«Не соревновались за лавры миротворца»: замглавы МИД России Сергей Вершинин — о базах в Сирии, плане по Газе и иранском атоме

Перестанет ли Турция помогать Украине после атак на танкеры в ее исключительной экономической зоне, нужно ли проводить мирный план по Украине через Совет Безопасности ООН, каков статус соглашений по российским военным базам в Сирии, как изменилась роль США на Ближнем Востоке с возвращением в Белый дом Дональда Трампа, что будет с Газой и с ядерной программой Ирана — об этом в «Специальном интервью» RTVI рассказал заместитель министра иностранных дел России Сергей Вершинин.

О том, считает ли Россия нужным в будущем провести мирный план по Украине через Совбез ООН в виде резолюции, если всем удастся договориться

Я бы не стал забегать вперед.

Действительно, вы очень правильно сказали, что мы ждем этих контактов, очень важных, с американскими представителями и исходим из того, что они позволят внимательно всё посмотреть и внимательно напомнить о главном, наверное, — о первопричинах конфликта. Это первое.

Во-вторых, конечно, мы основываемся — и об этом не раз говорил президент Российской Федерации — на тех пониманиях, которые обсуждались и были согласованы на Аляске. И, конечно же, забегать вперед здесь, я думаю, сейчас просто нецелесообразно.

Что касается последующего подтверждения этих договоренностей, возможных договоренностей, то, конечно, нельзя исключать и их одобрения на международном уровне. Но, опять же, повторю, это дело завтрашнего дня.

О том, может ли Турция отказаться от посредничества по Украине после ударов морских дронов по танкерам в ее исключительной экономической зоне

Мне трудно говорить о том, как это повлияет на позицию других стран, в частности, Турции, с которой у нас хорошие, добрые отношения. Я не думаю, что это уменьшит или как-то изменит потенциал посредничества, который существует у Турции, который мы высоко ценим, — отсюда и тот факт, что именно последние три раунда переговоров прошли в Стамбуле.

Вместе с тем то, что вы назвали, вот эти проявления, нападения на суда в турецкой экономической зоне являются, естественно, неприемлемыми, и мы оцениваем это как террористические нападения, и, естественно, они подлежат осуждению.

Я бы вспомнил в этой связи, что речь идет, по существу, о тех атаках, которые киевский режим проводил в течение последних лет против гражданских объектов: это и мост между Крымом и югом России, это и другие нападения на гражданские инфраструктурные объекты. Это, конечно, абсолютно недопустимо и требует осуждения. Я думаю, такое осуждение, естественно, последует.

Что касается технических деталей этого дела, то, конечно, сейчас разбираются. Но понятно, что нападения на гражданские суда, угрозы жизни для моряков разных стран (в том числе и россиян) недопустимы и требуют осуждения.

О том, может ли Турция прекратить военные поставки Украине после этих атак

Я вам уже сказал, что мы ценим посреднический потенциал турецких партнеров в этом смысле, и, конечно же, не мне говорить о том, какую позицию займет Турция в связи с этим происшествием. Собственно говоря, они уже выразили большую обеспокоенность тем, что случилось в их экономической зоне, и я думаю, что это совершенно справедливые чувства обеспокоенности.

Естественно, мы за то, чтобы было найдено какое-то решение, и мы за то, чтобы не поступало оружие в зону конфликта, потому что это для нас является дестабилизирующим фактором. Фактором, который, конечно, не идет на пользу тем усилиям, которые сейчас осуществляются для того, чтобы найти решение с учетом первопричин конфликта.

О первых дипломатических и политических контактах с новыми властями Сирии

Эти контакты мы оцениваем как очень позитивные.

И я бы начал, наверное, с главного. Главное — это та историческая глубина, которая существует российско-сирийских отношениях. Эти отношения имеют очень давнюю и хорошую историю. В течение десятилетий отношения между нашими народами развивались, и развивались успешно, плодотворно, конструктивно.

В этом смысле и то, что сейчас происходит, — а сейчас происходит интенсификация контактов между нами и сирийской стороной по многим направлениям, — я думаю, это позитивно, это хорошо. С точки зрения стабильности, восстановления стабильности на Ближнем Востоке это, конечно, немаловажный фактор.

И то, что вы назвали, — речь идет о контактах в том числе на высшем уровне, потому что президент Сирии 15 октября был в Москве и имел переговоры с президентом Российской Федерации; после этого состоялось заседание межправкомиссии между нами и Сирией; после этого состоялись еще другие контакты, в том числе поездка многочисленной российской межведомственной делегации в Сирию… Всё это свидетельствует о том, что есть взаимная нацеленность на продолжение и даже, может быть, наращивание тех объемов и контактов, которые существовали и существуют между нами.

Мы считаем, что это полезно: это полезно для двух народов, это полезно для региона в целом. В этом смысле мы позитивно оцениваем то, что сейчас происходит в наших отношениях с Сирией.

