актив» всегда более ценен, чем какое-то эфемерное право требования, даже если сумма требования превышает цену актива.

Полученная же взамен «наличного актива» доля в обществе не кажется Коллегии особенно ценной.

«В то же время суды не учли, что определяя эквивалентность взаимных предоставлений при увеличении уставного капитала, необходимо соотносить не общий размер увеличенной доли (в данном случае 32 процента) и предоставляемые ей права по управлению с суммой внесенного вклада, а необходимо соотносить размер внесенного вклада с тем приростом в правах на управление и получение прибыли, которую этот вклад дает в сопоставлении с ситуацией, имевшей место до увеличения уставного капитала.»

По мысли Коллегии, стоимость недвижимости надо было сравнить с увеличением доли в капитале общества.

«То есть стоимость внесенного недвижимого имущества должна была быть сопоставлена с 7 процентами (32% – 25%) увеличенного уставного капитала, что судами сделано не было.»

3.3. Более того, Коллегия подозревает, что те требования других участников, взамен которых им выдали долю в капитале, были фальшивыми.

«Кроме того, не может не вызывать обоснованных сомнений реальность обязательств, которые были зачтены против требования о внесении имущества для увеличения уставного капитала, поскольку большинство лиц уже являлись участниками общества «Дон-Моторс Плюс», имеющего признаки банкротства, являющимися заинтересованными по отношению к нему лицами. В протоколе собрания участников нет никаких указаний ни на факт наличия встречных обязательств некоторых участников, ни на основания возникновения таких обязательств и их размер.»

Всё это, по словам Коллегии, «может свидетельствовать о косвенном отчуждении (перераспределении) части принадлежавшей обществу «Алекс Трейд» доли в уставном капитале общества «Дон-Моторс Плюс» на невыгодных условиях».

По заключению Коллегии, «истцом представлена достаточная совокупность доказательств, ставящих под сомнение то, что спорная сделка могла быть совершена в обычных условиях оборота».

Следовательно, имела место «связанность (аффилированость)» директора (П) с бенефициарами «внучки». Следовательно, «бремя доказывания добросовестности при совершении спорной сделки перешло на ответчика».

Ну а раз доказательств добросовестности ответчик не предоставил, то и дело надо было разрешать против него!

«При таком положении выводы судов апелляционной и кассационной инстанций о том, что спорная сделка является возмездной и имеет экономическую выгоду для общества «Алекс Трейд», получившего долю в уставном капитале вместо переданного имущества, не могут быть признаны состоятельными.»

3.4. В качестве финального штриха Коллегия ссылается на то, что Росреестр отказался зарегистрировать передачу недвижимости «внучке», а суд в другом деле признал этот отказ законным. Отказ был связан «в том числе с отсутствием заявления на переход права от общества «Алекс Трейд» и решения участников о даче согласия на совершение данной сделки».

По мнению Коллегии, нижестоящие суды напрасно «не приняли во внимание» судебные акты по этому параллельному делу.

Мой комментарий:

Аргумент насчёт «размытия долей» из пункта 3.1 выглядит неубедительно. Вполне естественно, что доли участников меняются при непропорциональном внесении ими средств в капитал общества. Само по себе это никак не может свидетельствовать об отсутствии «экономической целесообразности» сделки по внесению имущества в уставный капитал, тем более о её недействительности. При наличии надлежащих волеизъявлений участников и корректной оценке стоимости вкладов никакой проблемы в такой сделке нет.

