Им тут не место! Почему чиновники возмутились новыми словами в словаре

На прошлой неделе в медиасфере активно возмущались пополнением словаря русского языка новыми словами. Особенно критиков расстроили слова вроде «движуха», «личка», «едальня» и допустимость писать и говорить «мильон». «Фонтанка» пообщалась со специалистами по русскому языку (настоящими), чтобы понять, как так вышло и что теперь, всё можно, что ли?

Ознакомиться со списком можно тут. Подавляющее большинство сообщений о «новых словах» не уточняло, в какой именно словарь они были добавлены. А это важно, объясняет Ирина Левонтина, старший научный сотрудник Института русского языка РАН им. Виноградова.

«Нет какого-то такого объективного одного словаря, или словаря Академии науки, или словаря Виноградова, или там я не знаю чего. Есть разные словари, у которых есть авторы и разные задачи. И вот авторы в соответствии со своими задачами, со своей концепцией включают туда какие-то новые слова в результате изучения существования русского языка, — объясняет Ирина Левонтина. — Если это словарь маленький, на 5 тысяч слов, — это одно. Туда надо только такие слова включать, которые необходимо. Если же это большой словарь, многотомный, как 22-томный, какой-нибудь Большой академический, в котором задача максимально полно охватить лексику, — ситуация совершенно другая. Или я уже не говорю о том, когда это специальный словарь, например словарь новых слов, словарь молодежного сленга, словарь разговорного языка и так далее. У них другие задачи».

В данном случае речь шла о совершенно конкретном — очень важном для нашего языка «Русском орфографическом словаре» под редакцией Лопатина. Это самый большой на сегодняшний день подобный словарь на 200 тысяч слов в нормативном написании с указанием ударений и необходимой грамматической информацией. В него в этом году было добавлено 657 слов, которые активно употребляются в речи русскоговорящих граждан, но как их правильно писать, нигде не было написано.

Например, слово «пауэрбанк» обозначает вполне конкретный предмет, к которому, собственно, ни у кого нет претензий. Называть его «накопитель электроэнергии» — нелепо. А как там что правильно пишется, ученые мужи нам до сих пор не говорили. Теперь вот сказали. Собственно, а что тут такого?

Но претензии вызвал не «пауэрбанк», а слова вроде «движуха», «раф», «пропатченный», «тиктокер» (а рядом — «тиктокерша») и тому подобные.

«Ради чего уважаемые коллеги ежегодно пополняют Русский орфографический словарь РАН то фудшерингом, то пауэрбанком, искренне не понимаю, — отреагировала на новости советник президента РФ Елена Ямпольская. — Действительно ли необходимо на академическом уровне нормативно закреплять англицизмы, которые в основном засоряют русский язык, и сленг — быстротечный, как любая мода».

Председатель Филологического совета Тотального диктанта, научный сотрудник Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, научный консультант портала «Грамота.ру» Владимир Пахомов терпеливо объяснил: да, появление какого-то слова в орфографическом словаре — это признание того факта, что оно употребляется в речи и письме с достаточной степенью частоты. Но не более того. Ведь главная задача конкретно орфографического словаря — сказать, как правильно пишется слово, тому, кто его употребляет. А тем, кто не хочет эти слова употреблять, можно не беспокоиться.

Можно, к примеру, вспомнить Владимира Даля. В начале XIX века он составил словарь слов, совершенно незнакомых большинству его образованных современников. Однако они активно использовались значительной частью жителей страны и по факту были частью русского языка. Причем в не меньшей степени, чем большое количество заимствованных англицизмов, латинизмов, галлизмов и прочих -измов, которыми пестрел язык людей одного круга с Владимиром Далем.

По современной классификации «Словарь живого великорусского языка» Даля не был нормативным. То есть он не задавал жестких языковых норм и тем более не говорил, что правильно, а что не правильно. Он лишь фиксировал: эти слова есть в русском языке и их активно употребляют его носители.

