«Вся страна в травме»: как живет Израиль под огнем критики и ракет

Мировое сообщество усилило давление на Израиль: главы МИД 25 стран потребовали “немедленно прекратить войну в Газе и положить конец страданиям ее жителей, которые достигли новых глубин”. Тем временем израильская армия расширила операцию на центральную часть сектора — впервые бои идут в городе Дейр-эль-Балах, где террористы могут держать заложников. Сделка по их освобождению, о которой тут говорили в последние дни, похоже, срывается — делегации отозваны из Дохи, Трамп заявил, что ХАМАС не хочет мира, и даже десант в регион его спецпосланника Стива Уиткоффа пока не помог. Корреспондент RTVI побывала на самой границе с Газой, чтобы понять, чем живет страна, которая 7 октября 2023 года столкнулась с небывалым терактом и теперь воюет “на семи фронтах”, веря, что тем самым однажды добудет мир.

Первое, что видит каждый, кто прилетает в эти дни в Израиль, — лица заложников, которые вот уже больше 20 месяцев находятся в плену у ХАМАС. Портреты с воззванием “BRING THEM HOME NOW!” встречают пассажиров главной воздушной гавани — международного аэропорта имени Бен-Гуриона в Тель-Авиве.

Эти портреты и желтые ленточки — символ борьбы за возвращение заложников — здесь повсюду: на автобусных остановках, рынках, пляжах. Пока ночные волны бьются о тель-авивский берег, из глубины пирса проступает надпись “Save them” — напоминая о том, что в это самое время где-то в глухих тоннелях Газы остаются еще 50 пленников — живых и мертвых. Израиль намерен вернуть их всех.

Теракт в «черную субботу» 7 октября 2023 года — не просто трагедия, которая потрясла страну почти два года назад. Это настоящее непрошедшее, которое все еще длится. Трагедия коснулась каждого и разделила жизнь израильтян на «до» и «после». Сирена, разбудившая жителей в 6.29 утра и не смолкавшая несколько часов, — это израильское “ровно в четыре утра”, после которого страна проснулась в новой реальности.

В тот день из Газы на Израиль полетели тысячи ракет, а тысячи вооруженных боевиков прорвали пограничные заграждения сразу в нескольких местах, атаковав юг страны на пикапах, парашютах и катерах.

Мы стоим на смотровой площадке на холме Коби, неподалеку был тоннель — из него еще в 2014 году совершили вылазку боевики ХАМАС, и в память о четырех израильских офицерах, погибших в схватке с ними, на одной из самых высоких точек устроили мемориал. Сюда привозят журналистов, военных, иностранных дипломатов и просто экскурсионные группы — прифронтовой туризм в духе времени.

— Вон там, справа, вы можете разглядеть пляж Заким, где 7 октября высадились террористы, — показывает вдаль Гитит, жительница Сдерота и глава Израильского цифрового центра.

7 октября Сдерот превратился в место ожесточенных боев. Туда даже пришлось вводить танк, который сравнял с землей полицейский участок вместе с засевшими внутри хамасовцами.

Кадры с камер видеонаблюдений запечатлели страшные сцены — вот вооруженные люди заходят в дома, вот расстреливают прямо на улице отца семейства, а его маленькая дочка пытается спастись в машине с раненой матерью, но террористы расстреливают и их.

— Мы показываем это всем, кто к нам приезжает. Рассказываем о зверском насилии, которому подвергались женщины, девочки. Канцлер Германии приезжал, Никки Хейли приезжала. Люди из ООН тоже были — но они не поверили нам. Как будто мы все придумали. Говорят: “Ну, такого не может быть!” — рассказывает Гитит, которая в тот день пряталась с маленькой дочкой в мамаде — защищенной комнате, которая есть в каждой израильской квартире.

Эти домашние бомбоубежища строили для защиты от ракет, а не террористов, так что Гитит пришлось несколько часов крепко держать дверь, пока не подоспело спасение.

