К ПРОБЛЕМЕ ПРАВОВОЙ ФОРМЫ ДАВНОСТНОГО ВЛАДЕНИЯ
Исследуя соответствующий институт советского права, Ю.К. Толстой писал (перефразируя слова ученого), что изучение проблем задавненного имущества достаточно наглядно показывает, что к какому бы толкованию норм права мы ни прибегли, правовое положение такого имущества остается крайне неопределенным.[1] Независимо от того, что мы понимаем под давностным владением – субъективное право или факт – самое важное значение имеет вопрос о его защите, поскольку давностное владение суть один из поименованных законом способов приобретения права собственности. Более того, из всей совокупности вещных прав[2] именно владение для давности наиболее приближено по своим проявлениям к праву собственности, но и наиболее далеко от него отстоящим сравнительно с теми правовыми возможностями, какие право собственности предполагает.[3]
Для частноправовой доктрины характерны схоластические споры о соотношении понятий «возникновение» и «приобретение» права собственности, а также о «способах» и «основаниях» таковых. Помимо сугубо терминологических рассуждений, этот вопрос может стать интересным для целей исследования проблемы давностного владения.
Основания возникновения права собственности (как и любого иного субъективного гражданского права) отсылают нас к категории юридических фактов реальной действительности, с которыми закон связывает динамику (возникновение, изменение, прекращение) субъективных прав и обязанностей. Сюда можно отнести как сами нормативные предпосылки, закрепляющие меру возможного и должного поведения наряду с предпосылками, позволяющими субъекту быть носителем установленных моделей поведения (правосубъективность, дееспособность), так и фактическую основу динамики правоотношений.[4] Таким образом исключительное титульное владение может являться основанием возникновения права собственности. Такова общепринятая теория. Владение без титула, случаем которого принято считать и давностное владение, на правое основание не опирается, и лишь при соблюдении исключительных условий может привести к достижению известного правового результата[5] – возникновению права собственности.
Однако этот вывод не является верным, а справедлив он лишь при усеченном понимании давностного владения как оснований возникновения права собственности на вещи, не имеющие либо утратившие собственника. Вместе с тем наличие каких-либо соглашений с титульным собственником, направленных на переход права собственности, не препятствует началу течения срока приобретательной давности. Например, в ситуации, когда давностное владение началось на основании соглашения о последующей передаче права собственности, но необходимая сделка не была заключена.[6] И даже несмотря на господствующую позицию, что не является давностным владение, которое осуществляется по договору с собственником или иным управомоченным на то лицом, не предполагающему переход титула собственника,[7]истечение, например, исковой давности по требованиям о возврате вещи допустимо de lege ferenga рассматривать как основание давностного владения, преобразуемого впоследствии в право собственности.
Ни у кого вроде не вызывает смущение обстоятельство, что при отказе в иске об истребовании имущества из чужого незаконного владения в связи с пропуском срока исковой давности, с момента его истечения начинается течение срока приобретательной давности. Аналогичная ситуация проявляет себя и во всех иных случаях истечения срока исковой давности по требованиям о возврате вещи. Едва ли допустимо считать, что в случае с арендой, хранением и т.п. как минимум по истечении срока исковой давности о ее возврате владение вещью осуществляется не как своей собственной, не вместо собственника, а наряду с собственником, который не отказался от своего права на вещь и не утратил к ней интереса, передал ее непосредственно или опосредованно во владение, как правило – временное, данному лицу. Конечно же в отличие от указанных выше договоров наличие каких-либо соглашений с титульным собственником, направленных на переход права собственности, не препятствует началу течения срока приобретательной давности. Но истечение срока исковой давности препятствует возврату вещи собственнику и оставляет ее во владении опосредованного владельца, хотя бы и не каждый случай может свидетельствовать об отказе собственника от вещи, тем самым прекращая его право.
Столь широкий взгляд на проблему говорит о том, что давностное владение требует дальнейшей детальной проработки в доктрине и регламентации в законодательстве, поскольку существующее положение дел не учитывает всех возможных вариантов, подпадающих под основание возникновения давностного владения. И правовое значение здесь имеет лишь волевое отношение владельца к объекту своего несформировавшегося права. Именно оно является единственным основанием приобретения права собственности по давности владения. Само же владение выступает ни чем иным как способом приобретения этого права.[8] Отсюда такое владение – юридический факт, обстоятельство объективной реальности, имеющее своим фундаментов как события, так и правомерные и даже неправомерные действия. Но владение как юридический факт не равнозначно по своему содержанию давностному владению как факту, поскольку с момента начала своего течения давностное владение проявляет черты, свойственные субъективному праву. И первой из них является возможность защиты давностного владения, в том числе против собственника вещи.
