Визит сирийского президента Аш-Шараа в Белый дом — сигнал того, что Сирия перестала быть объектом войны и стала ареной дипломатической торговли между Россией и США. Ведущий научный сотрудник Центра ближневосточных исследований ИМЭМО РАН Николай Сухов рассказывает RTVI о том, как новый сирийский лидер балансирует между сверхдержавами и почему это меняет все в геополитике Ближнего Востока.
Визит сирийского президента Ахмада Аш-Шараа в Белый дом, назначенный на 10 ноября, — не просто пункт в графике международных контактов. Менее чем через месяц после его переговоров с Владимиром Путиным в Кремле (15 октября) сирийский лидер оказывается в эпицентре редкой дипломатической симметрии: за долгие годы войны и восстановления ни один сирийский руководитель не балансировал между Россией и Америкой с такой степенью свободы. Вашингтон и Москва почти синхронно принимают нового сирийского президента — и тем самым подтверждают, что постасадовская Сирия продолжает оставаться ареной глобального соперничества. Эта последовательность визитов обозначает качественно новую фазу: Сирия стала объектом, за который снова стоит бороться — но не на поле боя, а за столом переговоров.
Omar Sanadiki / AP
Для Соединённых Штатов Сирия остаётся не целью, а инструментом. Американская стратегия теперь строится не на вмешательстве, а на управлении рисками. Главный интерес Вашингтона — в формировании управляемой стабильности, достаточной для того, чтобы:
- предотвратить усиление радикальных группировок (декларативно, но весьма сомнительно на деле);
- удержать влияние России и Китая за пределами восточного Средиземноморья;
- открыть коридор для энергетических и логистических проектов, связывающих с Востока на Запад через сирийское побережье.
США хотят не сильной и стабильной Сирии — они хотят управляемой Сирии, встроенной в систему региональных альянсов, зависимой от международных финансовых институтов и не способной действовать самостоятельно.
Приглашение Аш-Шараа в Белый дом — первый явный шаг к переформатированию американского присутствия: от военного контроля к экономическому и институциональному влиянию. Американская армия планирует покинуть территорию Сирии (что это произойдет окончательно и в скором времени я не верю), но бизнес США заходит в её экономику (точно знаю).
Вашингтон не ждёт от Аш-Шараа реформ, но ждёт гибкости. США готовы обсуждать частичное снятие санкций, участие американских компаний в энергетических и логистических проектах и даже допуск сирийских товаров на ближневосточные рынки — при условии, что:
- российское присутствие останется ограниченным военным форматом,
- влияние Ирана не вернётся в страну,
- Сирия не станет площадкой для антизападных альянсов.
Фактически Аш-Шараа предлагает США сделку: внутренняя нейтральность Сирии в обмен на внешнюю лояльность. И если Москва воспринимает это как дрейф на Запад, то Вашингтон — как шанс встроить Сирию в управляемую систему региональной стабильности без прямого вмешательства.
Москва теряет монополию, но не роль
Кремль должен воспринимать предстоящие переговоры в Вашингтоне с настороженным прагматизмом. Россия осознаёт, что её монопольное влияние на Дамаск утрачено, но рассчитывает сохранить роль гаранта безопасности и политического посредника.
С момента визита Аш-Шараа в Москву 15 октября российская дипломатия делает ставку на многосторонний формат. Москва предлагает себя в качестве координатора по вопросам безопасности и инфраструктуры, но не готова вкладываться в сирийскую экономику.
Инвестиционные риски слишком велики, а политическая отдача всё меньше.
Россия пытается превратить своё военное присутствие — базы в Хмеймим и Тартусе — в политический ресурс. Эти базы становятся не инструментом давления, а аргументом в переговорах — символом того, что Москва всё ещё способна гарантировать хотя бы видимость стабильности.
Сирия как дипломатический коридор
После падения режима Асада страна постепенно превратилась в переходное пространство, где пересекаются интересы почти всех внешних игроков. Если раньше Сирию рассматривали как проблему безопасности, то теперь — как коридор коммуникаций и экономических потоков.
Турция закрепилась на севере, используя механизм «мягкой оккупации» через бизнес и строительство. Страны Залива возвращаются с инвестициями в аграрный сектор, заботясь о собственной продовольственной безопасности. Китай пока очень осторожно, почти невидимо, действует через кредиты и инфраструктуру, продвигая свой «Пояс и путь». Израиль остаётся единственным актором, заинтересованным не в стабилизации, а в управляемой слабости Сирии.