(Замечу в скобках, что буквально за день до принятия обсуждаемого определения Коллегия в другом деле сформулировала, по-видимому, прямо противоположную позицию. Любопытно, что двое из судей ВС участвовали в обоих этих делах. В деле «Зашихина против Левчука»¹, бывшая жена жаловалась на размытие доли её бывшего мужа в ООО путём принятия в общество другого участника, предположительно в ущерб интересам бывшей жены. (Тема, кстати, необычайно актуальна в связи с разборками супругов по поводу прав на команию Wildberries.) ВС разрешил дело против истицы. Помимо прочего, Коллегия наставительно сообщает: «Увеличение уставного капитала общества за счет вклада третьего лица, принимаемого в общество, направлено на привлечение хозяйственным обществом инвестиций в свою деятельность: увеличение капитализации общества и расширение возможностей извлечения прибыли от ведения общего дела.[¶] Поскольку доля в уставном капитале отражает объем обязательственных прав участника в отношении имущества общества, то принятие нового участника и внесение им вклада влечет за собой изменение (перераспределение) долей участия и по общему правилу должно приводить к увеличению чистых активов общества, а значит, и действительной стоимости долей в уставном капитале. Простое изменение относительного размера доли в уставном капитале, выраженного в процентах, не свидетельствует об отчуждении доли». Тезис, на мой взгляд, бесспорный; проблема лишь в том, что в том деле речь шла о предположительно заведомо некорректной оценке нового вклада, что предположительно могло повлечь ущерб интересам жены. Думается, что и в рассматриваемом деле проблема в конечном счёте упирается в корректность оценки вкладов.)

Не менее сомнителен и аргумент из пункта 3.2, вроде бы подразумевающий, что «наличное имущество» куда ценнее зачёта встречных требований. Если воспринимать этот тезис буквально, он, разумеется, не выдерживает критики с экономической точки зрения. Вообще говоря, списание долга на сто рублей ничуть не менее ценно для общества, чем внесение «наличного имущества» на сто рублей. (Именно поэтому они оба оцениваются в сто рублей.) Исключение составляет ситуация, когда общество является де-факто несостоятельным – но на это Коллегия здесь как раз не ссылается. (Подробнее об этом аспекте дела чуть позже.)

Рассуждение про 7% тоже никуда не годится. Ведь если стоимость тех 25%, которые у общества были раньше, равна нулю (как сообщает нам Коллегия), то и принимать их в расчёт при вычислении новой доли нет смысла. Новые доли теперь должны определяться, исходя по стоимости вновь внесённого имущества.

Аргумент из пункта 3.3, о фиктивном характере упомянутых «встречных требований», на первый взгляд выглядит гораздо весомее. Разумеется, липовые требования не стоят ничего. Однако этот аргумент, кажется, впервые начинает обсуждаться лишь во второй кассации. Во всяком случае, Коллегия не упоминает о его обсуждении в нижестоящих судах. Почему, собственно, Коллегия считает, что требования фиктивные? Уж не пытается ли Коллегия установить факты вместо нижестоящих судов?

В этом же пункте Коллегия неожиданно возвращается к вопросу об аффилированности и недобросовестности. По сути, Коллегия предлагает оригинальный способ установления «связанности (аффилированности)» директора и контрагента, не требующий реального анализа отношений между ними. Если сделка явно невыгодная, это само по себе является доказательством аффилированности – а аффилированность создаёт презумпцию субъективной недобросовестности контрагента!

Конечно, что-то в этом есть. В самом деле, зачем же директору совершать явно невыгодную для общества сделку, если он не связан с контрагентом?

Но, с другой стороны, Коллегия, по сути, исключает из нормы о сделках в ущерб представляемому (п. 2 ст. 174 ГК) важный элемент – о субъективной недобросовестности контрагента. Оказывается, истец доказывать это обстоятельство вовсе не обязан, ведь сама по себе невыгодность сделки означает и аффилированность представителя с контрагентом, и недобросовестность контрагента. (К счастью для контрагента, Коллегия всё же позволяет ему опровергать свою недобросовестность, то есть доказывать отсутствие знания о невыгодности сделки; но как именно – не совсем ясно.)

Видимо, это тоже новая норма права судебного происхождения.