О заявлениях главы МИД Сирии о том, что все прежние соглашения с Москвой приостановлены, больше не действуют и находятся в процессе пересмотра

Я бы сказал, что сейчас идет инвентаризация всего того большого накопленного потенциала, который существует между нами в том числе в правовой и договорной сфере. Мы смотрим: может быть, есть необходимость адаптировать или осовременить какие-то соглашения… Но в целом вектор один и тот же — вектор на усиление и укрепление двусторонних связей в самых различных областях.

В этом, по нашему убеждению, Сирия, конечно, сегодня нуждается после многих лет достаточно серьезной внутриполитической ситуации, конфликта. Конечно, эта страна нуждается в том, чтобы ей помогли в том, что касается развития и водного хозяйства, и сельского хозяйства, и транспорта и даже, если хотите, в том, что касается обороноспособности страны.

Все эти вопросы мы обсуждаем, обсуждаем в конструктивном плане, и, я думаю, здесь мы, конечно же, добьемся успехов, опять же, отталкиваясь от главного (то, о чем я вам сказал) — от желания двух стран и руководства двух стран наладить и развивать эти отношения, которые имеют очень хорошую, прочную историческую основу.

О том, действуют ли сейчас соглашения по военным базам России в Сирии

Я вам скажу очень просто, наверное, — то, что мы уже говорили: мы считаем, что эти базы и российское военное присутствие в том числе имеют стабилизирующую роль с точки зрения ситуации в Сирии и за ее пределами в целом в регионе. Главный, наверное, ответ на ваш вопрос состоит в том, что эти базы сейчас действуют, и они вносят хороший, стабилизирующий «факт» в общую ситуацию в этом регионе.

Кроме того, мы всегда говорили и мы повторяем, что их можно использовать в том числе для поступления и обработки гуманитарной помощи, в которой нуждается [Сирия] и которая направляется в Сирию по разным каналам.

О том, может ли Россия сейчас поставлять оружие в Сирию, идут ли такие поставки

Как вы знаете, нет никаких санкций, которые ограничивали бы такое военно-техническое сотрудничество с Сирией, в частности. Но, естественно, всё это надо делать, четко сообразуясь с интересами двустороннего взаимодействия и с интересами стабильности и безопасности в регионе в целом.

О том, будет ли МИД рекомендовать исключить из списка террористических организаций ХТШ* после того, как Россия поддержала американский проект резолюции СБ ООН о снятии персональных санкций с президента и министра внутренних дел Сирии

Действительно по итогам достаточно подробного обсуждения в Нью-Йорке этих вопросов, — вопросов того, что мы называем, делистированием (исключением из списков. — Прим.RTVI), в первую очередь, господина аш-Шараа и господина Хаттаба (министра внутренних дел Сирии), мы, естественно, поддержали эту резолюцию.

И мы поддержали эту резолюцию в том числе исходя из того, что она содержит достаточно важные принципиальные положения: положения о поддержке обеспечения территориальной целостности Сирии, необходимости продолжения ее социально-экономического развития, в том числе за пределами влияния санкционных ограничений.

Мы поддержали всё это, имея в виду общий взгляд на Сирию как на действительно многоэтническое и многоконфессиональное государство, где с точки зрения ее стабильности необходимо, чтобы все представители, все слои населения чувствовали себя хорошо и комфортно.

И в этом плане, конечно, нам кажется, что снятие этих санкций — это шаг в правильном направлении.

Естественно, в этой резолюции ничего не говорится о HTS* [ХТШ*], и в этом смысле никаких юридических обязательств, для того чтобы что-то делать, нет, не существует, нет необходимости.

О том, готовит ли МИД России рекомендацию в отношении ХТШ* по аналогии с рекомендацией в отношении «Талибана»**

Смотрите: мы, естественно, делаем какие-то рекомендации по итогам межведомственного согласования, то есть мы пытаемся и должны взглянуть на эти вопросы в комплексном виде. В этой связи — в том числе и с точки зрения того, как это работает на международном уровне, — было сделано то, что вы сейчас сказали по «Талибану»**.

Сейчас в том, что касается Сирии, у нас других проработок пока нет.

У нас нет проблем в том, что касается общения с новым сирийском руководством вообще, в частности — с Сирией после декабря прошлого года. Мы это общение уже запустили, причем запустили и делаем на различных уровнях, в том числе на высшем уровне, и оно будет продолжено.

Поэтому это общение мы используем для того, чтобы, как я сказал, развивать то лучшее, что сделано в двусторонних отношениях за десятки лет, но одновременно помогая сирийцам выйти на такое устойчивое социально-экономическое и политическое развитие, которое требует, естественно, национального единства. Мы видим, что трудностей много, но мы видим и то хорошее, что делается в настоящее время в Сирии.

О том, нет ли у России проблем с тем, что ее ВКС боролись в Сирии с группировками, в которых состоял нынешний сирийский президент

Проблем нет.

О том, насколько Россию беспокоят новости из прибрежных регионов Сирии о положении алавитов и христиан

Мы, конечно, внимательно следим за этим.

То, что вы сказали, — это имело место. Мы видим и отмечаем, что сирийское руководство пытается разобраться в случившемся. Наверное, вы знаете о том, что назначены специальные комиссии по расследованию случившегося, по наказанию того, кто допустил, возможно, какие-то ошибки и неправильные действия.