Ахмед Аш-Шараа
Stephanie Lecocq / AP
На этом фоне визит Аш-Шараа в Вашингтон выглядит не как дипломатическая сенсация, а как естественный шаг страны-коридора, ищущей гарантий существования своего режима у обеих сверхдержав.
Сирия остается полем серьёзной геополитической игры, где Вашингтон и Москва стремятся не просто удержать влияние, а определить саму конфигурацию власти и механизмов контроля над будущим сирийского государства.
Символика момента
Две столицы — Москва и Вашингтон — принимают одного и того же лидера в течение месяца. Эта симметрия не означает равновесия:
- Россия держится за военные и символические рычаги,
- США — за финансовые и институциональные.
Но общая логика одна: обе стороны стремятся встроить Сирию в новый архитектурный проект Ближнего Востока, где каждая страна выполняет функциональную роль. И Дамаск впервые за долгие годы имеет шанс торговаться за условия, а не просто выживать.
Для Аш-Шараа это — дипломатический экзамен: он пытается доказать, что способен превратить Сирию из объекта в партнёра.
Для России и США — это тест на готовность сосуществовать в режиме контролируемого соперничества.
Если встреча в Кремле символизировала признание Сирии как союзника, то визит в Белый дом — признание её как фактора. Сирия больше не вассал, но ещё не субъект. Она — перекрёсток интересов, где каждая держава видит отражение собственной стратегии.
Россия ищет в Сирии подтверждение своей роли великой державы. США — инструмент управляемой стабильности. Арабские монархии — источник продовольственной и политической страховки. Сирия, балансируя между этими проектами, делает то, что не удавалось ей десятилетиями: действует сама собой — пусть пока по чужим правилам.
Визит Аш-Шараа в Белый дом — сигнал для Турции, Египта, Саудовской Аравии. Сирия становится полем дипломатической легитимации, где каждый игрок пытается зафиксировать своё влияние через экономические и гуманитарные проекты. Кто сумеет договориться с Дамаском сегодня, тот завтра получит доступ к экономическим и инфраструктурным артериям восточного Средиземноморья.
В восприятии Аш-Шараа Трампом ключевую роль сыграл наследный принц Саудовской Аравии Мухаммед бин Салман. Именно он убедил Дональда Трампа, что новый сирийский президент — «человек, с которым можно иметь дело». Бин Салман представил Аш-Шараа как фигуру, способную обеспечить региональную управляемость без возврата к хаосу. И Трамп, по-видимому, воспринял этот посыл — скорее как сделку, чем как союз.
Трамп, верный своему политическому стилю, принял Аш-Шараа не из симпатии, а из расчёта — как «своего сукиного сына», если говорить его же языком.
Для Белого дома это партнёр, который может быть неудобным, но полезным: он держит страну под контролем, не флиртует с Ираном и готов играть по правилам прагматизма.
Немного политической поэзии: Последняя земля Средиземноморья на Востоке
Moawia Atrash / DPA / Picture Alliance / TASS
Сирийское побережье — место, где проверяется на прочность сама идея сирийского государства. Участок в каких-то двести километров между Латакией и Тартусом сегодня концентрирует весь смысл нынешней Сирии.
Это не просто берег — это полоса геополитического эксперимента, где государственность делится на доли, а суверенитет существует в режиме совместного пользования. Порт Латакии контролирует франко-турецкий консорциум, Тартус передан эмиратскому глобальному оператору портов, а Россия сохраняет за собой военные базы в Хмеймим и Тартусе — их будущее, впрочем, всё более неопределённо.
На карте Сирия по-прежнему имеет выход к морю, но фактически этот выход превращён в совокупность концессий. Побережье, которое могло бы стать воротами страны в мир, превратилось в залог чужих интересов. Здесь пересекаются почти все крупные проекты XXI века: турецкий экономический прагматизм, арабская инвестиционная экспансия, российская военная инерция и западный контроль через финансовые и логистические механизмы.
Порт Тартус — словно зеркало всей страны: формально национальный, фактически международный. Морская граница стала витриной, где выставлены интересы всех внешних игроков. Сирия имеет море, но уже не владеет тем, что за ним. Море, когда-то символ жизни и движения, стало символом ожидания. Пока сирийское побережье остаётся ареной чужих проектов, сама Сирия остаётся страной без идентичности и суверенитета.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции