И снова про объекты

Раз объявлена неделя статей про объекты гражданских прав, не будем останавливаться. В продолжение текстов Сергея Будылина, Романа Бевзенко, Александра Латыева и своего собственного еще несколько мыслей, которые я попытался связать в предложения. Скоро Закон.ру сможет сборник издавать.

Проблема с пониманием ст. 128 ГК действительно во многом лингвистическая. И проблема проявляется уже в самой формуле «что-то принадлежит мне на таком-то субъективном праве». Нам принадлежит само субъективное право. Причем у этого субъективного права может быть объект, а может и не быть. Например, нам может принадлежать право собственности на участок (объект этого права) или требование об оказании услуг (нет объекта). Итак, принадлежит мне право собственности на вещь, а не вещь как таковая.

ГК в ст. 8.1 действительно говорит про субъективные «права, закрепляющие принадлежность объекта гражданских прав определенному лицу». Но что значит «вещь принадлежит мне»? Это не означает наличия какой-то противоестественной «правовой связи» между мной и вещью. И уж тем более не означает власти над вещью – над вещью власти быть не может. Принадлежность эта выражается в том, что у меня есть власть гнать всех прочих от определенной вещи. Эта принадлежность –  власть над другими людьми, над их поведением в сфере, связанной с конкретной вещью. Вот эта власть мне и принадлежит, эта власть и есть мое субъективное право. Именно этой властью я распоряжаюсь, эта власть может переходить от одного лица к другому, она имеет цену, в суде мы спорим о принадлежности этой власти, т.е. именно она и выступает предметом оборота.

Существует доправовая реальность – люди и вещи (или, шире, объективные блага). Право на основе этой реальности создает другую, правовую, в которой и существуют субъективные права, правоотношения, юридические лица и мерцающие каузы. Категория объектов права (и ст. 128 ГК) – это медиум, посредник между миром фактическим и миром юридическим. Вещь существует в мире реальном. Право должно предотвратить конфликты людей по поводу вещей. Для этого закон в правовой реальности создает легитимную власть, позволяющую нам отгонять других претендентов на вещь. Это не фактическая власть, как у льва, отгоняющего шакалов от своей добычи, а предоставленная правопорядком. Эта власть над поведением других лиц и есть субъективное право. Попутно отмечу, что представление о субъективном праве как власти никак не противоречит представлению о нем же как о возможности реализации интереса.

Субъективное право как власть можно грубо сравнить неким фантастическим силовым полем вокруг вещи, которым я могу управлять. Контролируя его, я имею доступ к вещи, запрещаю доступ другим, могу передать пульт от этого поля другому лицу. Такое «силовое поле» есть и в абсолютных правах, и в относительных, только в последнем случае оно имеет не охранительный характер, направленный против всех одновременно, а понукающий, действующий лишь на определенных лиц. И вот эта власть может понадобиться мне для реализации моего интереса в использовании чего-то, находящегося в «реальном мире» - например, вещи. Эту возможность использования мы и имеем в виду, когда говорим о «принадлежности вещи».

Итак, принадлежат нам субъективные права, которые всегда есть права на поведение других лиц. Однако иногда самого поведения недостаточно для удовлетворения интереса, необходимо что-то еще в связи с этим поведением: например, вещь, если речь идет о вещном праве. Вот это «что-то еще» и есть объект.