«Объекты гражданских прав» vs «имущество»: правоведческая проблема или игра в слова?

В продолжение дискуссии, начатой в блоге Романа Бевзенко и продолженной в блоге Андрея Рыбалова и в блоге Александра Латыева.

Роман Бевзенко критикует действующую формулировку статьи 128 ГК, указывая на «полнейшую несистемность, а то и бессмысленность записанных в ней положений».

По его мнению, в этой статье надо видеть не перечень объектов гражданских прав, а классификацию (правда, неполную) субъективных прав. К таковым он относит следующие виды прав: (i) вещные, (ii) обязательственные, (iii) корпоративные, (iv) интеллектуальные, (v) личные неимущественные. Теоретически имеется возможность и дальнейшего расширения этого списка: например, «право на волшебный меч в онлайн игре».

Андрей Рыбалов отмечает: «Что именно назвать объектом субъективного права – наверное, во многом вопрос эстетического чувства или своего рода игра в бисер».

Сам он считает, что «только «объективные блага», нуждающиеся в распределении, и стоит называть объектами, то есть тем, что может кому-то принадлежать на субъективном праве». «Принадлежность закрепляется при помощи абсолютного права, значит, объектом может быть лишь то, что может выступать объектом абсолютного права», – отмечает автор. Соответственно, «объектом предлагается числить некие «внешние» для правоотношения явления – вещи, произведения и т.п. ценности» (но не поведение других лиц, не право требования и не иное субъективное право).

Александр Латыев отмечает, что «перечень ст.128 для классификационных целей не очень хорошо приспособлен». Он приходит к следующему выводу: «В итоге получается, что наш нынешний подраздел 3 раздела I ГК не имеет сколько-нибудь внятной концепции, а представляет собой случайно исторически сложившийся артефакт».

Попробую вбросить и свои пять копеек в эту копилку.

Я сам довольно много ломал голову над смыслом статьи 128 ГК в связи с криптоактивами. Вот попробуйте ответить, к какой категории объектов гражданских прав относится биткойн? (Мой ответ см. в конце.)

В результате я пришёл к следующим выводам (не претендую на то, что они единственно верные, но мне нравятся :).

Объект гражданского права

Понятие «объекта гражданского права» не является хорошо определённым.

По словам Романа Бевзенко, «объект гражданского права - это то, что может принадлежать нам на каком-то праве». Примерно о том же говорит и Андрей Рыбалов.

Однако я не уверен, что это определение является сколько-нибудь общепринятым. Так, я лично думаю, что выражение «принадлежать на таком-то праве» (праве собственности, аренды и т. п.) применимо исключительно к вещам. Не думаю, что корректно говорить, например, что литературное произведение «принадлежит» его автору «на исключительном праве» (а издателю, надо понимать, оно «принадлежит на праве лицензии»?). Не говоря уже о правах требования и т. п.

Я также очень сомневаюсь, что с этим определением согласились бы авторы статьи 128. Вряд ли они верили, скажем, что «оказание услуг» (а в исходной редакции ГК сама «услуга») может «принадлежать» кому-либо на каком-либо праве.

В одной научной работе (В.В. Гущин) читаем:

«В юридической литературе цивилисты проблему объектов гражданских прав рассматривают как краеугольный камень теории гражданского права. Однако до сих пор понятие «объект прав» не находит однозначного понимания в юридической доктрине[17, 18, 19, 20, 21]. В теории гражданского права объекты прав рассматриваются как:благо[25, 26, 27]; поведение[24, 29]; правовой режим[31, 33]; субстанция[30, 32];предмет власти[15, 16];деятельность[12, 25];правовая категория[9].»

Вот один из вариантов определения (Гражданское право (том 1) (под ред. Б.М. Гонгало). "Статут", 2018).

«В самом общем виде объектами гражданских правоотношений <1> можно назвать блага, в связи с принадлежностью и (или) передачей которых у субъектов возникают права и обязанности.

--------------------------------

<1> По терминологии ГК - объектами гражданских прав.

Благами в гражданско-правовом смысле являются предметы и явления, способные удовлетворять потребности субъектов. Благом может быть почти все: вещь, вещество, энергия, информация, художественный образ, оценка людьми друг друга <1>.

