Мастер и Муза или Когда эстоппель говорит музы молчат?

У меня плохая память

И омерзительный нрав

Я не могу принять сторону

Я не знаю никого, кто не прав

«Послезавтра». Аквариум

 

Добрые люди кровопролитиев от него ждали, а он Чижика съел!

«Медведь на воеводстве» М.Е. Салтыков-Щедрин

 

 

Достаточно давно, в конце двухтысячных, когда я был увлечен проблемами юридических фактов, а также оценочными понятиями и справедливостью в гражданском праве, из научной литературы я впервые узнал про эстоппель. Этот диковинный англо-саксонский правовой институт меня очень заинтересовал, а после я стал его популяризировать, а одновременно задумываться о том, как он мог бы у нас применяться. Довольно легко и естественно я пришел к тому, что максимально близкими к нему являются институт конклюдентных действий[1] и их последствия, принцип добросовестности, а также уже в процессуальном аспекте конструкция защиты доверия граждан к действиям государства, которую часто применяет в своих судебных актах ЕСПЧ и КС России.

В последующем я часто возвращался к этому институту как в практике, так и в научных дискуссиях и конференциях. Исследование судебной практики, проведенное мной в 2021 году, по применению процессуального эстоппеля показало, что суды увы применяют его редко, но что намного хуже, невпопад, а главное, не отличая материальный и процессуальный эстоппель[2].

Верховный суд практически полностью избегал этот экзотический институт своим вниманием, но вот в конце августа судья ВС Р.А. Хатыпова передала на рассмотрение коллегии презабавный казус (дело), который касался и почти полностью был посвящен вопросу применения данного института, причем дело рассматривалось не рядовыми арбитражными судам, а primus inter pares – СИП (как суд первой инстанции и Президиум того же суда). Я с нетерпением ждал не столько резолютивной, сколько мотивировочной части определения. Прочитав, разочаровался, причем не потому что в тексте что-то неправильно про эстоппель написано (все как из учебника) и не потому что нормы Четвертой части ГК неправильно применили (все верно написали), а в том, что при всем при этом пришли к достаточно алогичным выводам и только больше запутали ситуацию, а не разложили все по полочкам. Но обо всем по порядку.

Суть дела такова.

Группа изобретателей устно договорились с предпринимателем о совместной работе над неким проектом.  Согласно договорённости, изобретатели разрабатывали некую установку («многофазный расходомер»), а предприниматель и его корпорация финансировали и организовывали процесс.  В дальнейшем предполагалось совместное производство и продажа разработанного прибора.     

В ходе работ было сделано несколько изобретений, которые были запатентованы.  Однако между изобретателями и предпринимателям возникли разногласия по поводу содержащихся в патентах списков авторов изобретения и патентообладателей.  До Верховного Суда дошёл спор по одному из этих патентов. 

Проблема была в том, что в качестве патентообладателя там была указана контролируемая предпринимателем корпорация, а в списке авторов, помимо самих изобретателей, фигурировала фамилия предпринимателя. 

Лидеру группы изобретателей всё это не очень понравилось.  Однако предприниматель пообещал, что после окончания работ патенты будут переоформлены на ООО, в котором будут участвовать и предприниматель, и изобретатели.  Общество также будет заниматься производством и продажей приборов, а изобретатели будут приняты туда на работу.  Это тогда всех устроило.

Однако же после окончания работ предприниматель не стал переоформлять патенты на вновь созданное общество.  Более того, по словам изобретателей, предприниматель самостоятельно занялся производством и продажей приборов, а с изобретателями делиться доходами не стал.

Изобретатель (лидер группы) предъявил иск о частичной недействительности патента.  А именно, он требовал переоформить исключительное право на него лично (его коллеги не возражали), а предпринимателя исключить из списка авторов.  Причина – предприниматель не внёс творческого вклада в изобретение. 

Предприниматель возражал в том смысле, что он внёс творческий вклад «на уровне разработки концепции и рецензирования».  Что касается исключительного права, он ссылался на то, что изобретатели де-факто были его работниками, а потому это было служебное изобретение. 

Суд по интеллектуальным правам удовлетворил иск частично.  Ссылаясь на изначальные договорённости сторон, суд предписал включить изобретателя в состав патентообладателей, но отказался исключить из этого состава корпорацию предпринимателя.  Теорию предпринимателя о служебном изобретении суд отверг (поскольку это были не трудовые отношения, а гражданско-правовой договор).

