Игорь Чёрный: Главная ценность – скорость доставки новости

Сегодня в подкасте "Ваши уши" — интервью с директором MagadanMedia, директором по развитию региональной сети PrimaMedia Игорем Черным. О прошлом, настоящем и будущем журналистики, приходе интернета на Дальний Восток и новых технологиях. 

— Где ты родился?

— Честно говоря, ненавижу это место — город Артём, недалеко от Владивостока. Сам факт рождения там совершенно не делает его моей Родиной. Родиной я считаю Олу. Просто мама летала рожать к своей матери домой, а так как она была из Артёма, я формально появился на свет там. Но уже в двухмесячном возрасте меня перевезли в Олу, и там я вырос. Так что для меня Родина — Ола. Хотя в паспорте написано Артём — ну и бог с ним.

— Твоя молодость пришлась на 70-е годы?

— Я родился в 1967-м. 60-е помню очень смутно. Так что да, в основном это были 70-е. Школу я окончил в 1984-м. Когда я пошёл в первый класс в 1974-м, Ола была цветущим посёлком с населением около 10 тысяч человек. Её даже чуть не сделали городом. Когда я вернулся из армии, при получении паспорта мне в паспортном столе сказали: "Мы подали заявку на статус города". И, по-моему, даже тогда Ола была крупнее Сусумана. Сейчас она точно больше — крупнейший населённый пункт региона, не считая Магадана.

— А чем посёлок тогда жил?

— В Оле также было Управление механизации строительства — огромный автопарк. Почти всё жилье, что сейчас там можно увидеть, построено тогда. Может быть, ещё в 80-е что-то достраивали. Был крупный Сельский строительный комбинат, который возводил жильё по всей области. Автоколонна, ОПХ — опытно-производственное хозяйство сельскохозяйственного института. Огромные поля картофеля. В сентябре мы школьниками почти не учились, всё время копали картошку. Поля были засажены рапсом, турнепсом, ещё какими-то кормовыми культурами. Половина посёлка — это были коровники. И, конечно, рыба. В первую очередь — Рыбокомбинат — солили рыбу. Были цеха на побережье: Атарган и Нюкля — она же Сахарная головка. Это из ближайших. В 70-х на побережье ещё работало ещё несколько цехов…

Если почитать краеведа Василия Образцова, можно узнать, что центром рыбодобычи Магаданской области когда-то был Сиглан. Ола была райцентром, а рыбная промышленность подчинялась Сиглану. Там добывали основные объемы. Весёлая тоже была филиалом и Армань…

— А школу новую видел?

— Да, видел. Правда, сам ещё не заходил, но собираюсь. Школа современная, красивая... А старая, кстати, давала очень качественное образование. Я много раз в жизни в этом убеждался. Базы школьной программы мне хватало, чтобы спокойно разговаривать о химии, физике или биологии с дипломированными специалистами.

— Кто преподавал?

— Татьяна Николаевна Плиско — замечательный математик, Олег Диамидович Палахута — химик, его звали Динамит. У нас был прекрасно оборудованный кабинет химии. Лабораторные работы — день через день. Уровень знаний был очень высокий. Мы настолько хорошо знали химию, что я много лет спустя объяснял студентам университета теорию валентности...

— При этом ты говорил, что не чувствовали себя оторванными от жизни — у вас даже музыка была?

— Ну, как сказать. Естественно, слушали Rolling Stones, Beatles, Led Zeppelin — классику рока, хард-рок. Но когда я после армии перебрался во Владивосток, всё сильно изменилось.

— Как ты туда попал?

— Пока я служил, родители переехали туда. Отец вышел на пенсию. Вернувшись из армии, я фактически вынужденно поехал за ними. Хотя хотел остаться в Оле. И это, наверное, звучит фантастически, но я обменял квартиру в Оле на квартиру во Владивостоке.

— Ключ на ключ?

— Да. Полдома на земле, в самом центре — за церковью, рядом кинотеатр. Дом на два хозяина, земля, трёхкомнатная квартира. Поменял на однокомнатную. Тогда ещё не было купли-продажи. Не могу сказать, что сильно пожалел, но сейчас иногда думаю об этом.

— Хотел бы поменяться обратно?

— Нет, просто я очень люблю Олу.

— Когда туда приезжаешь, что чувствуешь?