--------------------------------

<1> Пожалуй, единственное, что не может быть объектом частного правового притязания, - это субъект права. Присвоение субъекта противоречит и логическому понятию объекта, и соображениям морали, и требованиям современного правопорядка. Интересна формулировка австрийского права: объектом считается "все, что отличается от лица и служит для пользования человеку" (§ 285 ABGB).

Способом оформления принадлежности объекта правоотношения является абсолютное право (право собственности на вещь, исключительное право на произведение). Передача же объекта сопровождается возникновением обязательственного права. Существуют объекты, в отношении которых возможно установление только абсолютных прав (неотчуждаемые нематериальные блага) или только обязательственных (услуги).»

Да, всё это может показаться какой-то глобальной правоведческой катастрофой: по содержанию фундаментальнейшего (вроде бы) понятия гражданского права нет никакого подобия консенсуса среди учёных цивилистов!

Однако есть и хорошая новость. Она состоит в том, что понятие «объект гражданских прав» в правовых нормах (практически) не используется.

Даже в тех немногих нормах ГК, где выражение «объект гражданского права» всё же фигурирует, совершенно очевидно, что на самом деле имеется в виду вовсе не любой объект гражданского права, а некое имущество (а отнюдь не «оказание услуг» и т. п.) (см. ст. 8.1, 129, 1186 ГК).

Если так, то нет совершенно никакой разницы, как именно мы определим «объекты гражданских прав»: включим ли мы в это понятие, например, «художественный образ» или «оценку людьми друг друга», упоминавшиеся выше; включим ли мы туда «услуги» или же «оказание услуг» и т.д. Это дискуссия лишь о словах, а не о правоотношениях.

Желающие могут развлекаться этой дискуссией в своё удовольствие, практического значения она не имеет.

2. Имущество

Гораздо более важным и содержательным понятием является понятие имущества. Вот его и стоит обсуждать вместо надуманной всеохватной категории «объекты гражданских прав».

В ГК определение понятия «имущество» отсутствует. Этимологически это слово означает «то, что некто имеет». Исторически под имуществом подразумевались принадлежащие человеку вещи, но затем это понятие было расширено путём включения в него нематериальных (то есть, по сути, воображаемых) объектов, в некотором смысле похожих на вещи. А именно, такие объекты имеют ценность для их обладателя и могут передаваться им другому человеку.

Именно объекты имущества непосредственно и находятся в гражданском обороте, регулирование которого и является основной задачей гражданского права.

Я бы определил понятие имущества так: объект имущества – это любой материальный или нематериальный объект, который (1) обладает экономической ценностью и (2) может передаваться от одного лица другому. При этом нематериальные объекты считаются существующими тогда и только тогда, когда они признаются данным правопорядком.

Изначально (ещё в Древнем Риме) правопорядок признал, что, помимо вещей, упомянутыми замечательными свойствами обладают обязательственные права (такие как право требования уплаты долга) и вещные права, отличные от права собственности (такие как узуфрукт). (Тогда их называли «бестелесными вещами», теперь – «имущественными правами».)

Через пару тысячелетий к списку разновидностей имущественных прав добавились и некоторые новые виды субъективных прав, не сводящиеся к вещным или обязательственным (корпоративные, интеллектуальные). Личные неимущественные права, как ясно уже из названия, к имуществу не относятся, ведь они не могут передаваться.

Отсюда традиционный для многих правопорядков подход, выражаемый формулой:
«имущество = вещи + имущественные права».

***

Казалось бы, логично. Однако этот подход чреват лингвистическими и юридическими парадоксами. (Вообще правоведение – это в значительной степени лингвистика, как видно хотя бы из начатой Романом Бевзенко дискуссии. :)

Проблема здесь в том, что мы на языковом уровне пытаемся объединить в одну категорию объекты из двух совершенно разных миров!

Вещи – это объекты материального мира, которыми можно физически владеть. Желая помочь владельцу защитить своё владение, правопорядок объявляет, что у того есть нечто, именуемое «правом собственности». Право собственности – это воображаемый объект, существующий лишь в том смысле, что он признаётся правопорядком (можно сказать, существующий в юридическом мире). Это своего рода воображаемый сертификат, удостоверяющий право на защиту владения вещью со стороны правопорядка.

