Чем бы занимался Виктор Цой, если бы завязал с музыкой? 35 лет без лидера «Кино» — каким его помнят друзья и родные

В июле после смерти Оззи Осборна на просторах соцсетей можно было увидеть забавный мем, где Принц Тьмы на небесах встречает Фредди Меркьюри, Курта Кобейна, других рокеров и задает им вопрос: «А где Цой?». «А Цой жив», — отвечают ему музыканты. 15 августа исполнилось 35 лет, как мы живем без Виктора Цоя, который по-прежнему жив.

Виктора Цоя принято считать ленинградским и петербургским рокером, хотя, конечно же, его творчество — это достояние всей России. Он был простым кочегаром, а затем стал настоящим рок-героем, которого знают, помнят и любят по сей день. Петербургский корреспондент издания Starhit Михаил Садчиков-младший много слышал от своего отца, известного журналиста Михаила Садчикова о Викторе Цое. Сегодня он делится воспоминаниями с MSK1.RU. Далее — от первого лица.

Увы, сам я Виктора Цоя не помню и не видел его в силу того, что родился в 1988 году. Есть легенда, что однажды родителям было не с кем оставить меня одного и пришлось брать на концерт группы «Кино». Но этого я, конечно же, не помню. С творчеством Виктора Робертовича я познакомился достаточно рано, начав расспрашивать отца о музыке, масштабе его личности и художественных работах (для тех, кто не знает, — Цой еще и рисовал).

В начале 1990-х мой папа Михаил Садчиков вел на «Пятом канале» передачу «Рандеву со звездой», в которую пригласил Юрия Белишкина — первого продюсера группы «Кино». Во многом благодаря Белишкину Цой и достиг такого успеха, а уже после началось сотрудничество с Юрием Айзеншписом. Белишкин — невероятно интеллигентный, умный и красивый мужчина, который еще известен и как автор многочисленных афоризмов. Именно его перу принадлежат строки: «Важнейшим из искусств для нас является „Кино“».

«Он не наводил справок, не проводил внутренние опросы, кто я, чем занимаюсь. Но вдруг лидер самой великой группы советских и российских времен, человек номер один по популярности приглашает меня к себе быть директором», — говорил Белишкин о работе с Цоем.

Благодаря отцу я уже с детства был знаком с Аллой Пугачевой, Филиппом Киркоровым, Юрием Шевчуком и другими звездами. Но о масштабе личности Цоя я всерьез задумался лишь в конце 1990-х. И пошел с вопросами к папе. Первый раз, разговорившись, я попросил рассказать о Викторе и даже сказал: «У тебя есть фото с Джоном Бон Джови, Лучано Паваротти, Юрием Антоновым, Йоко Оно. А где с Цоем?».

Нынешнему поколению, выросшему на «селфи» и смартфоне в кармане, возможно, будет тяжело представить, что в 1980-е наличие фотоаппарата было очень дорогим удовольствием. И на весь Петербург было от силы фотографов 5–7. А так как цифровую технику тогда еще не придумали, пленка ограничивалась 36 кадрами. Естественно, расходовали ее экономно, и о простых совместных фотографиях, сделанных без «особенного повода», речи тогда и не шло. Более того, общаясь много лет спустя с Юрием Белишкиным, я много раз слышал, как он сокрушался, что и у него (напомним, одного из ближайших людей Цоя!) нет общих фото с музыкантом. К слову, ситуация изменилась, когда Джоанна Стингрей (рок-легенда 1980-х и 1990-х) выложила свой фотоархив в открытом доступе, и там нашлись фотографии с Белишкиным и группой «Кино».

«Я никогда у него не брал автограф для кого-то и один раз за полтора года использовал его имя в общих интересах, когда нас позвали на программу „Взгляд“. Позвонили вечером, а на завтра надо вылететь — времена были другие, билетов ноль — никак не улететь. И тогда один раз за всё время я сказал: „Улететь надо Виктору Цою“. Его посадили в кабину пилотов, а я сидел в проходе на стульчике», — говорил Юрий Белишкин.

Но вернемся к воспоминаниям моего папы.