… На холме развевается на ветру израильский флаг, а внизу лежит Газа — до нее около 800 метров через шоссе. Только по длинному забору вдали за холмами можно понять, где заканчивается Израиль и начинается палестинский эксклав.

— Все отлично просматривается. Кстати, нас тоже оттуда видно, — внезапно говорит Гитит.

И тут же успокаивает:

— Сейчас безопасно, не волнуйтесь. Но когда звучит сирена, тут стоять категорически нельзя, надо уходить.

Внезапно на горизонте появляется белый дым. Белый дым над Газой сначала едва различим, но за пару минут он сгущается и становится все выше. Карта Google показывает, что это где-то в районе Джебалии.

С начала войны, которую Израиль объявил ХАМАС после теракта 7 октября, на Джебалию проводилось несколько наступлений, они сопровождались авиаударами. Снимки со спутников и беспилотников показывали, что некогда густонаселенный город почти полностью превратился в руины — как и примыкающий к нему лагерь беженцев, откуда людям пришлось уходить в другие зоны.

Но безопасных зон в Газе по сути нет — хамасовцы строили для себя тоннели, но не бомбоубежища для жителей, в отличие от Израиля, где бетонные укрытия, разрисованные цветами или героями мультиков, можно видеть возле каждой автобусной остановки. Из Газы нет исхода — с одной стороны, почти никого не выпускает ХАМАС, с другой — не впускает через КПП Египет, опасаясь наплыва двух миллионов беженцев, под видом которых в страну могут просочиться боевики.

Отсюда, с холма Коби, не разглядеть ни людей, ни домов. Газа — картинка с белым дымом, который далеко — по местным, конечно же, меркам, под которые подстраивается глаз.

Здесь совсем другие расстояния, а значит — другая оптика, и к ней непросто приноровиться тем, кто привык брать за единицу измерения мира “пять Франций” или “четыре Швейцарии”. Когда с другой стороны Израиля — в Иерусалиме — тьма накрыла город, и фонари осветили древние стены с западной стороны, наш гид кивает на линию горизонта: “Видите там полоску огней? Это уже Иордания”.

В Иерусалиме, пожалуй, война ощущается меньше всего, разве что о ней напоминают группы молодых парней с автоматами и мороженым — резервисты, которых отпускают погулять или на экскурсию. Там, где арабский квартал переходит в еврейский, на стенах кое-где появляются баннеры “Make Gaza jewish again” — их развешивают местные ультраправые актвисты, сторонники создания еврейских поселений в Газе, но никто особо не обращает на это внимания.

Лишь один раз корреспонденту RTVI довелось проснуться от «будильника по-израильски» — бодрящего скрежета, который невозможно описать. Так звучит предупреждение Службы тыла ЦАХАЛ, чье мобильное приложение рекомендуют установить всем, кто приезжает в страну даже на несколько дней, а заодно озаботиться тем, где на этаже находится бомбоубежище.

«Иерусалим — центр. В ближайшие минуты ожидаются сигналы. Прибытие в безопасное помещение — 1,5 минуты», — гласило сообщение в приложении.

Правда, услышать, как звучит сирена, нам так и не пришлось: ракету из Йемена — очередной “привет” от хуситов — на подлете к Израилю сбила система ПВО “Стрела” (именно она перехватывает баллистику, а вовсе не «Железный купол», который работает по «ближним» ракетам из Газы и Ливана).

— С добрым утром! Добро пожаловать в нашу реальность, — говорят местные.

Власти Израиля насчитали, что страна так или иначе воюет на семи фронтах — помимо борьбы с ХАМАС в Газе («наш самый стойкий противник», говорят военные), это операции против террористов на Западном берегу, «Хезболлы» в Ливане, хуситов в Йемене, исламистов в Сирии и Ираке, а недавно израильтяне вместе с США разбомбили ядерные объекты Ирана, который, как здесь говорят, использует свои прокси с целью уничтожить еврейское государство. Все эти направления израильские стратеги рассматривают как одну большую «войну 7 октября».