Владение и право собственности могут передаваться отдельно друг от друга: в принципе владение (то есть вещь как физический объект) может быть у одного лица, а право собственности у другого. Для передачи владения нужно совершить некие физические действия, для передачи права собственности – совершить волеизъявление в признаваемой правопорядком форме (впрочем, иногда для этого бывает нужно и передать владение).

В отличие от вещей, имущественные права (как и любые субъективные права) – это воображаемые объекты, существующие лишь в юридическом мире. Они существуют лишь постольку, поскольку признаются правопорядком. Для них не существует дуализма «владение – собственность»: правом можно только обладать. Передача имущественного права производится волеизъявлением в признаваемой правопорядком форме (которое может быть замещено судебным актом).

Когда мы объединяем в одну категорию «имущество (некоего лица)» и вещи, и субъективные права, мы подразумеваем, что лицо «имеет» и эти вещи, и эти имущественные права. Но если так, значение слова «иметь» радикально различается в двух этих случаях.

В случае вещи лицо обладает правом собственности на эту вещь, а в случае имущественного права лицо обладает самим этим имущественным правом. В связи с этим попытки построить юридически корректную фразу, касающуюся имущества смешанного или неопределённого состава часто наталкиваются на непреодолимые препятствия.

Как правильно сказать: «я – собственник этого имущества» или «я – правообладатель этого имущества»? Ответа нет; вероятно, и то, и другое неправильно (если, допустим, в состав имущества входят и вещи, и дебиторская задолженность).

Как справедливо отмечает Роман Бевзенко, юриспруденция не выработала понятия «суперправа» (права господства), равно применимого к вещам и имущественным правам. Например, невозможно сказать, что имущественное право «принадлежит лицу на таком-то праве».

Всё это влечёт вечные проблемы с формулировками даже в самых обычных правовых ситуациях. Отсюда же, в конечном счёте, происходят и безумные формулировки в договорах «купли-продажи прав требования» насчёт «передачи в собственность права требования» и т. п.

***

Но нужно ли вообще смешивать вещи с субъективными правами?

Если вдуматься, то экономической ценностью с точки зрения правопорядка обладает не сама вещь, а право собственности на эту вещь (именно оно даёт правомочие на её использование). И если мы определяем имущество как нечто, имеющее экономическую ценность, то по-хорошему мы должны были бы включать в его состав не вещи, а именно право собственности на эти вещи.

Тогда классическая формула приобрела бы такой вид:
«имущество = права собственности на вещи + имущественные права, отличные от права собственности».

В этом подходе термины «имущество» и «имущественные права» просто-напросто тождественны: ведь право собственности – это тоже имущественное право.

Иначе эту модифицированную формулу можно записать так:
«имущество = вещные права + обязательственные права + корпоративные права + интеллектуальные (исключительные) права».

При таком подходе в договорах купли-продажи вещи (например) говорилось бы не о «передачи вещи в собственность», а об уступке права собственности на вещь (и отдельно о передаче владения вещью).

Этот подход легко снял бы все лингвистические парадоксы. Все объекты такого «имущества» стали бы однородными. Если так, не нужно никакого «суперправа», призванного выразить принадлежность лицу разнородных объектов (вещей и имущественных прав).

Лицо обладает имущественными правами, лишь они имеют экономическую ценность, их можно уступать. Среди прочих имущественных прав – права собственности на вещи. Всё логично.

Увы, мы связаны нашим языком и нашей правовой традицией. Терминология и договорные формулировки имеют многотысячелетнюю историю, и их не так-то легко изменить. Очевидно, пока придётся пользоваться той терминологией, что есть.

Нужно только не забывать о том, что эта терминология не идеальна и в некоторой степени противоречива.

3. Новые виды имущества

С развитием правопорядка и технологий могут возникать новые виды имущества.

Как уже говорилось, вещи характерны тем, что их можно физически контролировать («владеть» ими), а для передачи владения другому лицу владельцу вещи нужно совершить определённые действия в физическом мире (а не только лишь волеизъявление). Отсюда свойственная вещам дихотомия «владение – собственность».

Напротив, имущественные права, включая право собственности, нематериальны и передаются юридическим актом (волеизъявлением правообладателя), которое при необходимости может быть заменено судебным актом (волеизъявлением суда).