— Я там бываю часто. Работаю в MagadanMedia, приезжаю регулярно.

— Как считаешь, посёлок изменился?

— На мой взгляд, не изменился совсем. Открылся музей, но глобально всё так же. Я туда приезжаю к друзьям, на рыбалку. Не живу там и не чувствую, что поменялось. Одноклассники, которые остались, тоже ничего негативного не рассказывают. Так что, думаю, за посёлок можно не переживать. Дорога наконец нормальная — и это уже хорошо.

— Давай вернемся к Владивостоку.

— Это длинная история, как я оказался во Владивостоке и начал там работать. Меня буквально занесло в типографию. Первая запись в моей трудовой книжке — наборщик, и этим я горжусь. Профессию журналиста я прошёл от начала до конца: от наборщика до главного редактора. Поэтому в профессии для меня загадок не существует. Так получилось, что я служил в типографии в армии. Это был агитотряд в Улан-Баторе — типография, где печатали пропагандистские листовки на языке вероятного противника. Формально я был водителем, но меня научили набирать текст на китайском.

— У тебя в военном билете написано "наборщик"?

— Да. Когда я увольнялся, командир предложил выбрать, какую воинскую учётную специальность мне записать. Там были варианты: водитель, мотострелок, ещё что-то, и вдруг — наборщик. Мне показалось забавно, и я сказал: "Пишите наборщик". Так и осталось.

— Когда ты приехал во Владивосток, что было дальше?

— Поскольку я переезжал из Магадана, в университете, куда поступил сразу после дембеля, пропустил сессию. Был абсолютно свободен. Что у меня было на тот момент? Права тракториста, полученные ещё в школе, но они во Владивостоке были бесполезны. И вот эта рабочая специальность наборщика. Причём, по сути, я ничего о наборе не знал — я набирал по-китайски, а это совсем другое. Это скорее про письменность, а не про набор в классическом смысле. Но когда я пришёл устраиваться в издательство, мне сказали: "Отлично, мы тебя всему научим". Так я стал работать наборщиком. А потом уже поступил в университет на журналистику и перешёл в газету.

— Подожди, расскажи подробнее, что это вообще было за набор. Многие сейчас даже представить не могут.

— Это была верстка — настоящая, металлическая. Процесс выглядел так: сам набор происходил на линотипе. Это огромная махина, похожая на трактор "Беларусь", из которой торчит клавиатура. Там набирались строки текста, которые потом отливались из расплавленного свинца. Каждая строка — это металлическая пластинка. Из таких строчек формировалась гранка — набор текста для полосы. Потом из гранок нужно было сверстать газетную полосу, оставить места под фотографии, набрать заголовки.

— А фотографии как делали?

— Фотографии вклеивали на этапе монтажа. Уже была офсетная печать. Когда сейчас пересматриваешь архивные газеты, совсем старые, видно, что фото там клише — их травили кислотой или вырезали на электрографии. Технология была ещё старше — высокая печать. А в конце 80-х это был уже закат металлической верстки. Компьютеры появились в начале 90-х, где-то в 92-м. Раньше всё делали вручную: отливали строчки, потом снимали оттиск на плёнке, и уже с этой плёнки делали печатную форму. А под фотографии в наборе оставляли пустые места, в которые вклеивали снимки.

— Этим ты занимался несколько лет?

— Не так долго. В 1990 году, то есть примерно через два года, я уже работал в газете "Утро России" заместителем ответственного секретаря. Тогда я как раз поступил в университет и перешёл в редакцию. Газета "Утро России" была органом Совета народных депутатов. Ежедневная газета — настоящая школа. Служба выпуска, постоянные визиты в типографию — всё в режиме цейтнота.

— Как это выглядело по времени?

— Рабочий день занимал практически всё время. Ответственный секретарь, его заместитель, выпускающий — они были связующим звеном между редакцией и типографией. И курьер тоже. Весь день проходил в машине. У нас были арендованные такси, на которых мы туда-сюда мотались. Я научился писать на ходу. Ещё я был специалистом по почерку главного редактора — он умудрялся писать между строк машинописного текста. Немногие могли разобрать его почерк. Ко мне вся редакция приходила расшифровывать. Естественно, в типографии его тоже "обожали", потому что все эти правки нужно было набрать в металле.

— Когда появилась компьютерная верстка, это было большим шоком?