Такая защита реализуется исключительно в исковом порядке, даже в случае, когда собственник вещи не известен, как при требованиях о признании права собственности по давности владения ответчиком по иску будет орган публичной власти, потенциально притязающий, и тем самым противостоящий давностному владельцу, на признание вещи бесхозяйной и последующим признанием своих прав на нее (ст. 225 ГК РФ).
Существующие воззрения на давностное владение требуют уточнения с точки зрения временного периода. Одно дело, когда мы говорим о моменте поступления вещи во владение. Совсем иное, когда речь заходит о моменте владения по давности.
Являя собой первоначальный способ приобретения права собственности, давностное владение не зависит от оснований своего возникновения, основано ли оно на правомерных действиях либо же стало результатом случайных событий или даже правонарушений. Начало течения срока исковой давности, определяемое законом как истечение срока исковой давности по требования о возврате вещи, являются достаточным основанием для того, чтобы прийти к мысли, что отсюда давностное владение рождается как самостоятельное вещное право, не зависящее от своего осуществления и защиты от иных лиц, не признаваемое, однако, правопорядком правом собственности до момента истечения установленного давностного срока. До истечения же искового срока, владение может быть прекращено по законным основаниям, и представляет оно собой лишь опосредованное устремление владельца, его ожидание стать с течением времени собственником, надеясь на бога и его милость, благоволящую исключению любых притязаний об отобрании вещи.
Такие ожидания именуются в теории законными интересами,[9] которые охраняются законом наряду с субъективными правами. Они являют собой одну и возможных правовых форм возможного поведения, однако до настоящего времени не имеющие единства доктринальных подходов о своей природе. Однако следует согласиться с Н.А. Шайкенова, что водораздел категорий законного интереса от субъективного права лежит в плоскости обеспеченности конкретным субъективным правом.[10] Сказанное означает, что в отличии от субъективного права охраняемому интересу не противостоит обеспечивающая его осуществление и защиту юридическая обязанность. В этом смысле охраняемый законом интерес является более уязвимым, хотя он обладает не меньшей способностью принудительного осуществления и защиты, получая по меткому замечанию В.А. Белова «непосредственное покровительство» со стороны гражданского закона, что имеет смысл для правовых средств охранительного характера.[11]
Отсюда, проблема соотношения законного интереса и субъективного права переносится в плоскость теории регулятивных и охранительных правоотношений. В своей работе В.А. Белов приходит к заключению, что законные интересы имеют смысл лишь там, где «общественные отношения, возникающие вследствие правонарушений, не могут быть облечены в форму охранительных субъективных прав». Стало быть, по мнению ученого, вне правонарушения нет охраняемого законом интереса, а его реализация состоит в возврате к положению, существовавшего до правонарушения.[12]
Здесь может сложиться впечатление, что охраняемый интерес существует лишь у лица, пострадавшего от нарушения. Но такое впечатление обманчиво, ведь пострадавший, при наличии у него субъективного права, может обратиться за защитой своего нарушенного права. Что же тогда и какого нарушителя охраняет законный интерес и какое состояние он восстанавливает? В качестве примера сам В.А. Белов приводит ссылку на ст. 305 ГК РФ, а наряду с ней отсылает и к примеру деликта вследствие уничтожения вещи. Однако сопоставление его позиции с мнением Н.А. Шайкеновым позволяет заключить, что таким же образом охраняется любое фактическое состояние, как данность, существующая на момент обращения за защитой. Потому и справедливо утверждать, что именно факты, не имеющие в конкретный временной отрезом правообразующего значения, облекаются в правовую форму законного интереса и подлежат охране, существуя для права как содержание охранительных правоотношений. На этом и состоит идея защиты фактического владения в принципе.[13]
Возможна ли в данном аспекте исковая защита? Наше мнение состоит в отрицании такой возможности, а охрана законного интереса (применительно к владению до начала исчисления срока давностного владения) должна строиться с использование процессуальных механизмов по примеру приказного производства. Исковая же форма защиты целесообразна для защиты давностного владения, когда и поскольку оно защищается как субъективное гражданское правом, отправным моментом которого следует считать истечение сроков давности по требованию о возврате вещи, как это предусмотрено ст. 234 ГК РФ.
[1] Толстой К.Ю. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. Ленинград, 1955. С. 189. Верным является и замечание автора, что право на задавненное имущество возникает не автоматически в момент истечения исковой давности, а лишь в результате реализации владельцем (у Ю.К. Толстого речь идет о государстве – прим. наше) своей заинтересованности в этом имуществе. Та же. С. 189.
[2] Позволим здесь себе известную вольность, поскольку полагаем давностное владение одним из видов прав вещных. Впрочем, обоснование этого взгляда выходит за пределы настоящей публикации.