А вот что касается авторства, суд отказался выполнить требование изобретателя.  При этом он не стал исследовать вопрос о творческом вкладе, а сослался лишь на «принцип эстоппель».  По мнению суда, изобретатель действовал противоречиво: вначале он согласился на включение предпринимателя в список авторов, а теперь оспаривает это включение. 

Президиум СИП, действуя в качестве кассационной инстанции, полностью поддержал это решение. Там изобретатель, помимо прочего, настаивал на том, что предприниматель никакого творческого вклада в изобретение не внёс и внести не мог – хотя бы потому, что жил в другом городе.  Никаких доказательств такого вклада предпринимателем представлено не было.

«Заявитель кассационной жалобы обращает внимание на то, что научные изыскания проходили в городе Москве, при этом Аминов О.Н. находился в городе Уфе, а данных о его ежедневном посещении города Москвы для участия в разработке изобретения в материалах дела не имеется, равно как и сведений о наличии у Аминова О.Н. высшего образования.»

Однако на суд эти аргументы впечатления не произвели.  Суд отметил, что истцу уже в момент подачи заявки на патент было известно, кто был включён в состав авторов и правообладателей.  Позицию истца он счёл противоречивой: ведь истец вначале (пусть и неохотно) согласился на включение предпринимателя в список авторов, а теперь это включение оспаривает. 

«Полихов С.А. длительное время признавал соавторство Аминова О.Н. в отношении спорного технического решения, в то время как при рассмотрении дела в суде первой инстанции, с одной стороны, подтверждал наличие устных договоренностей в отношении авторского состава спорного изобретения, а с другой – оспаривал наличие творческого вклада Аминова О.Н. в создание этого технического решения.»

В итоге президиум СИП, опять же сославшись на эстоппель, полностью поддержал решение первой инстанции.

Экономическая коллегия ВС, действуя в качестве «второй кассации», согласилась с нижестоящими судами в части патентообладателей, но не в части прав авторства. 

Коллегия предписала нижестоящим судам всё же разобраться по существу с фактами дела – кто же на самом деле внёс творческий вклад в изобретение? 

Теперь попытаемся разобраться кто из судей прав и почему с доводами судей ВС вряд ли можно согласиться.

Судьи СИП, практически подражая своим британским коллегам, пошли по пути не формы, а содержания (сути) отношений между сторонами. Как они ее поняли? Круг лиц, как это вводится в России и особенно у технарей, на словах договорились о совместном проекте, когда совместными усилиями создается техническое решение (изобретение), потом регистрируется патент, где авторство коллективное, а имущественные блага (исключительное право) от него оформляются на юридическое лицо, которое в свою очередь учреждается с долями участия, которое заранее согласовали стороны. Но потом что-то пошло не так (а это часто бывает не только в родных пенатах, но повсеместно), как писал классик «вмешался старый дуэлист; он зол, он сплетник, он речист» и конфликт начал разгораться. Это в свою очередь привело к тому, что стороны начали уже в ходе процесса, защищая свою позицию и интерес, смешивать правду с вымыслом, факт с желаниями, форму с содержанием, иначе говоря тянуть «процессуальное одеяло» на себя. При этом судьи СИП, оценив очень много прямых и косвенных доказательств, выслушав очно всех участников спора, установили тот факт, что Истец, сообщая суду одни и те же факты реальной действительности, которые в большей части не противоречили позиции ответчика, толковал их то одним, то противоположным образом, в зависимости от того, выгодно ли ему это для отстаивания своей позиции или нет.

Такое поведение для стороны спора типично и никого не шокирует, но это тот редкий случай, когда суд не только описал и зафиксировал факт противоречивого (непоследовательного), даже парадоксально поведения, но пришел к правовому выводу, что такое поведения, включая показания других участников спора (они же соавторы изобретения, участвующие в процессе, но не участвующие в конфликте), свидетельствует о том, что истец недобросовестно пытается выдавить из круга соавторов лицо, которое очевидно менее всего участвовало в чисто технической части этого проекта, но по мнению всех соавторов, с самого начала принимало самое непосредственное участие в общей работе над проектом.