— Сначала я просто не мог поверить, что так можно. Но да, это был настоящий переворот. Многие боялись, что останутся без работы, и так и случилось — целые профессии исчезли.

— Люди смогли перестроиться?

— Большинство наборщиков стали верстальщиками на компьютере. Пришлось осваивать новую профессию и учить компьютер. Тогда не было специалистов, которые могли бы научить, всё приходилось узнавать самим. В нашей службе выпуска переход от одной технологии к другой лег на нас. И мне, как заместителю ответственного секретаря, пришлось сесть за компьютер и разбираться с этим с нуля.

— А какой первый компьютер у вас появился?

— Начиналось всё на 286-х машинах. Это, наверное, 1992 год. Очень быстро появились 386-е, а потом и 486-е. Тогда был Windows 3.0, и всё это приходилось осваивать. Первая программа для вёрстки у нас была Ventura Publisher под DOS. После того как я увидел PageMaker, понял, что Ventura — это сущий ад. Представь себе: четыре инструмента — строка, абзац, окно и ещё что-то. Примитивные. Вёрстка в железе казалась проще, чем в Ventura. А потом появился PageMaker, и это было уже другое дело — рисуешь мышью, всё происходит быстро и понятно.

В Ventura ты открывал таблицу на весь экран, долго задавал параметры: сколько колонок, какая ширина, отбивки между ними, рамка... Жмёшь "ОК" — где-то ошибся. Снова в таблицу, вносишь коррективы. А в PageMaker всё видишь сразу. Это был другой уровень. Плюс компьютерная графика, фотошоп, векторные редакторы — всё это пришлось изучить самостоятельно. Профессионалов не было, учителей тоже. Вначале какие-то математики нам базовые вещи объясняли, а дальше всё осваивали сами. Это была первая серьёзная технологическая эволюция, которую я пережил. Я тогда учился заочно в университете, и своим преподавателям рассказывал, как на практике всё устроено. Они ещё по книжкам теоретически что-то изучали: сканеры, принтеры… А у нас это уже всё работало.

— После газеты "Утро России" ты работал в "Владивостоке"?

— Ещё был "Тихоокеанский комсомолец". Потом мой друг Женя Шапошник придумал "Дальневосточные ведомости", которые до сих пор существуют. Я верстал первый номер. А первый номер газеты "Владивосток" я ещё верстал в железе, в 1989 году, когда работал в типографии. Потом во "Владивостоке" работал несколько раз, захода три. Было множество мелких газет — приморских, не все помню.

— Раньше к газетам по-другому относились?

— Конечно. У "Владивостока" тогда был тираж сотни тысяч экземпляров.

— Это еженедельно?

— Нет, ежедневно на 8 полос в формате А3. Плюс толстушка 32 страницы. Газет было невероятное количество. Сейчас половину этих названий и не вспомню.

— Если говорить о жизни Владивостока 90-х — что это было за время?

— Переломное. И не везде весёлое. А во Владивостоке — особенно. Для меня переезд в город был как смена планеты. Я попал в музыкальную среду. Владивосток, как портовый город, всё получал первым. Самые свежие альбомы — Pink Floyd, Led Zeppelin. Всё появлялось моментально и разлеталось по рукам.

Я держал в руках пластинку Led Zeppelin II и думал: как такое бывает? Так узнал много новой музыки. Когда впервые услышал King Crimson, был просто потрясён прогрессив-роком. Лет десять почти ничего другого не слушал. Все проекты Фриппа — это была моя тема. Том Уэйтс — до сих пор его слушаю.

— Расскажи историю, как ты встретился с музыкантами King Crimson.

— Мы тогда работали в газете "Владивосток", год, наверное, 2010-й. Двое музыкантов — Трей Ганн, басист, и Пэт Мастелотто, барабанщик — ехали из Хабаровска в Токио после тура по Европе, а из-за тайфуна или чего-то ещё рейс задержали. Владелец клуба, кажется, Zabriskie Point, где потом и прошёл концерт, пригласил их во Владивосток. Они приехали поездом буквально на ночь.