С развитием правопорядков список известных им видов имущества расширялся (так, в него добавились корпоративные и интеллектуальные права), но все они относились к одной из этих двух категорий: вещи или имущественные права.

Но вот в 2009 году в гражданском обороте впервые появились объекты, которые, строго говоря, не принадлежат ни к одной из этих двух категорий. Я имею в виду биткойны (к которым впоследствии присоединились и другие виды криптоактивов).

С одной стороны, криптоактивы, безусловно, нематериальны: их нельзя потрогать, они не состоят из атомов и молекул (в отличие от компьютеров, где ведётся соответствующий блокчейн). Это всего лишь воображаемые объекты, принадлежность которых тем или иным пользователям фиксируется в некоем распределённом реестре. Если так, это не вещи, во всяком случае, в привычном смысле слова.

С другой стороны, существование криптоактивов не зависит от признания правопорядком. Они существуют объективно, их держатель физически их контролирует (не давая никому ключ от криптокошелька), а их передача осуществляется совершением определённых физических действий (операций с криптокошельком). В этом смысле криптоактивы очень похожи на вещи – и абсолютно не похожи на имущественные права.

Если так, можно назвать криптоактив «квазивещью», а его обладателя – «квазивладельцем». Если правопорядок желает защитить это «квазивладение» от посягательств (например, от похищения биткойна путём взлома компьютера), ему следует признать субъективное право обладателя криптоактива на этот криптоактив, которое можно назвать «квазисобственностью».

Альтернативно, можно в качестве юридической фикции назвать криптоактив «вещью», а его держателя – «владельцем», и признать за держателем «право собственности» на криптоактив. Понятно, что и в случае криптоактивов (как и в случе обычных вещей) «владение» и «право собственности» могут передаваться отдельно друг от друга.

«Право собственности» на криптоактив передаётся волеизъявлением, которое можно заместить судебным актом (это право создано правопорядком и, соответственно, может им передаваться от одного лица другому). А вот передачу «владения» криптоактивом суд при всём желании не может осуществить одним лишь своим решением. Для этого нужно, чтобы кто-то ввёл секретный ключ и нажал на нужные кнопки в криптокошельке.

Как видим, для криптоактивов характерна та же дихотомия «владение – собственность», что и для вещей. Соответственно, можно вполне корректно говорить о «виндикации» криптоактивов и т. п. Это нечто новое для нематериальных объектов!

Если так, традиционная формула приобретает следующий вид:
«имущество = вещи + квазивещи (т. е. криптоактивы) + имущественные права»,
или, что то же самое,
«имущество = вещи + вещные права, отличные от собственности + квазивещи + квазвещные права, отличные от квазисобственности + обязательственные права + корпоративные права + интеллектуальные (исключительные) права».

Обсуждавшийся выше модифицированный вариант формулы приобретает следующий вид:
«имущество = вещные права + квазивещные права + обязательственные права + корпоративные права + интеллектуальные (исключительные) права».

Если же мы в качестве юридической фикции приписываем криптоактивы к вещам, то никаких изменений в формулах вообще не понадобится.

***

Впрочем, встав на эту точку зрения, мы сразу же увидим, что существуют объекты имущества, которые можно охарактеризовать как «промежуточные» между (квази)вещами и имущественными правами.

Взять тот же волшебный меч в компьютерной игре (упомянутый Романом Бевзенко). Коль скоро подобный виртуальный артефакт обладает ценностью для игрока, и его можно передавать другому игроку, то это, очевидно, объект имущества. Но какого рода объект?

Согласно традиционному подходу «волшебный меч» – это некий набор обязательственных прав участника игры против организаторов игры (которые должны обеспечить функционирование меча в соответствии с придуманными ими правилами, являющимися частью пользовательского соглашения). Этот набор обязательственных прав (являющийся объектом имущества) и передаётся от пользователя к пользователю при передаче артефакта.

Если что-то пошло не так, пользователь, теоретически, может предъявить претензии организатору игры в суде, и суд может приказать организатору исправить ситуацию. И тогда артефакт может, например, перейти из рук в руки без всякого участия его текущего обладателя. (В этом радикальное отличие от биткойна: суд не может приказать оператору платёжной системы перевести биткойн на другой счёт, поскольку никакого «оператора» у неё нет.)