Дополнительный аргумент из пункта 3.4 насчёт отказа в регистрации передачи недвижимости не выглядит серьёзно. При отказе в регистрации Росреестр ссылался на технические моменты, такие как отсутствие необходимых документов, и суды его поддержали. Допустим, суды во всём правы. Но вряд ли решение судов по техническому вопросу о регистрации права может обладать преюдициальной силой для суда, решающего вопрос о действительности сделки по существу. Кажется, этот аргумент добавлен авторами определения просто «до кучи»…

[IV. Выводы ВС]

(Этого заголовка нет в определении, я добавил его от себя.)

4. Вывод Коллегии таков. Судам нужно исследовать следующие вопросы: (1) о сделке с заинтересованностью, (2) о субъективной добросовестности «внучки», (3) о «фактической аффилированности» директора «дочки» с «внучкой».

«Поскольку судами трех инстанций с соблюдением требований части 3 статьи 9, части 2 статьи 65 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации не исследованы вопросы о совершении сделки с заинтересованностью и добросовестности получателя имущества по спорной сделке, в том числе не исследованы доводы истца о фактической аффилированности генерального директора общества «Алекс Трейд» с обществом «Дон-Моторс Плюс», состоявшиеся по делу судебные акты не могут быть признаны законными.»

В итоге Коллегия отменила акты нижестоящих судов и направила дело на новое рассмотрение в первую инстанцию.

Правовые новеллы – не слишком ли смело?

Сам исход дела интуитивно выглядит вполне справедливым.

Очевидно, что директор общества совершил отчуждение ценного актива общества вопреки желанию мажоритарного акционера (владеющего 99% капитала общества). Очевидно и то, что этот ценный актив был обменян на имущество весьма сомнительной ценности – долю в прогоревшем автодилере, восстановление платёжеспособности которого в будущем отнюдь не очевидно.

Разумеется, всё это вызывает подозрения в том, что тут не обошлось без закулисных договорённостей директора общества с ключевыми бенефициарами автодилера.

По сути, другие участники автодилера получили в обмен на свои требования к де-факто банкроту (пусть даже требования были реальными а не фиктивными) долю во вполне доходном фитнес-центре.

Вполне понятно желание Коллегии как-то защитить общество и его мажоритария.

Однако для достижения этой благородной цели Коллегия использует средства, которые могут показаться спорными.

Авторы определения смело перетолковывают целый ряд норм закона, далеко отходя от их общепринятого значения и, по сути, формулируя совершенно новые правовые нормы. Это позволяет решить рассматриваемый казус так, как кажется справедливым авторам. Но ведь эти правовые позиции теперь «отлиты в граните» и будут применяться нижестоящими судами в сотнях или тысячах новых дел!

Не следует ли высшей судебной инстанции чуть побережнее относиться к букве закона? Продумали ли авторы все далеко идущие последствия от подобного пересмотра норм? Лично я в этом не уверен.

***

Перечислю основные новеллы, которые можно обнаружить в этом определении. Это не дословные цитаты: я привожу позиции Коллегии так, как я их понял (вместе с моими краткими комментариями). Желающие могут предложить альтернативные варианты – но, думаю, что и многие суды воспримут тезисы Коллегии подобным же образом.

1. При решении вопроса о том, является ли сделка крупной, предусмотренный законом количественный признак (сумма не менее 25% стоимости активов) можно не применять. Достаточно выполнения качественного критерия (сделка выходит за пределы обычной хозяйственной деятельности).

Мой комментарий: Категорически не согласен. Вопиющее пренебрежение буквой закона.

2. При решении вопроса о том, выходит ли сделка за пределы обычной хозяйственной деятельности, предусмотренный законом критерий (сделка ведёт к прекращению деятельности общества или изменению её вида либо существенному изменению её масштабов) можно не применять. Достаточно, чтобы общество лишилось возможности вести хотя бы один вид деятельности (пусть даже малозначительный для бизнеса общества).

Мой комментарий: Как минимум спорно. Я бы и тут держался поближе к букве закона.