Организаторы хотели устроить пресс-конференцию, но музыканты сказали: "Не надо толпы журналистов, пусть будет кто-то один". Позвали Сергея Кожина — лучшего музыкального обозревателя. У него тогда машина была в ремонте, и он решил использовать меня, как водителя. Прибегает ко мне с глазами по пять рублей: "King Crimson во Владивостоке!" Я не поверил — это звучало как "Rolling Stones в Уссурийске". Он меня уговорил, я поехал с ним.

Он говорит: "Ты будешь фотографом". У меня фотоаппарат дома, мы опаздываем, а по пробкам быстро не добраться. Он дал мне свой. Так я с его камерой изображал фотографа. Мы приехали в клуб — пустой подвал в центре города. Музыканты сидят, курят кальян. С ними девушка-менеджер, которая пыталась переводить нам названия альбомов и композиций King Crimson, но не знала их творчества. Мы её быстро успокоили, разговор перешёл в братание.

В итоге у меня есть фото, где они меня держат на руках. В газете "Владивосток" вышла статья под заголовком: "Музыканты King Crimson приехали во Владивосток и носили своих фанатов на руках". После этого все владивостокские ценители творчества King Crimson показывали на меня пальцем — мол, вот тот самый человек.

— Ну, это, получается, был первый и единственный камерный концерт King Crimson?

— Ну, не совсем King Crimson, конечно, но они играли музыку King Crimson. Помню прекрасно, как в клубе Zabriskie Point уже вечером того же дня нас пригласили на концерт. Я своими ушами услышал "21st Century Schizoid Man" — у меня слёзы текли. Просто не верилось, что всё это происходит наяву.

— Это был шок?

— Да. Музыки тогда вообще было очень много. Меня познакомили с местной музыкальной тусовкой. Заходишь в гостинку — стены завешаны кассетами. Половина книг — верхние полки — остальное всё кассеты. Только входишь — сразу понимаешь: тут живёт музыка. После Олы попасть в такую среду было чем-то невероятным. Я сразу купил магнитофон, кассеты тогда возили из Японии — Sony, Maxell, Denon, всякие. Всю бешеную зарплату, что зарабатывал на вёрстке, тратил на музыку. Тогда, кстати, очень даже неплохо зарабатывал. Сейчас это вспоминать только осталось, вся музыка онлайн.

— Как ты начал делать первые сайты?

— Это была вторая технологическая революция. Где-то в 1995-м. На базе газеты "Владивосток" мы выпускали англоязычную газету — "Vladivostok News". Настоящая англоязычная газета, с американскими и британскими журналистами. Главредом то американец был, то англичанка. Австралийцы, датчане тоже работали.

— Серьёзно?

— Да. В то время во Владивостоке было полно иностранцев. Бумажная версия имела тираж 2500 экземпляров — это по тем временам очень неплохо. Все иностранцы её читали. Рекламы было много, коммерчески проект был успешным.

— И вы решили сделать сайт?

— Да. Сначала интернет-версию газеты сделали в США — газета "The News Tribune" из Такомы, штат Вашингтон, помогала. Где-то год она просуществовала. А потом мы подали заявку на грант — от какого-то фонда, скорее всего, Соросовского. Тогда всё было нормально, никакие НКО не считались иноагентами. Вся страна на грантах жила. Мы выиграли 150 тысяч долларов. Туда входила поездка в США на учёбу.

— Это была твоя первая поездка за границу?

— Если Монголию не считать, то да.

— Монголию оставим на потом. Расскажи про поездку в Штаты.

— Ну, Штаты и Штаты. Не могу сказать, что меня это как-то поразило. Сиэтл — хороший город-миллионник, небоскрёбы, всё как положено. Но чтобы меня прям тронуло — нет.

— А природа?

— Природа — да, отличная. Залив красивый, на другой стороне — канадский Ванкувер. Неподалёку Потленд. Гора Рейнир — потрясающая, видно отовсюду. Пиво вкусное. В общем, Америка как Америка. Люди показались немного инопланетянами.

— В хорошем смысле или в плохом?

— В никаком. Хотя с американцами мы уже работали и с англичанками. А американцы, которые были в России, хорошо говорили по-русски. И в Америке барьера не чувствовалось. У меня английский со школы ещё, нормально понимал. Нас больше интересовала технология — как делать сайты, что такое HTML и т. д. В Америке мы тогда много узнали. Купили на деньги гранта сервер, софт, нам его настроили, обучили, напичкали всем нужным. Мы его взяли под мышку, привезли во Владивосток, воткнули в розетку — и вот он, сайт. Свой хостинг.