Однако же в отношениях между всеми прочими лицами, помимо организаторов игры, виртуальный артефакт чрезвычайно похож на вещь. Он физически контролируется обладателем, для передачи нужно совершить определённые физические действия и т. п. Должен ли правопорядок защищать это «владение» артефактом от посягательств других лиц? Думается, должен. Значит, ему имеет смысл признать за обладателем нечто вроде «права собственности» на артефакт.

Артефакт можно выманить обманом либо заставить отдать под угрозой ножа или пистолета (прецеденты были). Суд должен защитить пострадавшего – но суд не может восстановить положение одним лишь своим судебным актом. Как уже говорилось, суд может отдать приказ организатору игры, но допустим, например, что организатор находится в другой юрисдикции и недосягаем для суда. Тогда суд может приказать нарушителю, или даже последующему обладателю, вернуть артефакт «собственнику» – то есть удовлетворить «квазивиндикационный иск» пострадавшего. (Может, конечно, и заставить возместить убытки, но это уже другая история.)

Если так, волшебный меч тоже может быть признан «квазивещью», по крайней мере, в некоторых ситуациях.

***

Да что там волшебные мечи, возьмём самые обычные бездокументарные акции. Они ведь тоже отчасти смахивают на вещи, несмотря на всю свою нематериальность.

Недаром в исходной редакции статьи 128 ГК к «вещам» были отнесены вообще все акции, а не только документарные. Суды, включая ВАС РФ, совершенно спокойно допускали виндикацию бездокументарных акций (а заодно и долей в ООО, которые ГК к «вещам» никогда не относил).

Затем концепция поменялась, причём дважды. Согласно формулировке той же статьи 128 ГК, действовавшей с 2013 по 2019 год (во всяком случае, если читать её буквально), бездокументарные акции были «иным имуществом» (не вещами и не имущественными правами), а с 2019 года стали «имущественными правами» (подробнее см. здесь).

Все эти метания прекрасно иллюстрируют тезис о «промежуточном» характере данного вида имущества.

С одной точки зрения (ныне закреплённой в букве закона) бездокументарная акция – это некий комплект корпоративных прав. При необходимости суд может передать этот комплект другому лицу без участия исходного обладателя, а держатель реестра зафиксирует этот переход на основании решения суда.

С другой точки зрения (ныне не поддерживаемой буквой закона), в отношениях с всеми другими лицами, помимо эмитента, бездокументарная акция очень похожа на вещь. Если она неправомерно выбыла из «владения» законного держателя, нет никаких логических препятствий к тому, чтобы предъявить новому «владельцу» «виндикационный иск» о её возврате.

Да, в РФ от этой идеи в итоге отказались. Возможно, потому, что для суда гораздо проще приказать держателю реестра сделать некую запись, чем заставлять незаконного «владельца» возвращать акцию (подписывать передаточное распоряжение и т. д.).

Но представим себе, что держатель реестра находится за пределами юрисдикции суда (в стране, не признающей решений российских судов), а новый и старый «владельцы» – в юрисдикции суда. Может ли тогда старый (предположительно законный) владелец предъявить новому «квазивиндикационный иск»?

Я лично не вижу препятствий. Суд может приказать ответчику передать акции истцу (написать и направить в реестр передаточное распоряжение) и затем проконтролировать выполнение приказа (через астрент, например).

Если так, то зарубежную бездокументарную акцию тоже можно рассматривать как «квазивещь».

Вывод

В общем, классификация видов имущества – тема интересная. Я мог бы дальше продолжать, но пока на этом остановлюсь. А вот рассуждать про «объекты гражданских прав» как-то гораздо менее интересно. Ведь смысла этого выражения толком никто объяснить не может.

Что же касается обещанного ответа на вопрос о правовой классификации биткойна, он ясен из вышеизложенного.

Биткойн, как и другие критпоактивы, следует либо (1) квалифицировать как «квазивещь», отличную и от вещей, и от имущественных прав (то есть отнести к «иному имуществу» в смысле статьи 128), либо (2) объявить «вещью» в качестве юридической фикции. Практической разницы между двумя этими подходами нет, разница в словах.

А вот объявить биткойн «имущественным правом» точно нельзя, он на него совсем не похож…