Такая же ситуация и с «мильоном», который возмутил защитников языка не меньше, чем «тиктокерша». Неверно считать, что раз эта форма появилась в словаре, значит теперь все должны так говорить и писать, объясняет Ирина Левонтина. Дело в том, что это слово нередко попадается и в классической литературе, и в простонародной речи. И, что важно, время от времени возникает потребность передать эту — простонародную или устаревшую — форму слова «миллион» в цитате или чьей-то речи. Например, чтобы подчеркнуть ту самую простонародность или старомодность говорящего.

И вот тут как раз и требуется четкое понимание, как на письме передавать это слово: «мильон» или, например, «мильён». И как раз на такой вопрос и должен отвечать орфографический словарь. И это его единственная задача и цель, подчеркивает Ирина Левонтина. Никаких других смыслов тут искать не надо.

«Заимствования были, есть и будут практически в любом языке. Язык — это явление природы, мы не можем им управлять. Если что-то в природе возникает, значит для этого есть причины. И если что-то возникает, мы должны это фиксировать. Орфографический словарь нужен, чтобы люди правильно писали слова. Нравятся они нам или не нравятся — ничего личного, никаких эмоций. Мы фиксируем то, что есть, мы никого не воспитываем и не учим жить, — объяснял замдиректора по научной работе Института русского языка РАН Владимир Плунгян. — Это как закрыть бюро погоды. От этого дожди перестанут идти? Вряд ли. Мы бюро погоды: если идёт дождь, мы сообщаем об этом. Нам может не нравиться дождь, не нравиться жара, но изменение климата — это по другому ведомству. А знать, что идёт дождь, людям необходимо».

В конечном итоге, с этими аргументами согласилась и сама Елена Ямпольская: «Да, да. Сленг и англицизмы фиксируются в академическом словаре, чтобы тиктокеры, упаси бог, не написали „движЮха“. Достойный побудительный мотив. Спасибо за разъяснение. „Язык — явление природы“ — крайне любопытная теория. Хотя и весьма неожиданная».

Свой собственный взгляд на язык и его источники и природу имел и уважаемый Еленой Ямпольской Иосиф Сталин, отличившийся в свое время программной статьей «Марксизм и вопросы языкознания». Когда-то давно она поставила точку в яростной дискуссии между разными лингвистическими школами. Кстати, участие в том споре принимал и Виктор Виноградов, имя которого сейчас носит Институт русского языка РАН. Нет нужды говорить, что после публикации статьи Сталина все ключевые вопросы по проблемам языка были сняты и ученые как-то очень быстро переключились на более насущные вопросы.

Стоит отметить, что директивным управлением русским языком власти — по мере сил — пытаются заниматься и сейчас. В примеру, закон «О государственном языке РФ» содержит ряд положений, жестко ограничивающих его неправильное использование и применение. А например, средствам массовой информации грозят вполне неиллюзорные кары за ненормативное использование слов в статьях.

Правда, де-юре для граждан никаких конкретных наказаний за небрежное обращение с языком в российском законодательстве не существует. Даже за маты наказание будет по другому поводу — за хулиганство (явное неуважение к обществу). Можно лишь вспоминать кейс ныне уже экс-преподавателя ВШЭ Гасана Гусейнова, который взялся было уничижительно отзываться обо всем русском языке в принципе. Ну и требования отдельных политиков преследовать языковых нарушителей по 282-й статье УК РФ («Возбуждение ненависти, либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства»).

Вместе с тем, когда мы обращаемся к вопросу регулирования вопросов языка государством, будь то требование не писать вывески на иностранном языке, обязательно переводить в рекламе иностранные слова или отказаться от бранных слов (не только матерных), всегда речь идет о совершенно особой ипостаси — конкретно русском языке как государственном.

Никого же не удивляет, что любой законопроект написан совершенно особым образом, не так, как говорят люди в обычной жизни. И что речь чиновников по телевизору сильно расходится с тем, как они выражаются подчас за кадром. Язык, которым писаны официальные документы, которым зачитываются правительственные телеграммы, который мы слышим от дикторов программе «Время», — немного не такой, как мы говорим.

