В августе Издательская группа «Закон», Комитет по коммуникациям юридического рынка «РАСО» и организатора «Юридического бизнес-форума: лидеры и новая реальность» провели конкурс среди юридических фирм и адвокатских образований «Лидер судебной позиции». Коллегия адвокатов Delcredere — одна из двух компаний, занявших первое место на конкурсе. Юристы Delcredere установили значимый прецедент в Верховном суде (ВС) по делу завода «Исеть» — добились пересмотра судебных актов об изъятии активов в пользу государства (см. также здесь). Портал «Закон.ру» поговорил с партнером Delcredere Антоном Демченко об этом деле, о его процессуальных особенностях, о судебной практике по аналогичным делам, а также о работе коллегии в целом.

— Как складывалась практика по спорам об изъятии активов в пользу государства до дела завода «Исеть»?

— Если говорить об истоках, то можно вспомнить спор с «АФК-Системой» по поводу акций «Башнефти»[1] — там было много споров по срокам давности и основаниям для изъятия[2]. Другой пример — дело «Башкирской содовой компании»[3], где претензии были в связи с порядком приватизации.

Количество споров с Генпрокуратурой, которая требует изъятия активов, резко увеличилось в 2023 году[4]. Из открытых источников известно, что от лица государства было подано около ста подобных заявлений в суд. Основания у требований разные. Это, например, нарушение порядка приватизации — когда решение принималось региональным органом исполнительной власти, а не федеральным. Активы изымались и в связи с нарушением законодательствам о противодействии коррупции (как это было в том числе в деле Малика Гайсина). Генпрокуратура указывала, что депутаты или госслужащие занимались предпринимательской деятельностью, занимая свои должности, а суды изымали активы, ссылаясь на нарушение законодательства о коррупции и противоправный характер сделок с акциями[5]. Были примеры, когда активы изымались из-за участия в предприятии иностранцев, где, по мнению Генпрокуратуры, их быть не должно. Практика складывалась единообразно — стопроцентное удовлетворение требований об изъятии активов.

Дискуссия об изъятии активов доходила даже до обсуждения с Президентом, который сказал, что не должно быть деприватизации и необоснованного изъятия активов[6]. Но прокуратура говорит, никакой деприватизации нет — она возвращает в казну незаконно утраченные государством активы[7].

— Как проходило рассмотрение дела в суде?

— Как правило, суды (если говорить об общей юрисдикции) даже не проводили судебную подготовку, хотя речь шла о предприятии стоимостью несколько миллиардов рублей. Судебное разбирательство проходило в одно, максимум два заседания, отказывали ответчикам во всех ходатайствах — о вызове свидетелей, об истребовании документов. А там есть, что истребовать. Например, в спорах о приватизации надо запрашивать дела из архивов, так как суд должен анализировать обстоятельства 20-летней давности и раньше. В то же время прокуратура свободно приобщала любые документы. В наших делах это были подшивки регистрационных дел юридических лиц без какой-либо базовой письменной мотивировки с точки зрения относимости этих доказательств. И на любые вопросы по срокам давности и основаниям исков у прокуратуры один и тот же ответ: в иске все написано, мы поддерживаем свои требования. И этого, на удивление, хватало, чтобы удовлетворить требования.

После изъятия завода Малику Гайсину были предъявлены иски об убытках, которые вызывали даже ещё больше вопросов, чем иски об изъятии. По сути, позиция в них сводилась к претензиям к управлению предприятием. Например, взыскивалась стоимость оборудования, которое не было куплено ранее, а по мнению прокуратуры, его нужно было приобрести, в связи с этим заявляется иск о взыскании 700 млн. руб. Причем процесс идет в аналогичном ключе, как в и деле об изъятии: отказ во всех ходатайствах, никаких экспертиз, никакого исследования необходимости приобретения оборудования — все очень формально, быстро. Рассматривается, как правило, за два-три заседания. Например, по иску об убытках, который предъявила Генпрокуратура после изъятия «Исети», у нас было три заседания за месяц, каждое из которых длилось по девять часов.

