КАК СТРАНА ВСТРЕЧАЕТ ГЕРОЕВ, ПРОЛИВШИХ ЗА НЕЕ СВОЮ КРОВЬ?
Наш сегодняшний собеседник – кавалер Ордена Мужества Ислам Джамбуллаев.
Специальная военная операция российских вооруженных сил на Украине длится почти 2 года. Информация, сколько российских военных за это время получили ранения, засекречена. Но куда важнее, как и чем своих героев Родина встречает в тылу, с какими проблемами им приходится сталкиваться при реабилитации. Это мы постарались выяснить в ходе беседы с кавалером Ордена Мужества старшим лейтенантом Исламом Джамбуллаевым, который после тяжелейшего ранения сейчас восстанавливается в Нижнем Новгороде.
Ислам в 2019 году окончил Казанское танковое училище за два года с красным дипломом, став командиром танкового взвода и заключив с Минобороны пятилетний контракт. В СВО он принимал участие с первых дней.
Сразу на передовую
– В Мулино мы прибыли с разных регионов – с Владимирской области, с Санкт-Петербурга. Здесь собрали отдельный батальон и отправили в группу «Запад», которой в то время командовал генерал-полковник Александр Журавлев, – рассказывает офицер-танкист. – 24 февраля мы все вместе зашли «за ленточку», а уже с 26-го нас начали перекидывать на разные направления. Мы заходили на Харьков – это первое наше направление, работали так же на Изюмском направлении, где в то время шли наиболее тяжелые бои. Кроме того, наше подразделение выделяли и направляли в разные полки на усиление (изначально мы считались резервом командующего).
– Какие задачи перед вами ставились?
– Самые разные: от сопровождения колонн с топливом до штурмов укрепобъектов. Лично у меня была задача поддерживать подразделения ЧВК «Вагнер» в Луганской и Донецкой областях, мы захватывали деревушки возле Харькова.
«Страх помогает выживать, но в какой-то момент улетучивается»
– Страшно на войне?
– Абсолютно нет. Страшно становится после, когда все это перевариваешь. Обратил внимание: чем дольше там находишься, тем больше перестаешь бояться. Кстати, когда ты боишься инстинкт самосохранения зачастую помогает. Именно страх помогает собраться, держаться в тонусе, не спать по двое суток. Так было в самом начале, когда мы даже не понимали: где свои, где чужие? Зачастую отсутствовала координация, которая еще не была достаточно отработана.
Замечу, уже первый бой дает понимание, что за люди с тобой рядом. Бывает, человек «понтуется»: я, мол, то, да се! А когда доходит до реальной переделки, просто теряется в бою как малолетний пацан. А тот человек, от которого ты ничего не ожидаешь, неожиданно проявляет чудеса храбрости! И я очень рад, что оказался именно в этом подразделении, с этими людьми.
Замечу, хорошая шутка всегда разряжает атмосферу! Мы понимали, что можем «прикалываться» друг над другом, но должны доверять друг другу в бою как себе самому. Там на передовой – у всех очень дружеское отношение. По-другому быть не может. Так же и мы: все друг друга уважали, невзирая на возраст, звания.
Сейчас часто спрашивают: стоило туда ехать или нет, зная, что после с тобой случится? Я, наверное, отвечу, что стоило пройти все это. Это обязанность каждого мужчины защищать то, что тебе дорого. И, конечно, было желание проверить себя как квалифицированного офицера.
Такое не забывается
– Какие бои больше всего запомнились?
– Пару раз у нас возникала танковая дуэль с ВСУ-шниками. Два танка на расстоянии 2 500 метров стояли и вели прицельную перестрелку. При этом удача была на нашей стороне: неприятельский танк был подбит.
Как-то мы ВСУшную батарею захватывали и их новый модернизированный танк Т-64.
В марте мы отправились на Южное направление. Задача была взять деревушку Каменка. Причем нам сначала говорили, что там – наши. Но мы начинаем туда выдвигаться, а по нам неожиданно начинают стрелять! Выяснилось: там ВСУ. Мы подавили их огневые точки, заехали на их позиции. Только после выяснилось: в нескольких десятках метров действительно стояли наши. Там была полоска леса метров 15 шириной, а между ними поля. То есть, или они зашли не на ту полосу, или нам неправильно выдали их координаты: координация действий была не на высоте! Приходилось самим принимать командные решения. При этом мы из всего батальона – 140 человек, потеряли всего пятерых!
Хотя мы и в болоте в танке тонули, и горели вместе с экипажем, и из гранатомета нас подбивали. За время боевых действии успели поменять три–четыре машины. У нас был позывной «Веселая рука», наверное, не случайно дали. А мои сослуживцы до сих пор воюют, некоторые уже по четвертому разу туда приезжают.
Ну, а самой большой ошибкой, что я заметил и считаю была в соседних подразделениях, где много убитых и раненых: там не было надлежащей дисциплины, отчего случалось и пьянство и недостойное поведение. А кругом оружие, боеприпасы. Во многом из-за этого люди и гибли.
Практика показывает: многие погибают из-за своих же ошибок, отсутствия боевого опыта. И мне также пришлось, что называется «учиться на крови».
Например там, я впервые узнал, что такое белый фосфор – это химическое оружие, которое входит во взаимодействие с кислородом и горит с высочайшей температурой. Когда оно попадает на танк, даже находясь внутри, становится очень горячо. Ощущение, как будто заживо жаришься в жестяной банке. Вообще это запрещенное ООН оружие, но ВСУ его все равно применяет.