3. Участие директора в корпоративном конфликте на одной из сторон само по себе является доказательством того, что совершённая им сделка с третьим лицом нарушает интересы общества.

Мой комментарий: Как минимум спорно. Да, это может вызывать подозрения по отношению к директору, но вряд ли само по себе доказывает вредоносность сделки.

4. Норма о сделках с заинтересованностью (ст. 45 Закона об ООО) является специальной по отношению к общей норме о сделках в ущерб представляемому (п. 2 ст. 174 ГК).

Мой комментарий: Спорно. Не значит ли это, что общую норму применять нельзя, раз есть специальная? Если так, я не согласен.

5. Связанность (аффилированность) директора общества и контрагента по сделке создаёт презумпцию осведомлённости контрагента о дефектности сделки.

Мой комментарий: Согласен, только технический термин «аффилированность» я бы не использовал.

6. Круг аффилированных лиц следует определять «неформально». (То есть, надо понимать, не по тому определению аффилированности, что записано в законе; но как тогда – не совсем ясно.)

Мой комментарий: Вот что получается, когда не по делу используешь технический термин. :)

7. На «фактически аффилированное» лицо может быть возложена обязанность раскрыть разумные экономические мотивы совершения сделки. (Видимо, суть в том, что в случае нераскрытия сделку можно признавать недействительной.)

Мой комментарий: В целом выглядит разумно, хотя концепция «фактической аффилированности» остаётся туманной.

8. Внесение дополнительного вклада в капитал одним участником общества ведёт к «размытию доли» другого участника, а потому такая сделка не отвечает критериям разумности и экономической целесообразности для этого другого участника.

Мой комментарий: По-моему, полная ерунда. Получается, если участники вносят непропорциональные дополнительные вклады, это само по себе основание для оспаривания сделки по увеличению капитала?

Безусловно, такая сделка затрагивает интересы каждого участника, но при наличии надлежащих корпоративных одобрений и в отсутствие обмана она не является проблемной. Сделка вполне может быть выгодной для участника, доля которого уменьшилась (ввиду увеличения потока дивидендов из-за эффективности дополнительных инвестиций). Конечно, уменьшение доли может быть и невыгодным – но в данном случае проблема общества вовсе не в «размытии» его доли в лопнувшем автодилере.

9. «Наличный имущественный актив» представляет собой более ценный вклад в капитал общества, чем зачёт встречных требований на ту же сумму.

Мой комментарий: Не согласен. Если общество не является несостоятельным, передача ему ста «наличных» рублей ничем не лучше и не хуже зачёта встречного требования на сто рублей.

10. При внесении дополнительных вкладов в капитал в условиях нулевой фактической стоимости долей прирост долей участников (то есть увеличение процентов участия) должен соответствовать стоимости вновь внесённого каждым участником имущества.

Мой комментарий: Не согласен. Если собственный капитал общества на момент внесения новых вкладов нулевой, то ранее существующие доли вообще учитывать не нужно. Если, допустим, ты внёс в такое «обнулённое» общество 32% нового имущества, у тебя должно стать 32% капитала, независимо от ранее существовавшей доли (будь то 0%, 25% или 100%). Когда собственный капитал отрицательный, расчёт более сложный, но точно не такой, как предлагает Коллегия.

11. Если вклад в капитал производится путём зачёта фиктивных требований, это нарушает права тех участников, которые вносят в капитал «наличное имущество».

Мой комментарий: Несомненно. Надеюсь, никто спорить не будет. :)

12. Если сделка невыгодна для общества (не могла быть совершена в обычных условиях оборота), это доказывает «связанность (аффилированость)» директора общества с контрагентом. Это, в свою очередь, создаёт презумпцию субъективной недобросовестности контрагента (см. выше).