Более того, если бы мы оказались в XII веке на Руси и попробовали бы говорить с окружающими языком, который знаем по «Слову о полку Игореве» или «Повести временных лет», нас бы — в целом — поняли. Однако в ответ мы бы услышали другой язык — более близкий к берестяным запискам Новгорода. С сильно другой лексикой.

И так было всегда. Язык указов Ивана Грозного и язык его переписки с Курбским сильно отличается. Оды Кантемира и Ломоносова — это прямо совсем не то, как Михаил Васильевич в юности говорил в своих Холмогорах со сверстниками.

Так же и сейчас. Существует распоряжение правительства России № 1102-р от 25 апреля 2025 года, которое указывает на четыре совершенно конкретных словаря, в которых закладываются единственно верные варианта русского языка как государственного:

Всё, что не соответствует этим словарям, по букве закона является неправильным при употреблении русского языка как государственного.

Но сейчас очень важный момент. Посмотрите, как называется постановление: «СПИСОК НОРМАТИВНЫХ СЛОВАРЕЙ, СПРАВОЧНИКОВ И ГРАММАТИК, ФИКСИРУЮЩИХ НОРМЫ СОВРЕМЕННОГО РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА ПРИ ЕГО ИСПОЛЬЗОВАНИИ В КАЧЕСТВЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО ЯЗЫКА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ».

Иными словами, есть литературный русский язык. И один из частных примеров его применения — в качестве государственного. И вот только в этом единственном случае государство официально вводит регулирование языка. Все остальные варианты, в том числе в разговорной речи, — нет.

Например, первый «официальный» словарь составляется все тем же Институтом русского языка РАН им. Виноградова, но заметно тоньше того, в который сейчас включили «тиктокершу». В нем всего около 160 тысяч слов (на 40 тысяч меньше). И его название четко указывает на область применения слов, которые в нем содержатся, — «как государственного языка РФ». И понятно, что жизнь и примеры употребления языка — гораздо шире, чем только госнужды. Вот почему и слов в нем больше, и новые появляются там чаще.

По словам Ирины Левонтиной, некоторые формулировки в законе «О государственном языке РФ» довольно расплывчаты и не всегда совпадают с теми, что используются в научной среде. Так что толкователи этого закона нередко слишком широко их трактуют, распространяя область применения на неподходящие примеры использования языка как государственного.

Отсюда как раз и обиды на появление в каких-то других словарях слов, не входящих в официально признанные перечни. Создается ощущение, будто это как-то может исказить тот самый государственный язык, который должен защищаться на государственном же уровне.

Возникает вопрос: а как же новые слова вообще попадают в словари?

«Составление словаря — это очень трудоемкая, кропотливая работа. Мы собираемся и обсуждаем актуальные вопросы каждую неделю, — рассказывает Ирина Левонтина о т. н. „Активном словаре русского языка“, который принято называть именем недавно умершего Юрия Апресяна. — Существуют корпуса текстов. Самый знаменитый, самый активно используемый — Национальный корпус русского языка. Это постоянно пополняемый огромный массив отобранных, проверенных и прочитанных письменных документов. На их основе и изучается современный язык.

Сейчас работа лингвиста сильно упрощается: эти корпуса теперь существуют в электронном виде и оснащены поисковыми системами. Мы можем фиксировать появление новых слов, проверять частотность их употребления. Более того, отслеживать их сочетания с другими, например на расстоянии трех слов. Или в сочетании с дательным падежом.

Если кто-то из моих коллег где-то услышал новое слово, он, конечно, не тащит его сразу в словарь. Он будет его изучать по различным источникам, наблюдать за его употреблением в языке. Слову надо дать какое-то время, чтобы оно устоялось, чтобы стало понятно, как оно употребляется. Потому что слова ведь иногда меняют произношение, ударение, управление, значение и так далее. То есть надо посмотреть, как оно приживётся в языке. Некоторые просто быстро исчезают, а некоторые принимаются очень хорошо».