Премьер Нетаньяху объявил две главные цели: победить ХАМАС, чтобы его следов не осталось в Газе (и под Газой, где палестинские инженеры прорыли около 500 километров тоннелей — «длиннее, чем лондонское метро»), и вызволить заложников, которых террористы держат в этих самых тоннелях. Именно таким из военного кабинета видится соломоново решение, которое не должно быть половинчатым. Но голоса противников раздаются из разных лагерей.

— Я выскажу непопулярное мнение, меня за него критиковали с самого начала войны. Невозможно добиться одновременно и того, и другого, — считает историк военных диверсий и спецслужб, профессор Еврейского университета Иерусалима и обладатель степени PhD Гарварда Дани Орбах. — На мой взгляд, приоритет однозначный — победить ХАМАС. Иначе просто не было смысла начинать эту войну. Это очевидная логика.

Эту логику не разделяют многие из тех, чьи родные вот уже почти два года томятся в застенках Газы. Теплится надежда, что около двадцати заложников еще могут быть живы. Тридцать — точно мертвы, но хамасовцы держат в заложниках и мертвых — они тоже предмет торга.

Сторонники скорейшей сделки с ХАМАС состоят в Форуме семей заложников (Hostages and missing families forum) — именно их плакаты развешаны в аэропорту, а еще они устраивают пикеты перед израильским МИДом, кнессетом и пытаются донести свою позицию до высоких кабинетов. Где их, по крайней мере, выслушивают.

Корреспондент RTVI успела побывать в израильском парламенте всего за несколько дней до того, как депутаты разойдутся на летние каникулы. На первом этаже — сдвинутые столы, за которым волонтеры раздают футболки с портретами заложников. Теперь заседания многих комиссий (аналог думских комитетов) начинаются с выступлений родственников.

— Мы не работаем с правительством. Мы не работаем против правительства. Но мы не согласны с правительством. Особенно в последние месяцы наши позиции очень сильно расходятся, — поясняет RTVI Даниэль Шек, дипломат, бывший посол Израиля во Франции, который теперь посвящает все свое время руководству Форумом.

По его словам, “формула проста”, но в нынешнем виде она не имеет решения.

— Война должна завершиться, а заложники — вернуться. Мы не можем завершить войну, не освободив заложников, и не можем освободить заложников, не завершив войну. Проблема в том, что израильское правительство не хочет завершать войну, а ХАМАС — освобождать заложников. Но если мы можем вести войну еще, условно, год, то у заложников этого времени просто нет, — говорит Шек.

Ему вторит Ольга Мецгер из кибуца Нир Оз — одного из тех, который 7 октября подвергся нападению террористов. До атаки в нем жили 400 человек, 117 были похищены или убиты — то есть примерно каждый четвертый.

Среди них — свёкр Ольги, 80-летний Йорам Мецгер, которого хамасовцы угнали в Газу. Позже солдаты ЦАХАЛ нашли его тело в одном из тоннелей близ Хан-Юниса среди других жертв и передали родным. Тела еще пяти убитых жителей кибуца по-прежнему удерживает ХАМАС. Четверо заложников — живы. По крайней мере, в это верят.

— Честно, я не знаю, что делать. Но заложники должны вернуться как можно скорее. Для меня это главное, — говорит Ольга.

Мы идем по большому саду, который мог бы быть райским, — благоухающие цветы, крики зеленых попугаев в густых кронах. Идиллию нарушает нарастающий в воздухе гул.

— Это наши дроны-разведчики, они все время тут летают, все в порядке, — говорит наша сопровождающая, замечая тревожные взгляды журналистов.

Взгляды упираются в сожженные дома, черные снаружи и изнутри. Это живые памятники аду, который 7 октября накрыл Нир Оз.

Во многих домах все сожжено дотла — кровати, посуда, детские игрушки. Те жилища, куда террористы не могли проникнуть, они поджигали. Или расстреливали через дверь, которую жители пытались держать изнутри.

В одну из дверей всажено 27 пуль — и все в районе ручки. Муж и жена были застрелены, три их дочери задохнулись от дыма, и выжила только маленькая собачка — она находилась совсем низко от пола. Кому-то повезло выбраться и чудом спастись.