Мой комментарий: Спорно. Невыгодность сделки, конечно, создаёт подозрения в сговоре или иной связи директора с контрагентом, но вряд ли является неопроверживым доказательством такой связи. Может быть сотня других причин совершения невыгодной сделки. Я бы был поаккуратнее с подобными тезисами.

13. Решение суда по вопросу об отказе в регистрации сделки в Росреестре следует «принимать во внимание» при решении вопроса о недействительности сделки.

Мой комментарий: Не думаю. Вопрос о регистрации – технический, вопрос о действительности сделки – сущностный. Сомневаюсь, что и сама Коллегия готова считать предшествующее решение, касающееся регистрации, преюдициальным. Просто к слову пришлось. :)

***

На мой взгляд, самой ценной из всего этого набора является позиция № 5 (я её выделил полужирным курсивом): о том, что связанность директора с контрагентом создаёт презумпцию субъективной недобросовестности контрагента при оспаривании сделки как крупной или совершённой в ущерб обществу.

Эта позиция кажется весьма разумной и полезной. Насколько я понимаю, аналоги этого правила есть и в зарубежных правопорядках (Англия, США). Раньше эта позиция, кажется, высшим судом не формулировалась – во всяком случае, именно в таком виде. Надеюсь, она найдёт применение в будущих делах.

Большинство остальных позиций либо самоочевидны, либо, наоборот, довольно спорны. Прямолинейное применение таких спорных позиций в других делах, как мне кажется, может привести к весьма неожиданным эффектам.

Думаю, многие из заявленных в определении Коллегии тезисов ещё придётся дотачивать напильником. :)

А как правильно?

Давайте теперь взглянем на факты дела с высоты птичьего полёта и попробуем найти корректное решение проблемы.

Директор общества совершил сделку, которую мажоритарный участник общества (истец по делу) считает явно невыгодной. Участник подозревает директора в умышленных действиях во вред обществу по сговору с бенефициарами контрагента.

Суть спорной сделки состоит во внесении ценного имущества в капитал де-факто несостоятельного дочернего общества. Другие участники делают свои вклады в виде зачёта встречных требований к дочернему обществу (причём истец подозревает, что требования были фиктивными).

Понятно, что истец готов оспаривать сделку на любых основаниях, которые только подвернутся ему под руку. Но мы попробуем взглянуть на эти основания более объективно.

Применимая норма

Очевидно, что спорная сделка не попадает под данное законом определение крупной сделки (цена сделки – всего 10% стоимости активов, а не 25%). Поэтому норму о крупных сделках (ст. 46 Закона об ООО) притягивать за уши не будем.

Далее, по-видимому, никто не заявлял и не доказывал, что директор общества или какой-то его родственник является контролирующим лицом дочернего общества (автодилера) или занимает руководящую должность в этом дочернем обществе. Если так, сделка не попадает под определение сделки с заинтересованностью, данное законом (ст. 45 Закона об ООО). Соответственно, норма о сделках с заинтересованностью тоже не при чём.

Остаётся норма, специально написанная для таких случаев, – о сделках, совершённых в ущерб представляемому (п. 2 ст. 174 ГК). Вот к ней и присмотримся повнимательнее.

В этой норме два элемента. Во-первых, наличие ущерба интересам представляемого (в данном случае общества), причинённый сделкой, которую совершил представитель (в данном случае директор). Во-вторых, либо (а) знание контрагента о «явном ущербе» для общества, либо (б) наличие «обстоятельств, которые свидетельствовали о сговоре либо об иных совместных действиях» директора с контрагентом в ущерб обществу.

Ущерб

Вопрос об ущербе не так прост, как кажется. С одной стороны, идея отдать ценный актив в капитал де-факто банкрота не выглядит особенно плодотворной. Но, с другой стороны, значит ли это, что мы должны объявить любые попытки реанимировать дочернее общество, попавшее в затруднительное финансовое положение, заведомым «причинением ущерба» материнскому обществу? Не думаю.