И в этом плане, опять же, повторю, для нас важен тот призыв, о котором мы говорили, — призыв к диалогу внутри Сирии, к учету особенностей всех конфессиональных и этнических сообществ, которые находятся в Сирии, которые, собственно, и образуют этот единый сирийский народ, о котором мы говорим.

О поездке аш-Шараа в Вашингтон и о том, совпадают ли эти контакты с интересами России

В интересах России мы проводим собственные контакты.

То, что вы назвали, — это действительно очень важная часть внешнеполитической активности нового сирийского руководства. Я бы к этому только добавил и активные контакты и поездки новых сирийских руководителей не только за рубеж, не только, что называется, в дальнее зарубежье — в Нью-Йорк и Вашингтон, но и по региону. Это очень важно: по региону они тоже активно ездят, и работают по региональным столицам, и принимают у себя много гостей. То есть это возвращение к нормальности идет, в первую очередь, через восстановление региональной стабильности.

О том, по-прежнему ли Москва считает США источником нестабильности на Ближнем Востоке и изменилось ли что-то в этом смысле с возвращением Трампа

Роль США на Ближнем Востоке — так же, как роль, собственно, и других крупных игроков — нами оценивается с точки зрения того, насколько быстро, эффективно и долгосрочно можно решить те конфликтные ситуации, которые существовали, к сожалению, в этом регионе уже достаточно давно.

Надо сказать, что с приходом администрации Трампа мы видим все-таки изменение в лучшую сторону, потому что мы видим стремление США понять и внести свой вклад в урегулирование конфликтов, которые существуют на Ближнем Востоке, а их очень много на самом деле.

И мы сразу, естественно, вспоминаем о первом, наверное, о самом важном, трудном конфликте — конфликте по Газе. И в этом смысле мы знаем тот план Трампа, который был внесен и стал, кстати, частью резолюции Совета Безопасности.

Мы анализировали ситуацию, мы говорили со всеми ведущими игроками — мы, естественно, всегда советуемся и взаимодействуем с региональными игроками, в данном случае — с палестинцами, потому что мы должны учитывать (как и все остальные, собственно говоря), в первую очередь, мнения тех народов, ради которых всё это совершается, будь то в Нью-Йорке или в других странах. Речь идет о стабильности, мире и сосуществовании всех этих стран и народов на Ближнем Востоке.

И в этом плане, конечно, мы отмечаем стремление администрации США во главе с Трампом внести какие-то новые идеи. Мы отмечаем и позитивные аспекты, и, может быть, те, по которым нужно еще работать и дорабатывать.

О том, почему Россия не стала блокировать проект американской резолюции по Газе

Причин много, мы их, кстати, достаточно подробно поясняли и в публичном пространстве в Нью-Йорке, и здесь, в Москве.

Понимаете, два года серьезнейших испытаний, гуманитарных катастроф в Газе — они требовали неординарных усилий, и то, что удалось остановить в целом кровопролитие, — конечно, это большой плюс. И этот плюс мы видели, и поэтому мы поддержали эти усилия по прекращению насилия в Газе с тем, чтобы создать условия.

Но условия для чего? Наверное, условия для перехода к долгосрочному, справедливому урегулированию. Мы ведь, в первую очередь, говорим как о неотъемлемом праве палестинцев на свое национальное государство, так и о праве, законном праве всех стран этого региона на свою безопасность. И создание таких условий, — поскольку речь идет сейчас о резолюции Совета Безопасности и плане Трампа, — конечно, это плюс, это позитивный аспект того, что произошло. В этом смысле мы восприняли это позитивно.

Кроме того, мы, как я уже сказал, общаемся с регионом, общаемся с регионалами, мы спрашиваем их, как они воспринимают это, насколько позитивно они относятся к этому, и всё это учитываем.

Другое дело, что мы, конечно, должны абсолютно четко, объективно смотреть на то, что происходит на самом деле и куда это может вывести. Поэтому мы откровенно говорим и о тех недостатках, которые, может быть, необходимо исправить, и исправить быстрее. Потому что если речь идет о палестинцах, в том числе о палестинцах, которые представлены сегодня Рамаллой, Палестинской национальной администрацией (на Западном берегу реки Иордан. — Прим.RTVI), то, конечно, необходимо, чтобы она была тоже привлечена к тому, что происходит в Газе.

Необходимо слушать и видеть всех тех палестинцев, которые живут в этом секторе, который, как мы считаем, естественно, является, должен стать неотъемлемой частью Палестинского государства, о котором говорилось немало уже в различных решениях ООН.

О том, как может функционировать Палестинское государство, если ФАТХ на Западном берегу и ХАМАС в Газе до сих пор враждовали

Это правильно, когда вы говорите о разобщенности, межпалестинских противоречиях, — как правильно и то, что на протяжении многих-многих лет мы старались помочь преодолеть эти разночтения. Потому что мы говорили о том, что восстановление палестинского единства на основе принципов Организации освобождения Палестины, на основе всех тех решений, которые принимались международным сообществом, — это чрезвычайно нужное и важное дело. Поэтому сегодня тем более мы должны в этих очень принципиальных вещах оставаться на этих же позициях.

