«Право на имущество» vs «имущественное право»: необходимость проверки конституционности статьи 159 УК через призму статьи 128 ГК

Полагаю, что развернувшаяся дискуссия о содержании статьи 128 ГК имеет практическое значение для рассмотрения моей жалобы в Конституционном Суде об оспаривании статьи 159 УК.

В 2015-2016 годах я, будучи адвокатом, представлял истца по арбитражным делам № А63-11850/2015 и № А63-14616/2015. Спорили три сельхозпредприятия об использовании земель сельхозназначения, арендуемых ответчиком у местной администрации на длительный срок (49 и 25 лет). В то время конечным землепользователем являлся истец по заключавшимся каждый год, без регистрации в Росреестре, договорам субаренды. На землях выращивалась озимая пшеница, что предполагало двухлетний период севооборота. Такое несоответствие срока субаренды с требуемым циклом сельскохозпроизводства и привело в итоге к экономическому конфликту. Не дожидаясь окончания необходимых двух лет, ответчик отказался заключать очередной договор субаренды, потребовав освободить участки, уже подготовленные истцом к засеиванию озимыми. Одновременно право аренды на земли было передано третьему лицу по договорам перенайма. В такой ситуации истец был вынужден оспаривать в арбитражном суде сделки о передаче прав и обязанностей арендатора, а также требовать нечинения препятствий для завершения цикла начатых полевых работ и сбора урожая.

В какой-то момент стороны решили провести переговоры для поиска вариантов мирного урегулирования. Состоялось несколько встреч с моим участием, обсуждались варианты переоформления права аренды земель на представляемые мной сельхозпредприятия. От имени процессуальных оппонентов являлись двое, один из которых – такой же адвокат, каким в тот период был я.

Как это нередко случается, экономический спор был переведён в уголовную плоскость. Я обвинён в соучастии при покушении на мошенничество в отношении спорных участков, совершённом путём обмана в ходе переговоров, на которых от имени противной стороны всегда присутствовал адвокат. Последний недобросовестно содействовал привлечению меня к уголовной ответственности. Это побудило совет адвокатской палаты принять решение о признании в действиях такого адвоката нарушений закона и профессиональной этики, с прекращением дисциплинарного производства по нереабилитирующим основаниям, ввиду истечения сроков давности.

А в отношении меня был вынесен обвинительный приговор по статье 159 УК. Примечательно, что сам суд изменил формулировку обвинения, предъявленного в ходе следствия. Было установлено, что осуждённые действовали не с целью хищения права на чужое имущество, а с целью приобретения права на чужое имущество. Впоследствии это суждение повторялось в актах всех вышестоящих инстанций, вплоть до отказа в удовлетворении кассационной жалобы заместителем Председателя Верховного Суда РФ.

Покушением на мошенничество было признано посягательство на право аренды земель сельскохозяйственного назначения.

В настоящее время в Конституционный Суд РФ поступило моё обращение о проверки конституционности статьи 159 УК в части определения разновидности мошенничества как приобретения права на чужое имущество путём обмана, отграниченного от другой формы мошенничества – хищения чужого имущества путём обмана.

Секретариатом Конституционного Суда моей жалобе присвоен номер 3759/15-01/2024.

В публикации Романа Бевзенко справедливо отмечено следующее. В данном в статье 128 ГК определении видов объектов гражданских прав – имущество, как один из таких объектов, в свою очередь распадается на: вещи, имущественные права, иное имущество.

В связи с этим представляется, что диспозиция статьи 159 УК должна содержать точное повторение тех объектов, перечисленных в статье 128 ГК, незаконное получение которых составляет объективную сторону мошенничества.

С первой формой мошенничества - «хищение имущества» - всё более-менее понятно. Можно считать, что к объектам преступного посягательства будут относиться все виды имущества, перечисленные в статье 128 ГК: вещи (в том числе недвижимые – а почему нет? см. статьи 130 и 141.2 ГК); имущественные права (безналичные деньги, бездокументарные ценные бумаги, цифровые рубли и цифровые права); иное имущество (корпоративные права, исключительные права, права требования, переходящие на основании параграфа 1 главы 24 ГК).

Но как тогда быть с тем видом мошенничества из диспозиции статьи 159 УК, которое поставлено мне в вину – "приобретение права на чужое имущество путём обмана"?

Очевидно, что вторая дефиниция чётко отграничена от первой. Разница в квалификации преступных действий: или совершается «хищение», или «приобретение». Не зря по моему уголовному делу все судебные инстанции признали, что осуждённые действовали не с целью «хищения», а с целью «приобретения». При таком подходе, на мошенничество в форме «приобретения» не должны распространяться сформулированные в пункте 1 примечаний к статье 158 УК признаки хищения.

Этим и мотивирована моя жалоба в Конституционный Суд РФ. Думаю, что для её рассмотрения необходимо также оценивать сделанные в диспозиции статьи 159 УК различия видов мошенничества по объекту посягательства: в первом случае – это «имущество», которое похищается, во втором – «право на имущество», которое приобретается.