Это не имеет ничего общего с нормальным течением процесса. Это очень специфичный формат экспресс-правосудия, направленного, по сути, на принятие судебного акта в кратчайшие сроки. Такой поход, конечно, вызывает недоумение. Ведь многие часто возмущаются, что споры рассматриваются долго. В этих же судах дела о взыскании задолженности в 500 тыс. руб. или в несколько миллионов слушаются годами.

Естественно, юридическое сообщество возмущено таким подходом. Все подчеркивают крайнюю драматичность процессов, которые не имеют общего с принципами состязательности.

— Почему в деле «Исеть» ВС отправил дело на пересмотр? Какие доводы, которые вы озвучивали, на ваш взгляд, повлияли больше всего на подход ВС?

— У нас сильная правовая позиция по этому спору. Её писали наши лучшие аналитики, которые разрабатывали доводы по ряду других прецедентных дел. Текст нашей жалобы почти полностью имплементирован в определении суда, которым так все восторгаются.

С другой стороны, будем откровенны, это понятные и простые позиции, которые неоднократно подтверждались и Конституционным судом, и Высшим арбитражным судом, и ВС. Например, о том, что нормы с обратной силой неприменимы. Или о том, что пп. 8 п. 2 ст. 235 ГК, появившийся в 2012 году, нельзя использовать для изъятия имущества, приобретенного до вступления этого закона в силу в январе 2013 года. Малик Гайсин был депутатом в 1996-2000 годах, а в отношении него применяют закон, который появился спустя 13 лет, когда он уже перестал быть депутатом. Наконец, о том, что иск прокуратуры носит материальный характер, так как направлен на изъятие материальных объектов. Во время заседания в ВС судьи задали этот вопрос, но представители прокуратуры настаивали, что иск носит нематериальный характер, и поэтому сроки давности неприменимы.

Но самое драматичное во всей истории — уже состоялось заседание в первой инстанции после того, как ВС отправил дело на пересмотр. И суд снова удовлетворил требования прокуратуры и изъял активы. Мы, безусловно, будем обжаловать это решение и добиваться справедливого и законного решения в вышестоящих инстанциях.

— А как же позиция ВС?

— Она уже применяется в других делах, но именно в нашем деле, к огромному сожалению и недоумению, ничего не изменилось. Мы ожидали, что прокуратура заявит другое основание требований. Но, по сути, истец настаивал абсолютно на том же и ссылался на те же нормы, говоря, что разъяснения ВС необязательны для первой инстанции. Хотя мы напоминали о ч. 3 ст. 390.15 ГПК — указания ВС о толковании закона являются обязательными для суда, вновь рассматривающего дело.

Недоумение вызвали и доводы Генпрокуратуры и третьих лиц, новых владельцев завода, что они не согласны, как наш доверитель управлял заводом. Это же не имеет никакого отношения к спору! Но мы были вынуждены отвечать на своеобразный аудит того, как он потратил деньги, мог ли он это сделать иначе, лучше и так далее. Я попросил представителей оппонентов сослаться на норму, которая позволяет изъять активы, если в управлении предприятием допущены какие-то ошибки, ответа не было.

— Такой нормы нет.

— Действительно, такой нормы нет. Представьте, я приду к вам домой и скажу, что я бы здесь ремонт сделал лучше, окна давно бы поменял. Но это же не значит, что я могу по этой причине забрать у вас квартиру. И уж тем более изъять в пользу государства. Тем более что нарекания к работе Малика Гайсина спорны: завод «Исеть» все эти годы работал, не обанкротился, у него нет долгов, у него на счетах два млрд руб., исполняются гособоронзаказы.

— Интересно было бы почитать решение. У вас не опускаются руки, когда ваша логичная и понятная позиция на уровне ВС находит поддержку, а на новом рассмотрении суд ее не учитывает и приходится начинать все с начала?

— Веры в суд не уменьшается. Хотя, конечно, такие результаты расстраивают, ведь мы вкладываем много интеллектуальных и моральных сил. Но в то же время наш доверитель и его близкие в нас очень верят, видят нашу работу, полностью доверяют. И в какой-то степени это отношение дает нам энергию, чтобы бороться дальше. Всегда нужно бороться до самого конца. Это, наверное, основной посыл и для любой деятельности, и для карьеры, и для работы, и для отношений. Главное — не останавливаться, продолжать прикладывать лучшие усилия. Тем более, когда от этого зависит судьба, жизнь, собственность людей, у которых, по сути, изымают собственность без законных оснований.