— То есть вы были первопроходцами?

— Не только на Дальнем Востоке. До Урала вообще не было ни одного информационного сайта. Были только про "железо", про софт и игрушки. Здесь интернета толком не было.

— И всё же, каким был интернет во Владивостоке тогда?

— 24 килобита в секунду. Модемы — дзинь-дзинь, всё как положено. Чтобы позвонить — нужно отключиться. Всё было по минимуму. Через год мы уже выпускали русскоязычную газету в интернете. Это был первый полноценный новостной сайт восточнее Урала.

— Это вызвало ажиотаж?

— Нет. Просто появился сайт — и всё. Тогда трафик был смехотворный. Люди не понимали, зачем интернет.

— Но компьютеры уже были?

— Конечно. В 96-м всё уже было компьютеризировано. Но вот в онлайне — никого. Интернет воспринимался как нечто непонятное. Аудитория была в основном англоязычная, зарубежная. Вот в этот момент всё и началось — 96–97 годы. Тогда Комсомолка, Известия, Огонёк, Литературка начали выходить в онлайн. Сайты начали появляться. И на базе газет, и как отдельные проекты — Лента.ру, Газета.ру и прочие.

— А в Магадане или Колыме?

— Ну, когда Колыма и Магадан подключились — не знаю. Но в тот момент эффект был взрывной. Все вдруг поняли — надо переходить в цифру. Очередная революция. Но при этом газеты в печатном виде всё ещё существуют. Я вот только вчера был в Магадане у местных коллег. Да, понятно, что всё это постепенно отмирает. Бумажные газеты на Западе остались, но теперь это уже скорее нишевый продукт. Они всё ещё есть, но стоят других денег. С технологической точки зрения это небо и земля — совсем другой продукт по сравнению с тем, что выходит на сайте той же редакции.

— То есть сайт стал отдельной сущностью?

— Абсолютно. Сайт — это сайт. Соцсети — это соцсети. Телеграм-каналы — свои отдельные медиа. Сейчас это просто разные формы одного и того же явления. Каждая из них — своя маленькая редакция, своё мета-СМИ или недо-СМИ. Для каждой аудитории создаётся контент, и под неё же выстраивается подача. Где-то есть пересечения — какой-то материал может выйти и в печатной версии, и в электронной. Всё зависит от издания и от того, на кого они ориентированы.

— Если оглянуться назад, получается, ты полжизни отдал журналистике.

— По сути, да. Я пришёл в профессию сразу после армии. И с тех пор развлекаюсь — по-другому не скажешь.

— Наблюдая за циклами, через которые проходила журналистика у нас в стране, как ты бы охарактеризовал эту динамику? Это была свобода слова, свобода прессы — или что-то другое?

— В те времена, когда были только бумажные газеты, существовала настоящая цензура. Причём официальная. Но даже тогда никто не запрещал публиковать острые материалы. Просто газеты были партийными органами. "Красное Знамя", например, — орган Крайкома партии. Главный редактор был членом бюро Крайкома. Если газета публиковала заметку, в которой писали, что предприятие где-то недорабатывает, то руководитель обязан был отчитаться. Написать в газету письмо, что всё исправлено, виновные наказаны.

— То есть газета имела реальное влияние?

— Безусловно. В редакции был целый отдел писем. Несколько человек сидели, ежедневно разгребали пачки корреспонденции. Люди писали со всех уголков региона: "Вот здесь бардак, вот тут проблема". Газета напрямую влияла на жизнь.

— А потом всё пошло в онлайн?

— Да. Когда журналистика распространилась в интернет, в 90-е, это был настоящий разгул. Публикаций было море, острота зашкаливала. И жизнь была уже совсем другой — по сути, новая эпоха. Посмотри, что тогда появилось на ТВ — "Взгляд", "600 секунд". Всё это выросло из того времени. Сейчас стало намного спокойнее.

— Когда наступил перелом?

— Где-то в середине 2000-х. Все уже наелись этой бесконечной чернухи. И журналистика, можно сказать, вернулась в состояние 80-х — но уже в другом качестве. Стало важно не только, что ты пишешь, но и как. Потому что информацию теперь получали все, и доступность её колоссально возросла.

— А что сейчас?

