У одного из лучших географов-ландафтоведов, научного сотрудника Института географии РАН и методолога Владимира Каганского встретил интересную мысль – почему при СССР сельское хозяйство, особенно зерновые, развивали на плохих территориях, вроде Нечерноземья и особенно его Севера:
«В России сельское хозяйство сейчас резко концентрируется, покидая периферию в широком смысле — «оставляет» север, центр и восток России, а в северной и средней зоне Европейской России остается уделом пригородов. Сельское хозяйство стягивается в благоприятные районы, тёплые увлажненные с плодородными почвами. При этом растёт реальное сельскохозяйственное производство, его эффективность, экспорт и проч.

Почему же в СССР сельское хозяйство было «размазано» по территории? Объяснение простое — СССР должен был быть способен к самообеспечению продовольствием — как государства в целом, так и подавляющего большинства его краев, областей, республик, прежде всего на случай длительной войны. Война же СССР всегда или велась, или готовилась; всё пространство и хозяйство СССР было обеспечивающим тылом, всё время было военным или предвоенным. Продовольствие было назначено производить везде, где только можно; чтобы колхозу/совхозу «списать» (вывести из пользования) один гектар пашни (напр., фактически ставшей болотом), требовалось особое разрешение обкома (коммунистической) партии, и оно почти никогда не давалось. И потому сельское хозяйство велось на неподходящих и малоподходящих в природном и хозяйственном смысле землях. Классик отечественной географии сельского хозяйства, профессор МГУ А.Н.Ракитников в частных беседах (работал под его научным руководством много лет) говорил, что размещение сельского хозяйства далеко от оптимальности даже по советским меркам; он же твёрдо сказал про данные производства сельхозпродукции в СССР «до половины — приписки и потери».

Пшеницу как важнейшую продовольственную культуру выращивали (часто безрезультатно) и в самых неподходящих местах — о ней говорили «партийная культура», и за её выращивание начальство спрашивало особенно строго; её сеяли севернее, чем это было разумно, где она почти не давала урожая и уж во всяком случае была хозяйственно бессмысленна. Монокультура хлопка в советской Средней Азии (сейчас посевы там значительно сократились) имела прежде всего военно-стратегическое значение — сырьё для производства взрывчатых веществ (не путать с порохами); более половины собранного хлопка более нигде не фигурировало в статистике. Для взрывчатки были и иные источники, но с хлопком было проще. Западная Грузия была почти целиком принесена в жертву очень плохому чаю ради самообеспечению чаем СССР (и для фармацевтики); чай в СССР пробовали насаждать даже в Закарпатье. Тоже самое имело место в массе иных отраслей».

Сейчас же впервые в истории России её сельскохозяйственные ландшафты становятся нормальными – и этот тектонический сдвиг в устройстве страны пока мало кто осмысливает.
Эта нормализация касается и других областей жизни в России – люди работают где хотят, живут где хотят, производство теперь то, что нужно – что тянет страна по деньгам, интеллектуалу, наличию кадров и т.п.
Рыночные условия и элементарные свободы необратимо меняют страну, из военно-тыловой структуры она постепенно превращается в страну для жизни людей.