Ведь в конце концов, каждый из нас, кто коллективно осуществляет защиту в уголовном или гражданском деле, либо пишет в соавторстве статью и книгу, прекрасно знает, что как-то четко выделить вклад каждого, измерить степень его участия в часах работы, гигабайтах прочитанного и написанного, в килограммах съеденного за этот период или литрах выпитого, измерить невозможно. Иногда один из соавторов лишь придумал концепцию, название нового института, структуру того, что надо описать, или с самого начала продумал всю концепцию, которую потом скрупулезно и детально отрабатывали несколько человек несколько месяцев или лет. Это вовсе не значит, что его вклад ничтожен, поскольку он потратил всего 10 часов на постановку задачи, а остальные работали месяцы. Иногда как раз этот первый, Данко, указавший путь, задавший общее направление исследования и является главным актором и автором всего того, что получилось в результате. Что такое Apple без Джобса, что такое Tesla без Маска, что такое Microsoft без Гейтса?!

Соучастие Музы порой почти невесомо, но если Мастер вдохновлялся ей и называет ее соавтором, и даже публично это указывает всем третьим лицам, то доктрина эстоппель, защита законных (обоснованных) ожиданий, добросовестности, да и здравый смысл со справедливостью приводят неизбежно к выводу, что она является соавтором. Иначе правопорядок поощряет обман, тем самым увеличивая не только сущности, что полбеды, но и энтропию. Он как бы подталкивает людей к формальному подходу, к подозрительности, пуризму, истончению доверия, что неправильно ни в межчеловеческой коммуникации вообще, ни в праве в частности.

Такое толкование явно медвежья услуга правопорядку, поскольку оно дестимулирует людей к совместному труду и инвестициям в развитие науки и технологии. Ведь если лицо, обладающее недостаточными компетенциями, но достаточным капиталом, берет себе в группу разработчиков человека с противоположными кондициями (высокой компетенцией и отсутствием денег), то эта синергия должна пойти на пользу им обоим, а не только «Левше». Защищая как будто бы этого конкретного «Кулибина» суд лишает шансов и надежды следующие поколения изобретателей, поскольку такой оппортунизм, тем более оставшийся безнаказанным, создаст проблемы вслед идущим. Это говоря о политике права и социально-экономических последствиях от такого решения. Уж кто-кто, а судьи ВС в каждом деле должны об этом задумываться, все-таки не мировой участок №172.

Если говорить о чисто правовых суждениях, то они тоже не бесспорны. Очень много (две страницы определения) посвящены тому, что суд, применяя эстоппель, должен учитывать добросовестность обеих сторон, т.е. и ту, что доверилась (адресат доверия («доверят» (термин придуман автором, но права не защищены, берите, кто хотите), и та, которая создала доверие (адресант доверия («доверянт»)). Однако все эти глубокомысленные рассуждения, на мой взгляд, ничем не завершаются. Что означает фраза «установление обоснованности возникновения доверия прежде всего предполагает выяснение того, знала ли доверившаяся сторона о том, что ее ожидания не соответствуют правовой или фактической действительности»? Как это можно узнать достоверно? В субъективном смысле это вообще невозможно. Тут может лишь идти речь о том, что из здравого юридического смысла и обычного поведения людей должно следовать, что указанные слова и действия повлекут определенные последствия. Если люди подают заявление в ЗАГС, то, наверное, они все-таки планируют пожениться, а не съездить в отпуск; если партнеры обсуждают условия устава, приглашают адвокатов, нотариально заверяют формы в ИФНС, то, наверное, они решили учредить общество, а не сходить на хоккей и т.д. и т.п. Это невозможно и не следует описывать подробно. Доверие - это не только юридический термин, но и доступное средне статистическому человеку понятие.

Дальше коллегия судей указывает, что «при применении эстоппеля важно учитывать, что само по себе противоречивое поведение стороны не является упречным (противоправным или недобросовестным). Недобросовестным признается только такое противоречивое поведение стороны, которое подрывает разумное доверие другой стороны и влечет явную несправедливость.» Не говоря, уже о чисто логическую ошибку аргументации, которое учит, что нельзя объяснять неизвестное через неопределенное, т.е. использовать при этом слова с многозначным смыслом. Очевидно, что противоречивое поведение любой стороны может вообще обсуждаться и учитываться не вообще, а когда оно отрицательно воздействует на какого-либо другого участника оборота, т.е. ведет к несправедливости. ВС сформулировал трюизм, который можно легко сократить до утверждения «явно несправедливое - упречно!»