— Сейчас я работаю в MagadanMedia. Это, по сути, уже не про журналистику. Там мало настоящей журналистики в классическом понимании. Это информационное агентство, которое занимается скорее донесением информации — просто информированием. Публицистики, авторского стиля практически не осталось.

— Потому что важнее скорость?

— Именно. Сегодня главная ценность — скорость доставки новости. Понятно, что всё ещё есть читатели, которым интересно читать качественный текст. Но чтобы среди этого огромного потока информации достучаться до них — это уже совсем другая работа. Логистика стала гораздо сложнее. Чтобы гениальный материал дошёл до аудитории, во-первых, нужно владеть технологиями — знать, как попасть в ленту читателя. Во-вторых, нужно потратить массу усилий. Ты сначала создаёшь контент, а потом ещё должен его донести. Это отдельный процесс.

— То есть ты больше не журналист, а менеджер информационных потоков?

— Так и есть. Вот чем я сейчас занимаюсь — это уже не журналистика, а, по сути, логистика: управление информацией, её источниками и потребителями. Ты сам это прекрасно понимаешь — ведь работаешь в той же сфере. Последние лет десять именно это стало основным направлением в информационных медиа.

— И всё это превратилось в бизнес?

— Конечно. Сейчас всё стало гораздо проще и автоматизированнее. Есть так называемая программатика — автоматическая реклама, которая таргетируется на конкретного пользователя. Условно говоря, Дмитрий Андреев заходит на сайт, и система знает: он из Магадана, ему столько-то лет, у него такая машина, он ездил в Таиланд в прошлом году. И реклама подбирается под него.

— И ещё и торгуются за показ?

— Да, всё происходит в режиме аукциона. Несколько рекламных площадок конкурируют за право показать именно тебе баннер. Один готов платить 3 копейки за показ, другой — 7, третий — 20. Естественно, выигрывает тот, кто заплатит больше. Сайты зарабатывают на этом. Сейчас уже не надо бегать за рекламодателями — ты просто отдаёшь площадке свои рекламные места, и всё работает само.

— И сколько это приносит?

— Всё зависит от посещаемости. Чем больше трафика — тем выше доход. Тысяча показов может стоить порядка 50 рублей, а если у тебя миллион показов в сутки — умножай на 30, потом на 12, получаются серьёзные деньги.

— Ну хорошо, если попробовать заглянуть в будущее и построить прогноз: какую судьбу профессии ты видишь через 10, 20, 50 лет? Во что это все может трансформироваться? Вряд ли реклама начнет встраиваться в диалоги людей уже.

— Судя по тому, как стремительно все развивается, нас ждет еще не одна революция. По сути, третья технологическая революция происходит прямо сейчас. Мы видим, что алгоритмы лезут повсюду — не только в создание контента, но и в его логистику, в графику, звук, видео. Пока что это выглядит немного комично — шесть пальцев на руке, неестественная фактура, но очевидно, что очень скоро эти детские болезни закончатся. Я уже видел, например, видео, где музыкальный эксперт слушает какой-то альбом и не может определить, настоящий он или сгенерированный. Ты включаешь — и не понимаешь, кто автор. Но это пока только начало пути. Куда все это в итоге вырулит, я понятия не имею. И, если честно, даже не хочу строить догадки.

— Ну а все равно, попробуй хотя бы приблизительный прогноз. Ты ведь большую часть жизни отдал этой профессии.

— Смотри, сбор информации точно перестал быть эксклюзивной историей. Уже сейчас нет смысла вручную куда-то ходить, подбирать поисковые запросы. С помощью промптов ты формулируешь задачу, и через секунду получаешь результат. Другое дело, что пока всё это требует огромного времени на верификацию. Фактчекинг. Фактчекинг, кстати, в информационной журналистике всегда был актуален и всегда будет. Потому что нейросети формируют огромный массив непроверенных данных, который мгновенно публикуется. Потом эти же алгоритмы на основе собственных ошибок снова ошибаются. И как всё это вычищать, кто это будет делать — это большой вопрос. Люди ошибаются, алгоритмы ошибаются ещё чаще. Профессия, конечно, трансформируется — это очевидно. Но во что она превратится, я не берусь предсказывать. Каждая революция обнуляет всё, что было, и на чистом листе начинается что-то новое. Каким это новое будет даже через пять лет — никто не скажет. В любом случае это всего лишь инструмент. Все им будут пользоваться. Как когда-то мы перешли от железной верстки к компьютерной — и это было небо и земля. Потом от бумажных газет — в онлайн. Сейчас появление алгоритмов изменит профессию ещё радикальнее. И, вполне возможно, что через пару лет нас ждёт новая технологическая волна, после которой всё, что сейчас происходит, станет архаикой.