И я хотел бы напомнить в этой связи о международной конференции высокого уровня, которая состоялась в Нью-Йорке в конце лета, и она была посвящена как раз созданию Палестинского государства, решению палестинской проблемы на основе существования двух государств — Израиля и Палестинского государства. Там были изложены, заложены те очень принципиальные вещи, которые, наверное, и могут создать долгосрочный мир и обеспечить долгосрочное урегулирование на Ближнем Востоке.

Мы их поддержали. Кстати, не только мы, потому что по итогам этой конференции в Нью-Йорке, о которой я говорил, была принята Генеральной Ассамблеей резолюция, она была принята абсолютным большинством стран мира. Это тот ориентир, которому мы и международное сообщество должны следовать.

Путь к этому, я думаю, будет непрост, потому что то, что сейчас происходит в Газе, например… Естественно, прекращение огня — это плюс, я об этом сказал. Но как дальше будут развиваться события… Ведь речь идет еще, как мы помним, о том, что предусматривает резолюция Совета Безопасности, — это формирование [Международных] стабилизационных сил, это формирование Совета мира.

До сих пор многие вещи еще не понятны. И наша задача и, я думаю, интерес, наверное, большинства стран международного сообщества — сделать так, чтобы это привело нас к очень четкому, очевидному результату, при котором были бы обеспечены мир и безопасность, а это значит — существование, мирное сосуществование Палестинского государства и Израиля.

О приглашении Тони Блэра войти в Совет мира во главе с Трампом

Опять же, здесь решение, в первую очередь, за непосредственными игроками и за теми, кто живет в регионе. Наверное, мы тоже будем учитывать их оценки.

Эта резолюция, о которой мы сейчас с вами говорим, — она была принята 17 ноября, прошло не так много времени. Хотя время уже идет, надо, конечно, конкретизировать и реализовывать всё то, что делается.

Первая фаза прошла достаточно успешно, — я говорю о том, что были возвращены заложники — а мы тоже всегда этого требовали с самого начала, и были выпущены целый ряд палестинских заключенных. Сейчас идет, так сказать завершение главы, которая, наверное, сводится к возвращению останков тех, кто, так сказать, погиб, к сожалению…

Но понятно, что переход на новую стадию, где должен работать Совет мира, где должны работать стабилизационные силы, потребует дополнительных усилий и понимания, каким будет четкий мандат, как они будут работать, какие методы будут применяться.

И здесь уже, наверное, важны даже не какие-то имена, которые называются, а то, как это будет работать в том числе с точки зрения контроля и пригляда со стороны международного сообщества в лице Совета Безопасности. Пока это была слабая сторона того решения, которое было принято 17 ноября.

О том, приглашали ли российских представителей войти в Совет мира

Как вы знаете, он еще не сформирован, поэтому говорить сейчас о членском составе Совета, наверное, еще рано.

О том, согласна ли Россия с тем, что ХАМАС в Газе быть не должно

Я бы сказал так, что, когда это обсуждалось — как я уже сказал, принятию этой резолюции предшествовали достаточно длительные переговоры с участием в том числе региональных сторон: Египет, Катар, Турция, Иордания, все они принимали участие в этих разговорах — в том числе, естественно, было и согласие ХАМАС и других палестинских подразделений на начало выполнения тех положений, которые вошли в резолюцию Совета Безопасности.

Что там будет потом и кто и как будет присутствовать, — конечно, это должны решать уже непосредственно стороны, палестинцы сами.

Вообще, наверное, самое плохое в отношении каких-то стран, народов — это внешний диктат, то, что мы иногда называем социальной инженерией, то есть тот, кто со стороны приходит и начинает навязывать тому или иному обществу, той или иной стране свои рецепты, свое видение того, как им жить. Я думаю, что это как раз не очень хороший путь.

А в том, что касается роли ХАМАС или любых других организаций, то, конечно, здесь надо решать по мере того, как мы перейдем к другим этапам. Как я понимаю, сейчас контакты между сторонами, в том числе между региональными сторонами, на этот счет ведутся.

О том, что Совет мира по сути вводит внешнее управление в Газе

Если смотреть на план мира и смотреть на резолюцию, то там предусматривается в том числе создание местного совета с участием местных палестинцев. Я повторю, что по-прежнему ряд конкретных деталей еще не до конца прояснены. Их надо прояснять, они будут проясняться по мере того, как мы будем идти по [пути] реализации — я надеюсь — тех договоренностей, которые обсуждались и обсуждаются в регионе.

Но, естественно, без участия людей, которые живут там и ради которых, собственно, это всё совершается, любые усилия, любой план будет, наверное, работать плохо или совсем не работать.

О том, почему Москва контактировала с ХАМАС, а лавры миротворца на «саммите мира» в Шарм-эш-Шейхе достались Трампу

Знаете, мы никогда не соревновались за то, чтобы получить «лавры миротворца», как вы сказали. Это, наверное, все-таки не является ни в коей мере задачей российской дипломатии. Мы всегда знали, присутствовали, были рядом.