«Первый раз я не увидел, а услышал Цоя на квартире у Бориса Гребенщикова* — он пригласил меня пообщаться и поставил запись тогда еще новой группы „Кино“. Сейчас уже мало кто помнит, но именно Гребенщиков* открыл миру Цоя. Нельзя сказать, что эта запись произвела на меня большое впечатление, я отметил для себя только сильное желание хитовости, то есть музыканты всё время искали какие-то ударные моменты, фразы ритмические и поэтические. Но уже одно то, что сам БГ* обратил на них внимание, давало большие надежды и, конечно же, стало моментально известно в рок-кругах», — говорил музыкальный критик Михаил Садчиков, мой отец.

Из истории мы знаем, что Виктор Цой затем начал выступать в Ленинградском рок-клубе, который был основан на улице Рубинштейна — в самом центре города. Папа тогда вел колонку в газете «Смена», где писал о современной музыке. А так как наступил период «гласности», то постепенно стало разрешено писать и о рок-музыке. Так на концерте он и увидел Виктора Цоя.

«Здесь уже ощущения были намного сильнее: от Цоя шла невероятная энергия, он был высокий, сильный, спортивный, пружинистый. Но даже тогда у меня не возникло чувство, что передо мной такой музыкант, о котором еще много десятилетий после будут вспоминать. В то время музыкальной журналистикой в официальной прессе, кроме меня, никто не занимался, хотя было много самиздатов — некое подобие нынешних блогов. И когда я после концерта подошел к Цою и попросил об интервью, он сразу согласился. Тогда он мне показался очень скромным, тихим, замкнутым, общались мы на „вы“», — рассказывал Михаил Садчиков.

Через несколько дней после концерта журналист и музыкант созвонились, после чего договорились встретиться в редакции газеты «Смена».

«Пришел он не один, а со своим другом и гитаристом „Кино“ Юрием Каспаряном. Интервью получилось довольно сложным и проходило в жестком формате „вопрос — ответ“, так как из них слова лишнего нельзя было вытянуть. Говорили мы о вышедшем альбоме, о том, что получилось и не получилось на концерте… Никаких честолюбивых и далеко идущих планов по покорению рок-пространства у ребят не было, просто было горячее желание сыграть лучше и показать свою музыку, как они ее чувствовали, какой она могла бы быть», — вспоминал папа.

То интервью до сих пор хранится у меня в семейном архиве. Отец любил рассказывать, что за свою почти 50-летнюю работу в журналистике у него было три «эпохальных интервью», во время которых он не знал, что делать. Первое — с Александром Градским (войдя в номер отеля, папа увидел на столе книги Софокла, Платона и Аристотеля и смутился тем, какие вопросы придумал для мэтра: оказалось, что Градский так проверял многих журналистов), второе было с Аллой Пугачевой (папа придумал «фишку», чтобы вопросы ей задали молодые рабочие, тогда Примадонна два часа отвечала на них, а затем, когда папа уже собирался уходить, сказала ему: «Садчиков, приходите завтра, я вам на всё отвечу по-другому»), а третье — с Цоем.

Есть у нас в семье еще одна байка, которую мне много лет спустя подтвердили другие люди, потому что сам я до конца не верил ей. В один из дней в редакции газеты «Смена» раздался звонок от Цоя, который попросил папу об интервью (вдумайтесь в это: Цой сам попросил об интервью!). Дело в том, что группу начали «прижимать» по партийной линии, и нужно было показать, что они идеологически настроены правильно. А как еще лучше это сделать, если не через партийную прессу и газету «Смена»? Папа выслушал будущую рок-легенду и сказал: «Приезжай». И Цой приехал на интервью. В наше время такое уму непостижимо.

«Впоследствии я еще несколько раз делал с Цоем интервью и даже тогда, когда „Кино“ стало активно гастролировать, то, возвращаясь в Ленинград, Витя охотно откликался на мои звонки на домашний телефон — в то время мобильных еще не было. Гуляя по Петербургу, можно было встретить Каспаряна и Цоя на улицах — всегда неспешных, чаще молчащих. Оба были одеты в черное. Интересный был опыт общения Виктора с аудиторией в жанре творческого вечера: вместе с журналистом Леонидом Аркатовым мы устроили такое мероприятие в Ленинградском Дворце Молодежи. Собрался полный зал, Цой один под гитару пел и отвечал на записки и наши вопросы, но стиль общения оставался тем же: немногословность, сдержанность», — вспоминал Садчиков.