Полагаю, что некорректность такой конструкции статьи 159 отчасти обусловлена отказом законодателя от того определения мошенничества, которое давалось в ранее действовавшем Уголовном кодексе. Обратимся к диспозиции статьи 147 УК РСФСР в ред. от 01.07.94 г. № 10-ФЗ: «Завладение чужим имуществом или приобретение права на имущество путем обмана либо злоупотребления доверием (мошенничество)». Тоже не самая удачная дефиниция. Но, по крайней мере, на неё распространялось то определение хищения, которое давалось в примечании к статье 144 УК РСФСР. Получалось, что хищение в форме мошенничества путём обмана или злоупотребления доверием могло совершаться посредством либо «завладения чужим имуществом», либо «приобретения права на имущество».

Очевидно, что «завладение» следует относить к тем объектам, которыми можно владеть. Это движимые и недвижимые вещи. Тогда другие объекты, право на которые «приобретается» – это имущественные права как бестелесные вещи: безналичные деньги, цифровые рубли и вообще цифровые права, бездокументарные ценные бумаги, корпоративные права, исключительные права, права требования кредитора.

В моём уголовном деле объектом мошенничества признано право длительной аренды земельных участков сельскохозяйственного назначения, находящихся в неразграниченной государственной собственности. Почему его нельзя считать имущественным правом? Потому что по сделке, заключённой в порядке пункта 9 статьи 22 Земельного кодекса, передаются как права, так и обязанности арендатора. Пункт 2 статьи 615 ГК квалифицирует такие действия как перенаём, осуществляемый в форме передачи договора (см. статью 392.3 ГК).

Полагаю, что имущественным правом следует считать только право требования из договора аренды, переход которого ограничивается условиями параграфа 1 главы 24 ГК о переходе прав кредитора к другому лицу. Это не предполагает всех последствий передачи договора, как это определено в статье 392.3 ГК. Зато при перенайме земельного участка права и обязанности арендатора передаются в том виде, в каком они определены в договоре аренды. Среди таких прав, названных в статье 606 ГК, – временное владение и пользование участком или временное пользование.

Сказанное означает, что перенаём участка в форме передачи договора аренды – влечёт передачу самого участка во владение и (или) пользование на срок продолжения действия договора. Поэтому объектом мошенничества при перенайме участка следует считать сам участок как недвижимую вещь. Нечто подобное существует в английском правопорядке: «Не надо забывать, что в основе понятия воровства лежит нарушение владения, а не собственности. Человек несомненно может украсть собственную лошадь, если он до этого отдал её в наём соседу на срок, который ещё не истёк» (монография «Английское право», автор Эдуард Дженкс, переводчик Л.А. Лунц, Юридическое издательство Министерства Юстиции Союза ССР, Москва, 1947, глава ХI «Преступления против собственности» стр. 163).

Для выработки подходов к определению размера ущерба при мошенничестве с перенаймом земель следует обратиться к устоявшейся банкротной практике. В значительном большинстве банкротств сельскохозяйственных товаропроизводителей одним из активов, включаемых в конкурсную массу, является некое имущественное право, позволяющее продолжать хозяйствовать на земельных участках по договорам аренды с неистекшим сроком действия. Такое право реализуется на торгах, имеет стоимостное выражение, и потому может быть оценено. Его определение как «право аренды» мне представляется неудачным, поскольку право аренды нельзя отнести к имущественному праву. При этом, согласно статье 5 Федерального закона «Об оценочной деятельности», к объектам оценки относятся не только вещи (значит – и земельные участки), но и право собственности и иные вещные права на имущество (то есть – право собственности на земельные участки? отдельно от оценки самих участков?). Неоднозначен и вопрос о возможности отнесения «права аренды» к иным вещным правам, перечень которых в статье 216 ГК – закрытый.

Одним словом, при мошенничестве с перенаймом участка размер ущерба выражается в стоимости ценности, составляющей право арендатора использовать участок в течение остающегося срока договора аренды.

Если вместо перенайма совершается цессия, то при мошенничестве объектом преступного посягательства будет имущественное право требования, переходящее от потерпевшего к злоумышленнику в порядке цессии.

Резюмируя сказанное, следует отметить, что, исходя из определения имущества как объекта гражданских прав, данного в статье 128 ГК, наиболее правильной представляется следующая предполагаемая редакция диспозиции статьи 159 УК: «Хищение чужого имущества, в том числе имущественных прав, совершённое путём обмана или злоупотребления доверием (мошенничество)».

Исходя из принципа недопустимости применения уголовного закона по аналогии (пункт 2 статьи 3 УК), смысл вышеуказанной дефиниции не может быть распространён на действующую редакцию статьи 159 УК в части определения разновидности мошенничества как «приобретения права на чужое имущество путём обмана или злоупотребления доверием».

Как многократно отмечал Конституционный Суд, уголовная ответственность может считаться законно установленной и отвечающей требованиям статей 19, 54 и 55 Конституции РФ лишь при условии, что она адекватна общественной опасности преступления, признаки которого, отграничивающие его от иных противоправных – и тем более от законных – деяний, ясно и четко определены уголовным законом, встроенным в общую систему правового регулирования. Применительно к преступлениям против собственности такие выводы сформулированы, в частности, в абзаце 4 пункта 2 мотивировочной части постановления от 22.07.20 г. № 38-П, в абзаце 5 пункта 2 мотивировочной части постановления от 08.12.22 г. № 53-П, а также в абзаце 5 пункта 2 мотивировочной части постановления от 31.03.23 г. № 13-П.

Поэтому назрела насущная необходимость в проверке Конституционным Судом конституционности диспозиции статьи 159 УК в части такой дефиниции мошенничества, как «приобретение права на чужое имущество путём обмана или злоупотребления доверием».