"Дома ни по-башкирски, ни по-татарски не говорили". Как театр осмысляет национальную идентичность людей в Башкирии

В Башкирском академическом драматическом театре им. М. Гафури 11 июня прошла пьеса «Мы наследники» режиссера-постановщика Римы Харисовой. Главной темой постановки стал вопрос: как меняется национальная идентичность башкир в XXI веке на фоне повсеместной утраты родного языка.

Основан на реальных диалогах

Пьеса ставилась в малом зале, что добавляло камерности и большей взаимосвязи зрителей и актеров театра. Посадочные места ограничились всего лишь 5 рядами.

Действо проходило в формате вербатим – актеры дословно воспроизводят реальные монологи людей, записанные ранее во время глубоких интервью.

Также элементы мюзикла в спектакле создавали эффект концертного шоу какой-нибудь модной группы. Актеры исполняли песни современных исполнителей, таких как МС Инсан, группы «Рух», «Дервиш-Хан». Во время песен зрители включали фонарики и подпевали в такт словно на концерте. Были даже и танцы – артисты зажигали так, что все стали танцевать. Получилось очень атмосферно.

---

Пруфы.рф

---

Исповеди героев

Сам спектакль проходил так: актеры выходили на сцену и усаживались на стулья перед зрителями, как бы говоря: «Мы такие же, как и вы». Шестеро героев поочерёдно рефлексировали на тему башкирского национального самосознания.

«Я вырос в городе и не говорю по-башкирски»

То, что спектакль основан на реальных историях, стало понятно с первой сцены. Тут татарин с аутентичным именем Батыр сообщает, что разговаривает в жизни только по-русски, потому что «дома на национальном языке не общались». Но с возрастом он стал понимать, что нужно знать язык матери. Например, Батыр вспоминает, как ему было стыдно, когда он не мог ответить по-башкирски бабаям.

Как-бы в противовес Батыру делится с историей башкироязычный парень с немецким именем Ян. «У тебя имя какое-то не башкирское. Давай поменяем», – говорили ему. Но несмотря на «иностранное» имя, он его интерпретирует по-своему: «Ян – это «гори» по-башкирски, Ян – это «всегда рядом». Прослеживается намек: имя человека не определяет его национальность.

«Грязные волосы для меня – аул»

Во второй сцене прошло сравнение города и аула. Первая героиня подшучивает над деревенскими, приезжающими в Уфу. Особенно над девушками, которые очень сильно выделяются:

– Когда в университет прихожу, вижу – эта белорецкая сидит, эта «абзелил». Сразу видно – аул.

Другая, такая же «абзелил», рассказывает, что перед тем как поступить в Уфу, специально репетировала у зеркала русскую речь, чтобы не было такого жесткого акцента, так как, по её словам, дома и на улице всегда говорили по-башкирски.

Третий герой вспоминает, что, переехав в Уфу, чувствовал себя хуже остальных, потому что ему казалось, будто городские умнее, и в целом лучше учатся в школе. Но он считает, что деревенские проще и добрее.

Язык исчезнет, но культура останется

В третьей сцене происходит дискуссия: нужен ли башкирский язык вообще в век глобализации? Та же девушка, подтрунивавшая над «аульскими», рассуждает так:

-– Я думаю начать учить башкирский. А потом – зачем? Он не нужен, вот английский – это понятно. Нет ни контента, ни фильмов, ни книг. А что есть – это переиздание старых. Мы можем быть как ирландцы: они говорят на английском, но у них остались культура, танцы, песни. Возможно, мы идем этим путём.

Вторая героиня пытается с ней спорить:

– Язык – это не контрольные и не домашнее задание. Это осознанный выбор родителей, чтобы их ребенок умел разговаривать на родном. Молодежь сейчас говорит: я хочу, чтобы мой ребенок говорил по-башкирски, поэтому мы будем дома говорить, хоть на ломаном, но на башкирском. Это важный язык в системе тюркских языков. Я, например, была в Казахстане, в Турции – и меня все понимали.

И тут же транслируется диаметрально противоположное мнение. В диалог резко вступает мужчина лет сорока и рассуждает на эту тему с холодной головой, ссылаясь на закон природы.

Он говорит, что сейчас происходит глобализация, с которой нельзя бороться. И не нужно. В мире останется только один язык – английский. Языков было много, но они исчезли, и это нормально. У всех народов есть пик развития, который башкиры уже прошли и «лучше с этим смириться».

При этом он подчеркивает, что научил ребенка национальному языку, в отличие от соседа, который «рухлы башкорт».

Кадр со спектакля. Фото взято с сайта Башдрамтеатра

Удивительно, как четко были сыграны герои – обычные люди. В постановке действительно считывались архетипические образы жителей Башкирии. Не менее важно, что в пьесе были упомянуты «локальные мемы», например, как единственного актуального современного писателя упомянули Айгиза Баймухаметова, а также похвали мероприятие Самаварлы Ритайым.

Режиссер отвечает

Мы решили поговорить обо всех смыслах пьесы с режиссером-постановщиком Римой Харисовой.

Как пришла идея спектакля и почему именно в таком формате?

– С технологией вербатим (документальный театр) я познакомилась, работая с режиссерами из Москвы. Потом мы попробовали снять несколько работ в таком жанре уже в Уфе. Их мы, Институт искусств, делали в коллаборации с Центром драматургии и режиссуры. Посмотрев одну из таких работ (спектакль об учителях), Башдрамтеатр предложил применить такой формат, им он показался интересным.

Начался поиск темы, шел он довольно долго. Тогда я предложила тему национальной идентичности, в свете того, что сейчас границы наций размываются, и мы входим в общемировое поле. Хотелось сделать театральное исследование этой темы.

Материал для постановки мы собирали в ходе экспедиции в Зилаирский район. Актеры сами встречались с местными и брали у них интервью. Тех, у кого берут интервью, называют «донорами». Тут было важно пробить «зону защиты человека», для того чтобы получить искреннее мнение.

Также интервью брали в городе [Уфе]. Материала было так много, что мы сняли два спектакля. Они отличаются по стилистике. «Мы наследники» – это больше мнение городской молодежи, а «Мы хранители» – мнение пожилых, у которых нет проблем с идентичностью. Интересны их истории с высоты прожитых лет. Вообще, собранного материала было больше, чем вошло в спектакль. Если все интервью собрать в ленту, то получилось бы аудиоматериала более 48 часов.

---

Первое фото: режиссер Рима Харисова слева. Второе фото: режиссер с труппой спектакля "Мы наследники"

---

Расскажите о камерности пьесы

– Документальные спектакли предполагают прямое участие зрителей в происходящем процессе. Зритель не является безучастным наблюдателем, а материал подается таким образом, что ты волей или неволей оказываешься в процессе.

Здесь мы старались добиться нулевой позиции*. Актеры не дают оценку происходящему, это мы оставили за зрителями. Если какой-то персонаж выглядит смешно – это зритель делает его таким.

Последняя сцена – мнение режиссера или случайность?

– Последняя сцена – это не лично мой тезис. Это такое же интервью, взятое у одной девушки.

А наше мнение режиссеров проявляется в монтаже. Не просто так мы его оставили на конец. И для меня как для создателя это мнение является ориентиром, и поэтому я его вмонтировала в финал, чтобы было послание публике.

 

 

 

 

---

---