Нужно понимать, что при всем масштабе личности Цоя к концу 1980-х годов время было другое: у Виктора не было огромной свиты из директоров, пресс-службы, охранников. Он любил свое дело и сам занимался некоторыми вопросами. В этой истории Юрий Белишкин был незаменим: он снял множество проблем с Виктора и «Кино», а также решал вопросы с концертами.

А затем Виктор загорелся идеей переехать в Москву и там продолжить карьеру.

«Эти месяцы жизни и творчества связаны с именем известного и немного скандального продюсера Юрия Айзеншписа. Сам Юрий рассказывал мне о том, как стал продюсером Цоя. Айзеншпис тогда отбывал срок в местах не столь отдаленных и накануне освобождения попросил принести ему газеты, полистав которые, он понял, что самой модной группой стал коллектив „Кино“ из Петербурга. „Вот с ними-то я и буду работать“, — сказал Айзеншпис. „Как же ты сможешь это сделать?“, — задал я ему вопрос. „Я сделаю им предложение, от которого они не смогут отказаться“, — улыбнулся Юрий Шмильевич», — вспоминал Садчиков.

Что в итоге предложил Айзеншпис Цою, так никто и не знает, были ли это деньги или же какие-то особые условия, но Виктор поехал. Тем более, к тому моменту личная жизнь музыканта в Петербурге не задалась.

«Цой с помощью Айзеншписа начал собирать уже не дворцы спорта, а настоящие стадионы. Цой честно предложил своему первому продюсеру, Юрию Белишкину, поехать вместе с ним в Москву, но тот отказался, и тогда Цой сохранил за Белишкиным право делать все его концерты в Ленинграде. После этого Белишкин работал с „ДДТ“, другими музыкантами, а затем создал группу „Виктор“, которая с успехом исполняет хиты „Кино“», — говорил Садчиков.

Смерть Виктора Цоя стала настоящей трагедией для всего музыкального мира. Тогда еще не было интернета, и новости приходили с опозданием в несколько дней, поэтому информация о гибели Цоя передавалась из уст в уста.

Папа за несколько месяцев до этого узнал, что Цой осуществил свою давнюю мечту и купил новенькую машину российского производства. И в одной из своих статей написал фразу, которую потом считал пророческой.

«Случилось так, что в одной из своих статей я невольно предсказал трагедию, которая случилась с Цоем. Тогда у музыкантов стали появляться первые большие деньги, и они ринулись покупать себе автомобили, в том числе и Цой, — он приобрел себе новенький „Москвич 2141“, о котором говорили, что у него проблемы с тормозами», — говорил журналист Садчиков.

«Я общался с Виктором тогда, когда он рок-звездой еще не был, и, по моему мнению, он ею, в полном смысле этого слова, не стал. Хотя писатель Александр Житинский как-то вспомнил эпизод, когда Цой приехал из Москвы в длинном черном плаще и ворвался в их компанию как настоящая рок-звезда. Лично я такого никогда не видел, и для меня он остался таким же, каким я запомнил его в первые встречи», — рассуждал Садчиков.

Невероятный успех «Кино» и масштабные концерты по стадионам были интересны Цою, но не настолько, как само кино. В то время он уже снялся в «Ассе» и других картинах и загорелся идеей стать актером. Все предпосылки к этому были.

Удивительно, но большая часть друзей и коллег Цоя сходится во мнении, что он бы со временем отошел от музыки и посвятил себя кино.

«Думаю, если бы он остался жив, то завязал с гастрольной деятельностью. Скорее всего, продолжал бы писать для кинематографа песни, музыку, или же начал больше сниматься в кино. А эти постоянные гастроли очень его изматывали — несмотря на то, что выступал он по 45–60 минут, отдавал много энергии. Я рад, что его сын Саша решил спродюсировать новые концерты „Кино“, где будут выступать „оригинальные“ музыканты — Игорь Тихомиров, Юрий Каспарян — и приглашенные. Думаю, чем больше Цоя, тем лучше. Это очередное мощное напоминание о Викторе обречено на успех», — говорил Юрий Белишкин.

* Признан в РФ иностранным агентом в 2023 году.