[3] Можно вести бесконечно долгий спор о содержании субъективного права собственности, значении триады правомочий собственника и прочим вопросам. Безусловным является лишь то, что собственность характеризуется абсолютной автономией носителя в решении вопроса о распоряжении своим правом и определении юридической (да и фактической) судьбы вещи – объекта этого права, чем в значительной степени и отличается от иных вещных прав. Любой распорядительный акт носителя ограниченного вещного права, хотя бы и совершаемый в своем интересе, первоначально осуществляется по воле собственника, предоставившего такую возможность иному лицу. Давностное владение в этом смысле не требует воли собственника, и несмотря на определенные ограничения и правовые последствия распорядительных актов владельца, именно они приближают давностное владение к праву собственности более чем иные из известных вещных прав.
[4] По классификации О.А. Красавчикова. См.: Юридические факты в советском гражданском праве. М. 1958. С. 5. Такая классификация во многом способствует утверждению, что право собственности основаны на том или ином титуле (Суханов Е.А. Приобретение и прекращение права собственности (комментарий ГК) // Хозяйство и право. – 1998. № 6. – С. 4), независимо от того, основан ли этот титул на норме закона, либо является результатом волеизъявления субъектов гражданского права. Важно при этом понимать одно. Всяким непосредственным и единственным основанием возникновения права собственности являются действия лица по завладению вещью. См.: Киминчижи Е.Н. К вопросу о возникновении права собственности // Законодательство и экономика. – 2008. – № 3. – С. 26–33.
[5] Бублик И.Г. Приобретение права собственности на бесхозяйное имущество. Барнаул, 2009. С. 23
[6] Определение Верховного Суда РФ от 27 января 2015 года № 127-КГ14-9.
[7] Примерный перечень таких договоров приведен в п. 15 Постановления Пленума Верховного Суда РФ № 10, Пленума ВАС РФ № 22 от 29 апреля 2010 года – аренда, хранение, безвозмездное пользование и т.п.
[8] О неточности нормативного указания ст. 218 ГК РФ обращалось внимание в литературе. См.: Зеленская Л.А. Институт приобретательной давности в гражданском праве. Краснодар, 2002. С. 45. Автор полагает, что в указанной норме речь идет о способах приобретения, а не о основаниях возникновения права собственности. Именно о способах приобретения рассуждал, например, Б.Б. Черепахин, определяя их как совокупность юридических фактов, обуславливающих возникновение права собственности (Черепахин Б.Б. Первоначальные способы приобретения права собственности по действующему праву // Труды по гражданскому праву. М., 2001. С. 54)
[9] Насколько известно, термин впервые употребил Г.Ф. Шершеневич (Общая теория права. М., 1912. С. 633).
[10] Шайкенов Н.А. Правовое обеспечение интересов личности. Свердловск, 1990. С. 165. Иного мнения придерживается Н.В. Витрук, полагающий, что законный интерес предоставляет возможность требовать определенного поведения от обязанных лиц (Витрук Н.В. Основы теории правового положения личности в социалистическом обществе. М., 1979. С. 26). Разбор мнений см.: Субочев В.В. Законные интересы в механизме правового регулирования. М., 2007. С. 13-16 и далее.
[11] Белов В.А. Гражданское право. Т. I. Общая часть. Введение в гражданское право. М., 2012. С. 351
[12] Та же. С. 352-353.
[13] При этом в литературе критикуется возможность превентивной защиты права собственности, что может быть применимо и к защите фактического владения. См.: Кот А.А. Превентивные способы защиты права собственности в гражданском праве Украины // Защита гражданских прав: избранные аспекты. М., 2017. С. 264-273. Но наше несогласие в данном вопросе состоит в том, что охраны законного интереса не должна строиться по модели защиты субъективного права, хотя, например, Е.А. Крашенинников распространяет идею исковой защиты на обе из указанных правовых возможностей (Крашенинников Е.А. К теории права на иск. Ярославль, 1995). При этом он считает исковое право самостоятельным субъективным правом, в связи с чем подвергает критике мнение М.М. Агаркова и М.А. Гурвича, считавших, что право на защиту является одним из правомочий субъективного права. Указ. соч. С. 20-36. Соглашаясь по существу с замечаниями цивилиста, считаем невозможным согласиться с ним о существовании самостоятельного охранительного субъективного права, поскольку в таком случае этой категорией обнимается и понятие законного интереса в справедливой интерпретации В.А. Белова. Примирить позиции сторон можно при согласии с тем, что субъективное право есть мера поведения возможного, а охраняемый законом интерес суть явление факта, состояние, защищаемое само по себе в целях содействия осуществлению субъективных прав (в широком смысле и на будущее время как потенциального условия возникновения будущего права), осуществление которого для права безразлично до момента нарушения. А стало быть исковая форма защиты для охраняемого интереса исключена. Спасти ситуацию как раз и способны превентивные меры охраны, реализуемые в то же время в судебном порядке.