— Ладно, это, конечно, бесконечный разговор. Давай вернемся к твоему пути. После сайтов ты начал заниматься проектом PrimaMedia?

— Нет, я и сейчас им занимаюсь. PrimaMedia — это, в первую очередь, сайт.

— Ну, я понимаю, в смысле, ты окончательно туда ушел?

— Жизнь заставила. Были моменты, меня после очередного моего захода в газеты приглашали в интернет-проект. Потом я снова возвращался в бумажные газеты... Всегда параллельно верстал книжки друзьям, участвовал в других издательских проектах. До сих пор книги верстаю и очень люблю это дело. В прошлом году выпустил три книги. Но в 2013 году более-менее основательно попал в PrimaMedia, которая тогда еще была Дальневосточным медиахолдингом.

— Она ведь сильно разрослась?

— Да, с Дальнего Востока проект разросся филиалами практически по всей стране. Сейчас это два десятка филиалов по всей стране, есть сайты в Москве, Петербурге. Я пришел в компанию осенью 2013 года. После собеседования с генеральным директором, где как-то вскользь был упомянут Магадан, мне сказали: "Покупай билеты, ты едешь в Магадан". Через несколько дней я прилетел и открыл MagadanMedia. Это был октябрь 2013-го.

— Тогда же, наверное, и интернета нормального в Магадане ещё не было?

— Да, интернета в современном понимании почти не существовало. Канал был 100 мегабит на всю область. Но мы знали, что очень скоро его расширят, придет широкополосный доступ — и всё взорвется. Мы заходили в этот момент, чтобы успеть закрепиться. Тогда в Магадане было всего два нормальных сайта. Мы быстро заняли свою нишу.

— Ты тогда уже больше не журналистом был, а руководителем?

— Да, я пришел как менеджер. Меня интересовали финансы, кадры, но, конечно, и писал тоже.

— Местная пресса испугалась?

— А что им было бояться? Мы ведь никого не собирались устрашать или выдавливать.

— "Магаданская правда" тогда чем-то занималась в онлайне?

— Там Александр Трифонов руководил. Я несколько лет его уговаривал заняться сайтом. У них он существовал номинально, но практически не развивался. Я приходил, пилил мозг регулярно: "Слушай, надо делать сайт, надо заниматься". В итоге последние года три-четыре у них уже более-менее всё нормально.

— Но у них же долго бумажная газета была важнее?

— Да, в их логике газета была основой, а сайт — приложением, электронной версией. Хотя современные информационные ресурсы всё давно перевернули. Например, газета "Владивосток", где я раньше работал, тоже сначала воспринимала сайт как электронную подшивку. Но в итоге всё поменялось.

— Сколько лет уже MagadanMedia?

— Двенадцать лет.

— И насколько проект стал массовым?

— За какое-то время мы фактически дошли до всех магаданцев, кто пользуется интернетом. Но есть сложность — очень трудно точно посчитать аудиторию. Мобильный трафик у МТС числится немагаданским. Если смотреть по Яндекс.Метрике, выходит, что наши читатели сидят в Хабаровске, Якутске, Владивостоке, хотя понятно, что это те же магаданцы. У Мегафона то же самое. Приходится использовать свои методики оценки. Плюс человек может с мобильного заходить под одним аккаунтом, а с рабочего и домашнего — под другими. В реальности это один человек, а в статистике — три.

— Какие у вас цифры по аудитории?

— По нашим оценкам, в пике это около 85 тысяч человек. При населении области в 140 тысяч — это почти все, кто пользуется интернетом, от младенцев до пенсионеров. Но если смотреть общую посещаемость сайта, она гораздо больше — больше миллиона в месяц. Понятно, что значительная часть этой аудитории — не жители Магаданской области. У нас много контента, который интересен широкой публике. Это важно, потому что, в конце концов, всё превратилось в бизнес.

— В рамках холдинга PrimaMedia вы занимаете лидирующие позиции?