В конце концов, Ближний Восток для нас действительно ближний. Это регион, который близко находится к Российской Федерации, и именно поэтому происходящие там процессы, в том числе и с точки зрения антитеррора, контртеррористической борьбы, для нас очень важны.

Мы будем продолжать этим заниматься, но не для того, чтобы получить какие-то награды или получить какие-то «лавры миротворца»: мы говорим о глубоких процессах. И в этом смысле, мне кажется, роль России как крупнейшей исторической державы, которая работала и работает на Ближнем Востоке, — она просто незаменима. Это признается всеми, кстати говоря.

Об идее создать «арабское НАТО» в противовес Израилю или Ирану

Мы эти идеи не обсуждали, и мне как-то странно слышать, что арабские страны говорили об «арабском НАТО». Тогда уж надо говорить о каком-то арабском, так сказать, военно-политическом союзе, это другое дело.

У нас существует Лига арабских государств, существуют другие различные межарабские договоренности, которые, собственно, предусматривают помощь и взаимовыручку с точки зрения военно-политических изменений и военно-политической ситуации.

Что касается НАТО… Мне кажется, НАТО играет такую роль, которую, в общем-то, не хочется повторять в других районах. Я думаю, что это не та идея, которая пошла бы на пользу миру и безопасности на Ближнем Востоке.

О том, ведется ли подготовка к отложенному саммиту Россия — ЛАГ

Как вы знаете, такой саммит намечался на середину октября. Потом, по согласованию между Россией и Ираком (а Ирак сейчас является действующим председателем Лиги арабских государств), мы решили этот саммит отложить. Это означает действительно то, что нужно выбрать оптимальный момент с точки зрения ситуации и в регионе, и за его пределами, для того чтобы такой саммит (а это должен быть первый в истории саммит, встреча на высшем уровне между арабскими странами и Россией) провести максимально эффективно, максимально плодотворно.

Потому что речь идет не только о политике. У нас очень серьезный потенциал — и он развивается, укрепляется — материально-технических и культурных связей между нами и арабским миром. Поэтому такой саммит будет, он будет в то время, которое максимально подойдет и нам, и нашим арабским партнерам. Я думаю, что он будет очень весомым событием и с точки зрения региона, и за пределами региона, и с точки зрения мировой политики.

О том, когда может состояться саммит Россия — ЛАГ

Ну, точно не в этом году.

О новом после Израиля в России Йосефе Одеде

Я действительно встречался с новым послом Израиля в России, я буду с ним еще встречаться уже скоро. Мы встречались с ним и ранее, потому что он давно работает в Израиле и на ближневосточном направлении, и на направлении двусторонних связей с Россией.

Конечно, это опытный дипломат, который, как он меня заверил, прибыл сюда, в Москву, для того чтобы развивать наши двусторонние отношения с Израилем, которые носят очень глубокий, исторический, многогранный характер. Могу сказать, что желание развивать эти отношения — встречное, оно встречает такую же реакцию со стороны Москвы.

О контактах между Россией и Израилем

Контакты поддерживаются и на высшем уровне, и на других уровнях. Как мы только что с вами сказали, у нас активно работает и дипломатическая миссия Израиля в Москве, и, соответственно, активно работает наша дипломатическая миссия в Израиле. Поэтому это контакты естественные, нормальные, глубокие, взаимовыгодные и взаимоуважительные. Я считаю, что это самое главное.

О том, что теперь делать после окончательного развала «ядерной сделки» по Ирану

Ну, наверное, надо начинать с анализа того, что произошло.

Как вы знаете, в 2018 году американцы вышли из СВПД (Совместного всеобъемлющего плана действий, или Соглашения по иранской ядерной программе. — Прим.RTVI) — то, что мы называем ядерной сделкой. За ними последовали ряд западных стран, и тем самым они лишили себя возможности задействовать потенциал и те приемы, которые вкладывались в эту сделку при ее заключении. Нам кажется, что СВПД сыграл и до сих пор играет очень большую роль с точки зрения стабильности в регионе.

Другое дело, что западные страны, видимо, по разным соображениям, в том числе далеким от Ближнего Востока, использовали ситуацию для того, чтобы попробовать нанести действительно серьезный ущерб Ирану. И вот эти атаки, которые были предприняты Израилем и, кстати говоря, США на иранские ядерные объекты, которые находятся под эгидой, под контролем МАГАТЭ, — конечно, это атаки были недопустимы, они существенно углубили напряженность в регионе Ближнего и Среднего Востока.

Поэтому мы стоим за то, что нам нужно продолжение усилий. Сейчас на самом деле много контактов, в том числе контактов рабочего плана, экспертного плана, с тем чтобы попытаться найти выход из этой ситуации.

Россия с Тегераном вообще имеет очень широкий спектр взаимодействия… Я повторю, что у нас очень хорошие стратегические взаимопонимания по многим аспектам.

Но я имел в виду, в первую очередь, конечно, экспертные и рабочие контакты на международных площадках — это Вена, это Нью-Йорк. И там нам нужно исходить из того, что все эти годы (вы назвали 2015-й, я назвал 2018-й), наверное, не было другой страны, кроме Ирана, которая была бы под таким плотным приглядом со стороны МАГАТЭ.