Но что это дает и объясняет применительно к рассматриваемому судом делу? Разве здесь «крестовый поход» мщения со стороны истца не нарушает права и интересы ответчика, которого спустя годы совместной работы, как птенца из гнезда выталкивает истец-кукушонок. Разве это не является несправедливостью, разве это не подрывает доверие того лица, которое всё время по устному соглашению и конклюдентными действиями был убеждаем, что он является соавтором и этот факт не оспаривается (что происходила даже на рассмотрении дела в суде).

В завершении этого длинного рассуждения коллегии о том, что фильтр добросовестности должны проходить обе спорящие стороны («доверят» и «доверянт»), коллегия наконец добирается до сути, хотя тут же противоречит сама себе: «истец, а также третьи лица Бондаренко Т.В., Прокудин М.С., оспаривая наличие творческого участия Аминова О.Н., ссылались на то, что договоренности сторон касались только вопросов распределения вознаграждения; согласие на включение Аминова О.Н. в состав авторов было основано на его заверениях о создании нового хозяйствующего общества с передачей соответствующих прав на объект патентного права, что им не было исполнено. …

Вопреки положениям статей 10, 1228, 1347, 1348 Гражданского кодекса суд первой инстанции не исследовал надлежащим образом вопрос о наличии творческого вклада Аминова О.Н. в создание технического решения, фактические обстоятельства, сопутствующие созданию и использованию спорного объекта патентных прав, с учетом цели, которую преследовал истец при обращении в суд за защитой нарушенного права».

Первый абзац свидетельствуют о том, что «согласие на включение Аминова» было, хоть и под условием, что если бы новое общество было бы создано, то Аминов бы считался сделавшим свой творческий вклад. Во втором же абзаце судьи ВС пеняют коллегам нижестоящих инстанций, что они якобы не исследовали наличие творческого вклада в создание технического решения, которое если верить содержанию первого абзаца не имеет значения. Осталось неопределенным было ли согласие на включение и если оно было, то следует ли изучать наличие творческого вклада?

При этом как будто осталось за рамками обсуждения тот факт, что суд первой инстанции как раз очень детально и подробно изучил наличие творческого вклада ответчика (допрошены 5 свидетелей, изучена переписка сторон, презентации и тексты выступлений на конференциях и много еще чего), но при оценке этих фактов, в том числе, учитывал тот факт, что своими показаниями и конклюдентными действиями (подача заявки в Роспатент) участники спора признавали творческий вклад, а потом изменили свою точку зрения. А это и называется эстоппель, он сам по себе не доказательство, а лишь логический прием, применяемый судьями при анализе доказательств. Причем этот метод тем более уместен, когда речь идет о таких иллюзорных (идеальных, «летучих», слабо объективированных) правовых конструктах как творческий вклад, совместная деятельность, должная заботливость и осмотрительность, субъективное отношение, истинная воля и.д., когда суд вряд ли может рассчитывать на одно прямое убедительное доказательство для выявления формальной истины.

Другое дело, высший суд мог, и даже обязан был, четко выразить позицию, что никакие договоренности, даже записанные в соглашении не могут сделать автором то лицо, который никакого отношения к изобретению не имело (не писал книгу, не сочинял музыку, не изобрел полезную модель и т.д.) Такой подход представляется законным и логичным. Ты можешь извлекать выгоду из финансовых результатов интеллектуальной собственности, но ты не имеешь права авторства, если ты ничего не написал, не сочинил, ни изобрел. Такой правовой вывод был бы понятен, но его судьи ВС как раз не сформулировали, накрыв всё туманом рассуждений об эстоппеле, которые насколько бесспорны, настолько неотносимы к важным обстоятельствам дела и не убеждают в обоснованности отмены судебных актов СИП. Пассаж о том, что суды «формально применили принцип эстоппель» вообще удивляет, поскольку именно эстоппель по определению нельзя применить формально, т.к. для самой ссылки на его использование суду необходимо проанализировать поведение сторон, выявить наличие (формирование) доверия у одной стороны, вероломного нарушения этого доверия другой стороной в ущерб доверившемуся, а также целого ряда других обстоятельств по делу, что и было сделано судьями СИП. Сам факт того, что у судей ВС существует альтернативная позиция по оценке тех же фактов и обстоятельств, в соответствии с позицией КС РФ, не может приводить к отмене законного и обоснованного судебного акта.

Жаль, что такая редкая возможность по формулированию своего отношения к сути и порядку применения института эстоппель была упущена экономической коллегией ВС.

Ждем следующего окна возможностей.