По сути, речь идёт о неформальной реструктуризации долгов де-факто несостоятельного автодилера. Схема реструктуризации, в принципе, довольно типична: кредиторы соглашаются конвертировать свои требования в доли в капитале должника, а один или несколько из старых участников соглашаются внести в капитал должника дополнительные имущественные вклады. Альтернативой является немедленное банкротство должника (напомню, что в данном случае у автодилера был сильно отрицательный собственный капитал).

Вполне возможно, что именно немедленное банкротство дочерней компании было более выгодной для общества альтернативой. Но, возможно, и нет, мы этого не знаем. Быть может, реструктуризация приведёт к восстановлению прибыльности автодилера, что будет выгодно материнскому обществу. Быть может, банкротство автодилера будет означать привлечение материнского общества к субсидиарной ответственности, что вряд ли ему понравится.

Да, в подобной ситуации можно сказать, что «наличный» имущественный вклад в некотором смысле обладает большей ценностью, чем зачёт встречных требований к де-факто несостоятельному обществу. Но в этом и состоит компромисс кредиторов с контролирующими лицами должника.

Объявлять любую подобную реструктуризацию сделкой, совершённой с целью причинения ущерба материнскому обществу – значит ставить под вопрос саму идею реабилитации несостоятельных юридических лиц!

(Замечу в скобках, что за четыре дня до рассматриваемого определения тройка судей, двое из которых участвовали в разрешении данного спора, сформулировала совсем иную позицию. (Судьи те же, но авторы текста определения, похоже, другие…) В деле об исключении участника из ООО «Меридиан» Коллегия вроде бы объявила – во всяком случае, можно её так понять, – что у участника де-факто несостоятельного общества существует обязанность по «финансированию деятельности общества», то есть по внесению в общество дополнительных вкладов, в случае неисполнения которой он может быть исключён из общества. Во всяком случае, Коллегия ставит в виду исключаемому участнику, что он «отказался возложить на участников дополнительную обязанность по финансированию деятельности общества». Я лично с этим категорически не согласен. Но я также далёк от мысли, что любая докапитализация де-факто несостоятельного дочернего общества представляет собой заведомое причинение ущерба материнскому обществу, производящему докапитализацию, – на что вроде бы намекает Коллегия в рассматриваемом определении.)

Но вернёмся к нашему делу об оспаривании корпоративной сделки.

Действительно ли директор имел целью перераспределить активы в ущерб иностранной компании и в пользу других бенефициаров автодилера? Или его целью всё же было восстановление функциональности автодилера к выгоде возглавляемого директором общества и его мажоритарного акционера (иностранной компании)?

Кажется, что нижестоящие суды этот вопрос факта толком не разрешили. Во всяком случае, я не вижу в определении ВС и актах нижестоящих судов сколько-нибудь содержательного обсуждения относительных выгод и недостатков для общества альтернативных вариантов развития событий (банкротство автодилера или его докапитализация). Нет там и содержательного обсуждения животрепещущего вопроса о фиктивности требований кредиторов, ответ на который, разумеется, имеет ключевое значение для определения и выгодности сделки для общества, и целей участников сделки.

В первую очередь для разрешения этого вопроса факта (об ущербе) я бы и отправил дело на новое рассмотрение.

Субъективная недобросовестность контрагента

Второй вопрос факта, подлежащий разрешению – наличие знания контрагента о явном ущербе для общества либо сговора директора с контрагентом. Этот вопрос, на мой взгляд, тоже толком не изучался нижестоящими судами (в том числе и судом первой инстанции, разрешившим дело в пользу истца).

Если требования других участников к автодилеру были фиктивными, это, очевидно, решает вопрос о субъективной недобросовестности контрагента. Но если требования окажутся реальными, нужно будет исследовать другие доказательства.

Вряд ли истцу удастся раздобыть доказательства явного сговора директора с бенефициарами автодилера (хотя чем чёрт не шутит). Скорее всего, ему придётся изыскивать некие доказательства знания контрагента о явной невыгодности сделки. Но для это прежде нужно доказать саму невыгодность (см. предыдущий раздел).