Сейчас Иран по-прежнему находится в режиме ядерного нераспространения, мы по-прежнему исходим из того, что у него есть право на мирное использование атомной энергии, как, собственно, такое право есть у всех государств. И эту ситуацию надо объективно оценивать, а право — уважать.

О том, поможет ли возобновлению инспекций техническое соглашение между Ираном и МАГАТЭ

Может быть, вы имеете в виду те договоренности, которые были достигнуты в Каире? Но в любом случае нам кажется, что надо опираться на заключение МАГАТЭ, а МАГАТЭ давало свое заключение о том, что ядерная программа [гражданского характера], СВПД выполняется, и от этого надо отталкиваться.

О майском докладе МАГАТЭ

[Да], был майский доклад МАГАТЭ… После этого отношения [между Ираном и Агентством] не только испортились — это послужило основанием для неправильного прочтения некоторых положений этого доклада, к сожалению, что и стало оправданием для этих атакующих действий против иранских ядерных объектов.

О том, есть ли у России предложения о том, как обеспечить прозрачность иранской ядерной программы

Вы знаете, вопрос чрезвычайно, так сказать, деликатный, требующий большой очень экспертизы.

Я могу сказать, что мы в Нью-Йорке очень четко изложили свою точку зрения в том, что касается СВПД, что такое snapback («бросок назад» — механизм в рамках СВПД, который допускает восстановление санкций ООН в отношении Ирана, если будет доказано нарушение положений «сделки»; Москва настаивает, что snapback был активзирован «евротройкой» (Франция, Германия, Великобритания) с нарушением процедур. — Прим.RTVI) и так далее.

И эту точку зрения мы изложили как в национальном качестве, так и вместе с Китаем и Ираном. Соответствующие письма были направлены генсекретарю ООН. Я думаю, что, если следовать этой логике, мы можем выйти из трудного положения, но надо именно руководствоваться интересами мира и безопасности на Ближнем и Среднем Востоке.

О том, почему глава МИД Ирана заявил о готовности заключить сделку США после американских бомбардировок иранских ядерных объектов

Ну, я бы не сказал, что то, что Иран, иранцы заявляют (и вы сейчас зацитировали высказывание министра иностранных дел), является следствием силового нажима на Иран. Иран — это очень уважаемая страна с большим, так сказать, запасом дипломатического искусства.

И, повторю, как участник режима нераспространения, как участник всех положений, которые разрабатывались в МАГАТЭ и в Нью-Йорке, они имеют право на мирное использование атомной энергии, и это должно уважаться.

То, что в рабочем плане идет поиск каких-то возможностей, чтобы преодолеть это, — это хорошо. Это должно продолжаться, потому что нам нужно именно мирное преодоление, мирный выход из этой ситуации дипломатическими мерами.

О том, беспокоят ли Россию данные МАГАТЭ о том, что Иран обогащал уран до 60% и выше

Ну, как вам сказать… Мы опираемся на свои показания и свою информацию, и, конечно, мы учитываем информацию МАГАТЭ. Суммарно мы считаем, что Иран был в рамках тех договоренностей, которые он устанавливал с МАГАТЭ.

О мнении, что влияние России на Ближнем Востоке из-за событий в Сирии, Иране и Газе уменьшилось

Я, конечно, с этим не соглашусь.

Напротив (и я уже начал про это говорить), что Россия — в силу того исторического опыта, который она имеет, на протяжении многих десятилетий и, я бы сказал, даже столетий, — конечно, не может не быть причастна ко всем усилиям, которые хотели бы сделать ситуацию на Ближнем Востоке мирной, невзрывоопасной, устойчивой, предсказуемой.

То, что мы способны говорить со всеми без исключения игроками на Ближнем Востоке — проанализируйте наши отношения со всеми странами: мы можем со всеми с ними разговаривать, говорить, доносить до них свою позицию, свои точки зрения, даже если мы в чем-то не соглашаемся, что, в общем-то, тоже нормально. Я думаю, вот эта способность России — наверное, самый большой наш козырь, если хотите.

И даже с точки зрения работы по всем конфликтным ситуациям на Ближнем Востоке — мы во всех этих ситуациях работаем очень активно. Я могу перечислить все страновые ситуации, где мы работаем реально активно как на местах, так, собственно говоря, и в Нью-Йорке. Потому что многие из этих ситуаций находятся в поле зрения Совета Безопасности, где, естественно, без нас вообще просто ничего нельзя решить. И мы это будем продолжать делать.

О том, как ли уж нужна реформа Совбеза ООН, если по ней никак не договорятся

У нас этот год — это год 80-летия ООН. Было сделано столько заседаний, было проведено столько исследований, и, наверное, все пришли к какому-то одному выводу, — при том, что разброс мнений огромен. Но вывод был один и тот же: ООН как универсальная площадка сегодня незаменима, но незаменима именно при том, что мы четко руководствуемся теми принципами, которые вошли в Устав ООН.