Этого чуда не случилось с «рыжиками» — малышами Ариэлем и Кфиром Бибас — и их матерью Шири, самыми известными жертвами этой трагедии. Они тоже были похищены из кибуца Нир Оз, их оплакивал весь Израиль, а возвращение останков превратилось в пытку, за которой наблюдал мир.

Во дворе перед теперь уже бывшим домом Бибас — портрет мальчиков с надписью «Ты мог их спасти».

Этот укор адресован лично Нетаньяху. Недавно он приезжал сюда и лично встречался с жителями. На встречу с премьером пустили не всех — строго членов кибуца, чьи родственники пострадали или погибли в теракте. Остальные устроили пикет неподалеку.

— Многие думают, что правительство упустило шанс в самом начале заключить самую первую сделку с ХАМАС — обменять всех на всех (всех заложников на всех, кого палестинцы требовали выпустить из израильских тюрем; при этом экспертиза установила, что семья Бибас была убита практически сразу после похищения. — Прим. RTVI). Разговор был очень тяжелый, хотя все держались в рамках, — рассказывает Ольга.

Мы поднимаемся на вышку, с которой открывается вид на виноградник. Виноградник посадил друг ее свекра, который тоже был убит. Но его продолжают возделывать, хотя пока мало кто вернулся в кибуц.

Виноградник переходит в поле, которое тоже ведет в Газу. Через телеобъектив фотокамеры можно разглядеть в дымке очертания неких конструкций. Примерно в двух километрах отсюда — Хан-Юнис, второй по величине город сектора и один из главных оплотов ХАМАС.

В последние недели он снова всплывал в сводках мировых СМИ о гуманитарной катастрофе в Газе и гибели местных жителей в очередях за гуманитарной помощью. Израильские военные настаивают, что давку и стрельбу устраивают сами хамасовцы, недовольные тем, что их пытаются отрезать от раздачи еды и медикаментов, которые они раньше забирали себе и перепродавали местному населению, потом за эти же деньги вербуя новых боевиков.

— Раньше тут в округе работало много палестинцев из Газы, они получали зарплату больше, чем израильские рабочие. А потом они пришли нас убивать. В Нир Оз пришли 120 террористов, а с ними были еще около 300 “простых жителей” — просто заодно, чтобы убивать и грабить. Выжившие потом рассказывали, что они забирали людей, вытаскивали стариков из постелей, чтобы потом продавать их хамасовцам в тоннели, — говорит Ольга.

Она рассказывает, что кибуц Нир Оз, возникший в 1955 году, всегда был левым и пацифистским.

— Некоторые наши соседи ездили забирать больных детей из Газы, чтобы лечить их в наших больницах . Буквально за несколько дней до теракта. Теперь они чувствуют себя преданными.

Среди похищенных и убитых в плену жителей Нир Оза — ученый с мировым именем, сотрудник Института Яд ва-Шем Алекс Данциг. Ему было 76. О нем говорят, что он всегда выступал против любых проявлений национализма.

— Он гордо называл себя “поляком”. Изучал историю Холокоста. Там, в плену, он был вместе с моим свекром и каждый час читал какую-нибудь лекцию, чтобы всех поддержать.

По словам Ольги, она «никогда не хотела ездить в фалафельную в Хан-Юнис, но просто хотела жить в мире».

— Все, чего мы хотим, — чтобы больше никогда не повторилось то, что мы пережили. Чтобы оттуда больше не исходило угрозы.

Примерно в 30 километрах отсюда — еще она незаживающая рана. Это поле возле поселка Реим, тоже недалеко от границы с Газой. Каждую весну оно покрывается анемонами — ярко-алыми цветами, похожими на маки. Теперь они превратились в символ памяти о тех, кто здесь погиб. Именно на этом месте проходил музыкальный фестиваль NOVA, ставший одной из главных мишеней хамасовцев. Кадры бегущих людей, которым стреляют в спины, облетели весь мир.