Я готов согласиться с Коллегией в том, что очевидная невыгодность сделки сама по себе должна создавать презумпцию знания контрагента об этой невыгодности. Это избавляет суд от исследования внутреннего мира контрагента. Но тогда нужно будет как-то доказать эту «очевидность» (для обычного участника оборота).

Всё это не так-то просто, но установления факта субъективной недобросовестности требует закон. В Англии или Америке основой для установления подобного факта были бы жёсткие перекрёстные допросы всех имеющих отношение к делу лиц – и не сомневаюсь, что факт был бы установлен с разумной степенью достоверности. У нас на судебный допрос рассчитывать особо не приходится, так что, скорее всего, судам придётся довольствоваться разного рода косвенными доказательствами.

В любом случае задача не является неразрешимой. Суд обязан определить, было у контрагента соответствующее знание, или же его не было. Но, кажется, и этот вопрос нижестоящими судам тоже всерьёз не изучался.

Если так, дело нужно возвращать на новое рассмотрение для надлежащего установления фактов.

Заключение

Итак, судя по стилистическим особенностям, перед нами третье произведение неизвестного автора, работы которого мы ранее видели в двух других определениях ВС.

Автор, похоже, универсал: в первом определении (дело Westwalk Projects Ltd) речь шла о банкротстве иностранной компании в РФ, во втором (дело ООО «Парк Подвязново») – об очерёдности требований по восстановленному НДС в банкротстве, а в третьем (рассматриваемый нами спор Osita Investments Ltd против ООО «Дон-Моторс Плюс») – об оспаривании корпоративных сделок.

Вряд ли этим автором является кто-то из судей ВС, ведь состав «тройки» судей в нашем деле не пересекается с составами «троек» в двух предыдущих делах. Скорее это кто-то из работников аппарата ВС, или, быть может, некая группа этих работников. (Не знаю, как там у них это устроено, но вряд ли судьи ВС всегда собственноручно пишут свои решения.)

В отличие от некоторых других актов ВС, эти три определения смотрятся весьма достойно по многим параметрам.

Автор не страдает обычным для российских судебных актов косноязычием и невнятностью формулировок: он профессионален, красноречив и в целом убедителен. Материал разделён на поименованные разделы и пронумерованные логические блоки, что делает его удобным для изучения и последующего использования.

Автор не злоупотребляет бессмысленными ссылками на не имеющие прямого отношения к делу нормы закона. Нет особых претензий и к его юридической технике. Изложение мысли логичное и последовательное, выводы следуют из посылок. У автора широкий кругозор: он использует не только нормы закона и прецеденты ВС и КС, но и подходы зарубежных правопорядков (хотя обычно на них не ссылается).

Что немаловажно, исход дела во всех трёх делах выглядит вполне справедливым. В целом творчество анонимного автора заслуживает наших аплодисментов.

***

Однако, на мой взгляд, автора есть за что и покритиковать.

Иногда широкий кругозор автора играет с ним злую шутку. Желая обосновать определённый исход дела, автор выходит далеко за пределы действующих норм права и формулирует совершенно новые правовые теории, не имеющие основания в законе – и, что ещё более существенно, не являющиеся необходимыми для справедливого разрешения дела.

Так, в деле о банкротстве иностранной компании в России, на мой взгляд, для справедливого разрешения дела вполне достаточно было указания на то, что вся деятельность кипрской компании фактически ведётся в РФ, а потому и местом её нахождения де-факто (хотя и не де-юре) является РФ – что и означает возможность проведения её банкротства в РФ. Формальным основанием может служить ссылка на норму о злоупотреблении правом (в данном случае таким злоупотреблением можно считать регистрацию компании за рубежом для ведения деятельности в РФ).