Сейчас обсуждается повестка «ООН-80». И вообще мы подводили итоги, что за 80 лет сделано и что надо сделать. Итак, первое, к чему мы пришли, — что ООН является универсальной, нужной всем площадкой для того, чтобы встречаться, выявлять общие интересы, работать на основе общих интересов.

Но одновременно, понятно, 80 лет — это много. Да, ООН появилась в результате того, что произошло в ходе, наверное, самой разрушительной войны, которую знало человечество. ООН и наше место в ООН — это результат тех жертв, победы Советского Союза в ходе Великой Отечественной войны и [Второй] мировой войны.

Но прошло 80 лет — надо ли вносить коррективы, надо ли ее адаптировать? Наш ответ — да. Понятно, что нужно внимательно посмотреть, что можно сделать, но сделать для того, чтобы стало лучше, а не хуже, чтобы Совет Безопасности (потому что, в первую очередь, все говорят о Совете Безопасности) стал работе эффективнее, лучше реагировать на кризисы и урегулировать их. Это делается.

Сейчас уже многие и многие годы в Нью-Йорке идут так называемые межправительственные переговоры по реформе Совета Безопасности по пяти кластерам: там и состав, и рабочие методы, и отношения между Советом Безопасности и Генеральной Ассамблеей, и право вето… И все эти вопросы — острейшие вопросы, их надо решить.

Но разброс мнений большой, очень большой. И тогда сразу возникает тоже законный вопрос: если нет пока согласия, что надо делать? Надо продолжать? Наш ответ — надо продолжать. Надо продолжать, добиваясь, консенсуса или чего-то близкого к консенсусу, потому что слишком высокие риски.

Мы имеем очень правильную, четкую позицию по всем пяти кластерам реформирования Совета Безопасности, мы это говорим публично. Мы говорим, что надо адаптироваться, надо уделять больше внимания странам Африки, Азии, Латинской Америки. Многих из этих стран вообще не было 80 лет назад, а сегодня то, что мы называем Глобальным Югом, — это, наверное, главная часть человечества, но она недопредставлена в Совете Безопасности. Значит, надо это сделать.

Наконец, право вето… Многие покушаются на право вето. Мы считаем, что оно должно быть сохранено. И, кстати говоря, такое же мнение у большинства постоянных членов Совета Безопасности. Право вето можно критиковать, но оно, наверное, позволяет предотвращать очень серьезные конфликты. Потому что если применяется право вето, значит, вопрос возвращается на доработку, надо дальше искать какие-то компромиссы, которые всех бы устраивали.

Поэтому вопрос реформирования Совета Безопасности, вообще реформы ООН как таковой — вопрос чрезвычайно важный и острый. Мы будем им дальше заниматься, но заниматься очень четко, объективно, без спешки, без искусственных временных ориентиров. Это не нужно — нужен хороший результат.

О том, считает ли Россия нужным расширить круг государств с правом вето

Любой из этих кластеров, которые я назвал, достоин многочасового изучения, в том числе и право вето. Здесь не только [вопрос о том], кто может применять право вето, как его применять, зачем его применять… В этом смысле всё это тоже взаимосвязано, поэтому мы всегда говорим, что нужно обязательно придерживаться принципов Устава ООН во всех многообразии и полноте, не выхватывая что-то одно и забывая что-то другое.

Право вето принадлежит постоянным членам Совета Безопасности. Вопрос ставится в том числе о том, чтобы, может быть, увеличить число постоянных членов Совета Безопасности… С правом вето или без права вето. И на самом деле таких вариантов реформирования Совета Безопасности и ООН в целом миллион, и надо из них что-то выбрать.

Поэтому мы говорим, что сегодня у нас есть четкие ограничения. Мы говорим: добавлять туда какие-то западные страны, наверное, нельзя. И мы это говорим откровенно и публично, потому что и так уже перепредставленность западных стран в том числе в Совете Безопасности — она налицо. А западные страны — это не просто западные страны, это страны, которые входят в НАТО, которые входят в Европейский союз и у которых очень сильная блоковая дисциплина. Тогда зачем нам это?

Я повторю: там очень много теорий, в том числе когда не применяется и применяется право вето… Но об этом можно говорить часами.

Я бы сказал просто: мы должны продолжать и найти такое решение, которое всех удовлетворило бы, потому что слишком высокие риски.

О том, как и в каких объемах Россия отправляет свое зерно в Африку после срыва зерновой сделки

То, что вы говорите о зерновой сделке, о зерновой инициативе, — всё это, как вы помните, началось в 2022 году. Было два элемента: один вопрос о вывозе сельскохозяйственной продукции из Украины и второй — о беспрепятственном доступе российской сельхозпродукции и удобрений на мировой рынок.

Притом что, как вы знаете, постепенно вводились различные незаконные санкции против Российской Федерации. Но при этом всё это сопровождалось заявлениями, которые звучали (и мы слышали их из Лондона, из Брюсселя), о том, что санкции, дескать, вводятся, но в том, что касается продовольственной безопасности, санкций не будет, это будут исключения, поскольку продовольственная безопасность слишком важна.