Нас также стимулирует единогласная поддержка юридического сообщества — от адвокатов до партнеров фирм, от in-house юристов и теоретиков. Это тоже придает силы и желание продолжать добиваться как минимум того, чтобы судебная практика в России все-таки была релевантной законодательству и позициям высших судов. Все-таки есть базовые ценности, через которые перешагивать неправильно. Иначе работа и судей, и юристов бессмысленна.

— Вы работает с Маликом Гайсиным уже давно? На сайте вашей коллегии указано, что вы помогали ему в споре с Федеральной антимонопольной службой.

— Да, это споры об административных правонарушениях, которые связаны с просрочками по гособоронзаказу в 2022−2023 годах. Мы работаем с Маликом Гайсиным с 2023 года, когда начался процесс об изъятии активов. Мы также представляли интересы по другим его предприятиям — например, «Уралбиофарм», которое производит медицинские препараты

— Какие есть еще примеры в практике вашей коллегии за последние полтора года, которые можно назвать прецедентными?

— Мы одними из первых добились взыскания с европейского депозитария Euroclear убытков, причиненных блокировкой доходов по ценным бумагам, в пользу МТС банка и банка «Левобережный». В 2022 году мы добились отказа во взыскании с бренда Natura Siberica убытков, причиненных пожаром в арендуемых помещениях на сумму 4,7 млрд руб. У нас есть много антимонопольных споров, где мы добиваемся положительных и знаковых для практики решений.

— Какие практики вашей коллегии сейчас наиболее востребованы?

— Delcredere — в первую очередь судебная компания, и на протяжении последних 20 лет мы сопровождали разные громкие процессы, включая крупнейший корпоративный спор между «Роснефтью» и «АФК-Системой». И мы по-прежнему получаем запросы на сопровождение сложных споров.

Большой прорыв за последние два года произошел в нашей международной и санкционной практике, фокус сместился в сторону санкций. Мы стали лидером рынка по этому вопросу, в том числе по разблокировке активов российских инвесторов, помогаем им добиться лучших результатов. Мы получили, наверное, больше всех лицензий на разблокировку активов, структурированных через Национальный расчетный депозитарий.

К нам постоянно обращаются крупные компании за советами с точки зрения санкционного регулирования. У нас талантливая команда, в том числе молодые специалисты, которые интересуются санкциями, анализируют изменения, теоретическую и практическую литературу в этой сфере, ежедневно следят за развитием судебной практики по санкционным вопросам.

Также у нас активно развиваются антимонопольная и банкротная практики. Одна из базовых – корпоративная практика, в рамках которой ежегодно сопровождаем знаковые корпоративные споры и сделки.

— За последние два года вы заметили изменения в запросах клиентов?

— В первую очередь на запросы клиентов влияют, безусловно, санкции. Выросло число запросов на споры с иностранными компаниями.

Есть большой поток частных клиентов, так как наша компания стала очень известна в банковском секторе, среди потребителей финансовых услуг. Они к нам обращаются по всем вопросам, в том числе частного характера — семейные, наследственные вопросы, создание личных фондов. К нам обращаются за сопровождением процессов в других юрисдикциях — это тоже стало одним из трендов последнего времени.

— Практика pro bono у вас есть?

— Да, безусловно. Есть такие дела, где мы не можем пройти мимо. Несмотря на то, что мы стремительно развиваемся как юридическая фирма, в ДНК компании партнерами встроены ценности классической адвокатуры. Одна из них — оказание юридической помощи людям, оказавшимся в сложной ситуации. Например, представляем одного человека в деле о привлечении к субсидиарной ответственности на условиях pro bono. Он был вовлечен в молодом возрасте в якобы управление компанией, а теперь к нему предъявлены требования на сотни миллионов рублей. При этом он действительно не имеет никакого отношения к происхождению этих требований.

Также мы помогаем нескольким музеям юридическими консультациями.