 — Да, мы входим в пятерку ведущих площадок PrimaMedia из двадцати пяти. Я одновременно являюсь директором по развитию региональной сети и руководителем MagadanMedia. Магадан для меня особенный проект, можно сказать, любимое дитя. Это площадка для экспериментов: все прогрессивные технологии мы сначала внедряем здесь, а потом уже масштабируем на всю сеть. Возможности такого большого холдинга, который простирается от Камчатки до Севастополя, действительно уникальны. Аудитория PrimaMedia исчисляется сотнями миллионов посетителей, в том числе за счет зарубежного трафика — из Беларуси, Казахстана, Украины, Германии, Израиля. Израиль, кстати, даёт около трёх процентов посещаемости нашего сайта. Люди смотрят отовсюду.

— Хорошо, оставим рабочие темы. У тебя есть увлечение, ради которого ты регулярно приезжаешь в Магадан.

 — Ты про рыбалку? Рыбалка и поездки в заповедник — да. Мне нравится ездить в Магаданский заповедник снимать медведей. У меня там работает друг детства, Алексей Борисович Беленький, он госинспектор. Летом он обычно на кордоне на Мысе Плоском, это Ольский участок заповедника "Магаданский". Первый раз я туда попал уже не помню, когда, и с тех пор стараюсь приезжать хотя бы раз в год, на недельку.  Почему я это так люблю? Там нет связи. При моем ритме жизни это настоящая перезагрузка. Сейчас модно говорить "детокс". Эти несколько дней в тишине, без интернета и звонков — буквально промывка мозгов. Медведи там практически ручные, я многих уже узнаю в лицо, год за годом снимаю их. Орёл каждый день прилетает. А я просто сижу, наблюдаю, слушаю море — я его обожаю.

— А рыбалка?

— Рыбалка — это отдельное удовольствие. Ловил на приморских речках, на озере Ханка. Но, честно говоря, ни одно место не сравнится с магаданскими. Тут бывают такие места, что с каждого заброса вытаскиваешь рыбу на каждом крючке. Это уже не рыбалка, а промысел. Палтуса в Приморье нет, в основном камбала и минтай — смешных размеров. А медведи… Когда сидишь в десяти метрах от зверя, слышишь, как он сопит, чувствуешь его запах — ощущения непередаваемые. Медведь всегда знает, что ты рядом. Он тебя замечает задолго до того, как ты его. Для него ты вроде мебели, он занят своим: рыбалкой или ковыряется под камнями. Но бывают и напряжённые моменты. Например, медведица может увлечься рыбалкой и пройти по реке так, что ты оказываешься между ней и её медвежатами. Если в этот момент появится крупный самец, она побежит к детёнышам прямо через тебя. Тут уже действительно не по себе. Но всё равно для меня это идеальная перезагрузка: отключиться от эфира и снова почувствовать себя частью природы.

— Вопрос от предыдущего гостя — томской художницы, которая приезжала несколько лет назад в Магадан рисовать на пленэре. Она спрашивает: чем может быть интересен Магадан, если отбросить всю историческую часть, связанную с ГУЛАГом?

 — В первую очередь — природой. Кроме золотодобычи и рыбных ресурсов, здесь, казалось бы, особо ничего нет. Но если даже абстрагироваться от гулаговской истории, то уже само появление людей на этой земле и естественный отбор сделали сообщество уникальным. Магаданцы, которые живут здесь во втором-третьем поколении, это особая категория. Те, кто приезжает, быстро понимают: здесь люди другие. Мы сами этого не чувствуем, потому что внутри. А когда приезжаешь в другой регион, видишь разницу и понимаешь: это действительно особенное общество.

— Теперь твой вопрос для следующего гостя.

— Как ваша семья оказалась на Колыме?

— Бывал ли ты в других районах области?

— В Синегорье был, в Омсукчане бывал, но плохо помню — примерно в пятом классе школы. Помню только, что дорога до Омсукчана зимой была жутковатой. В Сусумане, Ягодном и Среднекане не был. До Палатки ездил много раз.

— Пожелания слушателям и читателям.
— Любви.

"Ваши уши" — независимый проект. Подписывайтесь и делитесь с друзьями. Так вы не пропустите новый выпуск и поможете нам.

Дополнительные материалы — в телеграм канале.