Горькая ирония судьбы в том, что у ХАМАС не было планов атаковать именно это место. Они даже не знали о проходившем здесь фестивале, но их десантники с парашютов увидели большое скопление людей и изменили маршрут.

После трагедии тут образовался мемориал — сначала он был стихийным, люди приносили сюда что-то в память об убитых. Теперь все пространство перед бывшей музыкальной сценой усеяно табличками с портретами погибших. О каждом рассказана небольшая история жизни, подчас очень короткой. Большинству убитых не было и тридцати.

Среди тех, кто выжил в той бойне, — Мазаль Тазазо из Нетивота. Родители девушки репатриировались в Израиль из Эфиопии, и она родилась уже тут.

Мазаль говорит, что время для нее остановилось, а жизнь разделилась на “до” и “после”. Она потеряла на фестивале двух своих друзей — Йохаю было 23, его подруге Даниэль — 25. Теперь их портреты навсегда вместе на одной табличке.

— Это несправедливо. Это так несправедливо, — говорит Мазаль, дотрагиваясь до их лиц.

Ради того, чтобы как можно больше людей знали и не забывали о том, что здесь произошло, она готова снова и снова воскрешать в памяти болезненные воспоминания. О том, как небо ранним утром озарилось залпами ракет, как все стали садиться по машинам, пытаясь выбраться, как подъехали террористы и трасса 232 превратилась в “шоссе смерти” из сожженных и изрешеченных пулями машин — многие из них потом отвезли на «кладбище автомобилей» у поселка Ткума. Как ее ранило, а потом, очнувшись, она увидела своих мертвых друзей и несколько часов притворялась мертвой сама.

Тишина, в которой раздается негромкий, но твердый голос Мазаль, время от времени прерывает канонада, от которой с непривычки вздрагиваешь, но к которой быстро привыкаешь. Судя по новостным сводкам, это израильская артиллерия работает в Дейр-эль-Балахе. Это не очень близко — конечно же, с точки зрения местной оптики. Но пустыня пропускает через себя и доносит звуки войны в дистиллированном виде. Что происходит сейчас в Дейр-эль-Балахе, отсюда не узнать.

Неподалеку подрастает рощица молодых деревьев, посаженная в честь погибших на фестивале. От нее идет тропинка, уходящая в эвкалиптовый лес. Где-то там начинается Газа, и даже можно разглядеть один из ее холмов.

— Сейчас там наши, так что опасности нет. Оттуда точно никто не придет, — успокаивают сопровождающие.

Еще один из тех, кто выжил на “шоссе смерти”, попутно спасая людей, — музыкант Лев Крейтман. Потом он четыре раза отправлялся в Хан-Юнис как разведчик саперно-инженерного батальона. Лев — местная звезда, его узнают на улице и даже иногда просят автограф. 1 октября 2024 года он застрелил террориста, внезапно открывшего стрельбу по людям на трамвайной остановке в Яффо. Лев рассказывает, что вообще-то вышел за шницелем, но планы резко поменялись, когда он увидел двух человек, вооруженных автоматом и ножом. В довершение ко всему, в самый разгар схватки, Иран начал ракетный обстрел Израиля, и тема шницеля совсем утратила актуальность.

— Это был какой-то библейский Армагеддон — не хватало только землетрясения. Я подумал, что все-таки неплохо пойти в бомбоубежище. Но когда я появился на пороге — весь в крови, в пыли, то подумал, что неплохо до этого пойти вымыть руки, чтобы не пугать соседей, — улыбается Лев.

После всего пережитого он все-таки решил походить к психологу — говорит, что помогло. Вообще спрос на психологов в Израиле сейчас огромный.

— У нас вся страна в травме, — признает Лев.

Зато, в отличие от многих, он верит, что война с ХАМАС закончится совсем скоро.

— Через пару лет Газа будет совсем другой. Я оптимист. Но свой пистолет ношу с собой. Всегда, — говорит Лев очень серьезно, и на этом его глаза перестают улыбаться.

Екатерина Забродина, Иерусалим — Реим — Сдерот — Тель-Авив