Однако автор определения не проявляет такой «судейской сдержанности». Он не отказывает себе в удовольствии сформулировать развёрнутую теорию трансграничного банкротства, с концепциями центра основных интересов, основного банкротного производства, вторичных производств и т. п. Теория позаимствована автором из зарубежных правопорядков (на которые, правда, автор не ссылается) и в целом, безусловно, вполне разумна. Однако в российском законе ничего подобного нет. Может, такая теория и нужна, но не следует ли вводить её путём принятия нового закона парламентом, а не решением трёх судей ВС в некоем экономическом споре? Большой вопрос.

Что ещё хуже, нет гарантий, что нижестоящие суды правильно поймут кратчайший пересказ Типового закона ЮНСИТРАЛ о трансграничной несостоятельности, содержащийся в определении. Не начнут ли они теперь «банкротить» в РФ вообще любые иностранные компании, у которых здесь найдётся хоть какое-то имущество? Поживём-увидим, но у меня довольно мрачные предчувствия.

Кроме того, на мой взгляд, иногда автор вместо объективного анализа норм права «заигрывается в адвоката» одной из сторон. Так, в рассматриваемом определении ВС (об оспаривании корпоративной сделки) мне видится попытка заявить максимальное число всевозможных аргументов, включая даже самые спорные, в пользу истца, по возможности избегая обсуждения аргументов другой стороны.

Такая оппортунистическая техника весьма характерна для адвокатов сторон (что объяснимо) и для некоторых судов, желающих защитить свои выводы от возможной отмены вышестоящей инстанцией. Однако для высшей судебной инстанции этот подход точно не годится.

Формулировки Коллегии будут тысячекратно повторяться в позициях сторон судебных споров и в актах нижестоящих судов, что фактически превращает эти формулировки в нормы права судебного происхождения. Коллегии следует заботиться об их точности и сбалансированности.

Действительно ли Коллегия желает установить как новую общеприменимую норму права необязательность применения количественного признака в определении крупной сделки? Или что «наличное имущество» всегда обладает большей ценностью, чем зачёт встречного требования? Или что невыгодность сделки для общества является бесспорным доказательством аффилированности директора с контрагентом? Я в этом не уверен.

Если так, стоит быть поосторожней в формулировках.

***

Но каково же тогда корректное решение рассматриваемого спора?

В целом, исходя из актов нижестоящих судов, я бы не сказал, что суды с достаточной тщательностью занимались установлением фактов, являющихся элементами нормы. Это касается и суда первой инстанции, разрешившей спор в пользу истца, и суда второй инстанции, разрешившей его в пользу ответчика (третья инстанция, как известно, фактами не занимается). Понятно, что сам ВС устанавливать факты не может, так что дело действительно имело смысл отправить на новое рассмотрение.

Честно говоря, для российских судов подобный небрежный подход к фактам довольно типичен. Во всяком случае, из судебных актов очень часто трудно понять, почему суд разрешил тот или иной вопрос факта именно так, а не иначе, и не решал ли он спор ли он лишь на основе собственных туманных догадок или личных симпатий. И раз уже это дело дошло до столь высокой инстанции, возможно, ВС имело смысл воспользоваться случаем и рассказать судам, как им следует подходить к оценке доказательств и установлению фактов.

Мне лично кажется, что Коллегии стоило сосредоточиться в своём определении на проблемах доказывания, а не пытаться сказать новое слово в правилах оспаривания крупных сделок (причём новое слово, не соответствующее букве закона). По-моему, применимые в этом деле нормы изложены в законе достаточно ясно и не нуждаются в серьёзной модификации со стороны ВС. Вопрос лишь в корректном установлении фактов, являющихся элементами норм.

Ну а как только будут установлены факты (в данном случае – наличие ущерба для общества и знание контрагента об этом ущербе), применение нормы закона (в данном случае – о сделках в ущерб представляемому) не составит никакого труда…

***

1АБ «Бартолиус» участвовало в деле на стороне истицы.