Мы, надо сказать, занимались этим вопросом, я лично занимался этим вопросом в течение трех лет. Могу сказать, что эти заявления не соответствовали действительности, потому что как были препоны для российского сельхозэкспорта и для экспорта российских удобрений, так они, к сожалению, и остались…

И, кстати, все эти инициативы 2022 года закончились: одна — через год, другая в июле этого года (я имею в виду второй меморандум между Россией и Секретариатом ООН). Они истекли, но вопрос-то остался.

Вопрос продовольственной безопасности — очень серьезный вопрос, особенно для Африки. Мы, кстати говоря, недавно проводили в Аддис-Абебе международную конференцию по продовольственной безопасности для африканских стран. В том, что касается России, — да, по признанию всех, мы являемся очень надежным поставщиком сельхозпродукции, зерна, удобрений.

Собственно, мы, наверное, поставщики номер один — тот, кто производит и поставляет на мировой рынок без ограничений эти абсолютно необходимые элементы для продовольственной безопасности, в том числе для африканских стран.

У нас было принято несколько решений правительства, по которым миллионы тонн поставлялись в Африку — и не только зерна (в конце концов, это зерно не очень-то сильно и употребляется в странах к югу от Сахары) — удобрения. Удобрения, может быть, даже иногда важнее, и мы это тоже делали.

Об идеях сделать Турцию хабом для транспортировки зерна в Африку

Естественно, мы осуществляли эти поставки в кооперации с разными странами. Страны, которые принимали у себя зерновой экспорт из России, — это многие страны Африки, в первую очередь, Северной Африки.

В том, что касается хабов, то есть мест, где могла бы накапливаться сельхозпродукция России и поставляться дальше, то таких хабов в принципе можно было бы сделать несколько. Кроме Турции можно иметь в виду (и многие страны об этом говорили), допустим, Египет (у нас тоже очень продвинутые отношения с Египтом, и он является крупным импортером российской сельхозпродукции), и другие страны.

Здесь вопрос не в хабах — вопрос в создании должных условий для того, чтобы российский сельхозэкспорт осуществлялся. И в этом смысле незаконные санкции, о которых я вам говорил, конечно, играют очень плохую роль. Потому что санкции — это не просто запрет поставок чего-либо: это в том числе и запрет на транзакции, и это сильно усложняет работу на этом продовольственном направлении.

Но, опять же, это вина не наша. Мы с нашим потенциалом готовы продолжать делать так, чтобы продовольственная безопасность в мире была обеспечена.

О том, какие страны больше всего помогли России с поставками зерна в Африку

В Африку — Турция, Египет, вообще все страны, куда мы поставляли зерно. Но у нас еще была абсолютно важная программа работы через Всемирную продовольственную программу, когда с ее помощью мы доставляли сельхозпродукцию и зерно, и, в частности, удобрения в ряд стран Африки.

О том, какие у России интересы на Мадагаскаре, где недавно произошел госпереворот

У нас серьезные двусторонние отношения, которые имеют свою историю, эта история насчитывает уже где-то под 50 лет… И то, что посол встречается [c новыми властями Мадагаскара], — это задача посла, это его главная задача: встречаться с руководством страны своего пребывания.

В данном случае на Мадагаскаре действительно произошли события, о которых вы говорите, — я бы не назвал это переворотом в классическом стиле. Действительно, там накапливались проблемы социально-экономического плана, были широкие протестные движения, и сейчас к руководству пришли уже военные, которые — это не первый такой опыт для Мадагаскара и ряда, кстати, других стран Африки — заявили свою программу.

И мы считаем, что все позитивные вещи, которые помогают убрать социально-экономическую напряженность, помогают выправить развитие страны и поставить ее на устойчивые рельсы, — всё это вещи, в которых мы должны помогать. Мы будем помогать.

О том, не планирует ли Россия открыть на Мадагаскаре военную базу — вслед за соглашением о военных кораблях

Скорее всего, речь идет о соглашении по поводу заходов кораблей. Но планов по базе у нас не существует.

О том, что Россия развивает военное и военно-техническое сотрудничество со многими странами Африки, из которых уходит Франция, — совпадение ли это

Я считаю, что то, что мы делаем, мы делаем без оглядки на кого-то другого, на Францию, на другое государство. То, что мы делаем — развиваем отношения, — мы делаем это с опорой на желание принимающей стороны.

Вы назвали сейчас страны Сахеля — правильно, это три страны: Буркина-Фасо, Нигер и Мали — страны, где, к сожалению, очень остро стоит вопрос борьбы с терроризмом. И они находятся на острие борьбы с терроризмом, а мы им помогаем и будем помогать независимо от того, хочет кто-то другой или не хочет, хочет кто-то остаться или уйти. Это дело уже двусторонних отношений и дело той страны, где происходит развитие таких отношений.

Мы за то, чтобы страны Африки, в том числе Сахеля или другие страны, всегда думали о своем суверенитете, о своей независимости, территориальной целостности, и мы их в этом смысле поддерживаем. Потому что я считаю, что это, наверное, основа для работы любой страны, любого руководства.

* Организация признана террористической и запрещена в России

** Запрет деятельности приостановлен в соответствии с решением Верховного Суда РФ