— К вопросу о молодых специалистах. Есть ли у вашей компании какие-то особые специфические требования при наборе сотрудников?

— Во-первых, хочу сказать, что у нас есть настоящие бриллианты — у нас ряд невероятно талантливых сотрудников, которые приходили к нам еще студентами старших курсов, но их интерес к профессии, их профессионализм были уже высочайшего уровня. Кто-то из них уже стал старшим юристом, проработав у нас всего несколько лет

Безусловно, иногда из институтов приходят выпускники с очень хорошей теоретической подготовкой, но очень далекие от того, чтобы давать результат клиенту. Они действительно много знают, но их мысли не всегда связаны с конкретным вопросом. По объективным причинам зачастую их очень сложно повернуть к реальной юриспруденции и к реальным задачам.

Но есть выпускники, которые будто работали в консалтинге последние 15-16 лет, с пониманием корпоративной культуры, с глубокой теоретической подготовкой и умением взаимодействовать с клиентом и давать четкий результат.

— Как вы находите таких сотрудников?

— У нас хорошая, известная компания, кандидаты сами приходят. И просто удача, наверно. Есть несколько примеров, где нам повезло, и мы бесконечно счастливы, что эти коллеги с нами, мы ими гордимся и даем им соответствующий уровень условий и карьерных возможностей.

— Какие навыки, знания для вас важны? На что вы обращаете внимание в первую очередь?

— Безусловно, теоретическая подготовка, но она зачастую не является самым определяющим фактором, потому что кандидатов, которые в курсе основных теоретических направлений, достаточно много. Мы также смотрим на навыки коммуникации, готов ли человек к конструктивным обсуждениям, как относится к здоровой критике, готов ли занимать проактивную позицию в своей работе. Проактивность —гламурный термин, но это проявление небезразличия к своей работе, отношения как к важному личному делу. То есть, не сделать и забыть, а думать, что будет дальше с документом, который ты подготовил, к каким результатам мы стремимся, как можно быть еще полезнее. То есть, интерес к работе с самых разных сторон — с точки зрения компетенции, права, финансов, выстраивания отношений с доверителями и так далее.

Такая активная жизненная позиция зачастую может быть даже важнее теоретической подготовки, важнее сверхталантов, ведь человек относится к своему делу с осознанностью, пониманием, зачем он это делает. Конечно, молодым специалистам сложно, закончив институт, сразу соответствовать эти критериям, и это абсолютно нормально. Но если мы видим зачатки желания что-то делать, всегда идем навстречу. Тот, кто готов двигаться дальше, всегда станет хорошим, востребованным специалистом, и мы рады этому помочь.

— Как вы думаете, что дает юридическим фирмам участие в конкурсах, аналогичных тому, который провел комитет РАСО?

— Сейчас много рейтингов, конкурсов, но, как мне кажется, внимание именно к правовым, позициям, к развитию права снизилось. Может, это связано со сложным периодом, в котором мы живем. Но конкурсы, где обращают внимание на интересную правовую позицию, очень нужны и востребованы, их нужно развивать. Юристам часто приходится объяснять, почему дело важное, чтобы попасть в рейтинги или привлечь к себе внимание клиентов. А есть ситуации, когда юристы достигают такого результата, где не нужно объяснять, почему дело важное с точки зрения права. И мы очень рады, что наше дело было так встречено сообществом.

Мне кажется, как для юридической фирмы, так и для любого юриста приятно, если его работа получает оценку именно с точки зрения влияния на развитие права, судебную практику. Возникает ощущение, что ты занят правильным делом, смог помочь коллегам в других спорах, и что это имеет какое-то реальное значение. Так что такие конкурсы, которые посвящены именно праву и правовым позициям, нужны и будут стимулировать юристов, формировать интересные и важные для развития права подходы.

Интервью взяла Гульнара Исмагилова.

[1] Дело № А40-155494/2014.

[2] См., например, пост Дмитрия Смольникова об этом.

[3] Дело № А07-20576/2020.

[4] См., например, подборку в посте Алихана Яганова.

[5] Ст. 235 и 169 ГК.

[6] См., например, заметку РБК.

[7] См., например, заметку ТАСС.