– Были среди ваших сослуживцев те, кто отказывался участвовать в СВО?
– Мне про таких неизвестно. Ни в нашей части, ни среди сокурсников.
– За что удостоились награды?
– Мы были на харьковском направлении. Там была закрытая военная часть с бункером, которую мы захватили. Было уничтожено много боевой техники, живой силы противника. При этом обошлись без потерь с нашей стороны!
За это сначала меня представили к медали «За отвагу», но документы долго ходили наверху, а тем временем мне решили дать более высокую награду Орден мужества. В результате мне вручили только его. Кстати, у нас в батальоне почти две третьих личного состава представлены к госнаградам.
Этот опыт войдет в учебники
– Вы прошли обучение в Казанском танковом училище – это передовая школа. Боевой опыт, полученный в ходе СВО, будет учтен в каких-то методических пособиях?
– Те ребята, которые уже не участвуют в спецоперации сейчас ездят по частям, либо преподают, как советники. Помню, по тем методичкам, что были сделаны после Сирии, мы учились, многое узнали. Я очень благодарен нашим педагогам, которые к нам приезжали, собирали информацию о новых тактиках ведения боя, а потом делились с нами своими выводами. Такая работа – постоянна. Хотя, как известно, новое – это хорошо забытое старое. И те слова, что Устав на самом деле написан кровью – я только там понял: это чистейшая правда.
– А вы готовы делиться своим боевым опытом?
– Конечно. Я уже сейчас рассказываю своим ребятам какие-то вещи: меня уже во время боев научили пользоваться квадрокоптером. Выяснилось, это очень полезная в вопросе применения танков штука: разведка с коптера – очень эффективна. За пять километров видно: что впереди, куда нужно двигаться. Без них – мы просто «слепые».
Уже сейчас танки делают с учетом этого. Хотя я считаю, что нет плохих танков, есть плохие экипажи. Мы вот себя хорошо проявляли в Т-72. Говорят, там мало места, но мы умудрялись даже спать в этой машине. Единственное – спать в танке зимними ночами очень холодно. Подогрев есть, но ведь нельзя же с заведенным двигателем спать! Нас стразу засекут. Его приходилось глушить, поэтому внутри вскоре становилось как в морозильнике.
Под огнем ВСУ
– При каких обстоятельствах вас ранило?
– Ранение случилось буквально… за сутки до отпуска. Пришлось еще раз выехать на боевую задачу. И я поехал. Нас из-под Изюма бросили на усиление, на Харьковское направление. Там был прорыв ВСУ, они захватили те деревни, которые как раз раньше уже брали. Поэтому знали там все «от и до».
И мы встали на боевое дежурство уже где-то у российской границе. Когда нам сообщали, где случился прорыв, мы направлялись туда группой по три-четыре танка: постреляем, «почистим» местность – и откатываем назад, поближе к границе. И вот 23 мая наша артиллерия вела артподготовку, и потом мы услышали, что уже ВСУ стреляет по нам «градом» и польским минометом калибром 120 миллиметров. Мы нашу технику замаскировали в лесочке, но сами при этом не убереглись.
Я только помню, что был какой-то хлопок, и очнулся я в реке, меня отбросило взрывом метров на 10! Тело – словно парализовало. Я не мог поднять головы, шевелить ногами. Я был полностью обездвижен: вода заливалась прямо в рот, а я ничего не мог сделать. Заметил, что рядом лежит товарищ. Я его окликнул: «Леха, вытащи меня отсюда». Он вроде откликнулся, и тут я окончательно потерял сознание.
Все это было в мае. Очнулся я уже только в июне в Москве, в госпитале им. Бурденко. Мне рассказали: был в коме, перенес несколько клинических смертей. Рука вообще не двигалась, ног не чувствовал, одно легкое докторам пришлось удалить. Память потом долго восстанавливалась – я неделю не узнавал родного брата, который приходил меня навещать…
В этом же госпитале лежал и мой спаситель Леха с пробитой осколками мины ногой.
Будни тяжелораненого
– Сослуживцы сейчас вас навещают?
– Конечно, хотя у них работы навалом: они готовят на полигоне в Мулино новобранцев и распределяют по частям. А их нескончаемый поток!
– А есть контакт с ребятами, которые воюют на передовой?
– Безусловно. Даже с ребятами, с которыми мы выпускались из училища. С нашего курса выпустился 101 лейтенант, из них сейчас остались живы только 72 человека. Созваниваемся, хотя обычно ничего особенного по телефону не спрашиваем: жив-здоров, брат? И все.
С доступностью среды пока есть проблемы
– К сожалению, вам сейчас приходится осваивать жизнь человека с ограниченными возможностями. Насколько это удается и все ли возможности для этого есть по вашим ощущениям?
– Я пока в основном перемещаюсь по реабилитационным центрам. Передвигаюсь только на инвалидной коляске. Пока могу отметить: по любым пространствам города передвигаться на коляске без сопровождающего очень сложно. Несмотря на все разговоры о доступной среде. Помню, было видео, на котором показали, как, кажется, в Казахстане чиновников заставили садиться на инвалидные коляски и прокатиться по улицам города. Мне кажется, есть смысл и с нашими чиновниками тоже самое проделать…
– Вы – действующий военнослужащий. Осталось ли у вас жилье, например, в Мулинском гарнизоне?
– У меня было там ведомственное жилье, но решил его сдать. Потому что оно совершенно не приспособлено под мое нынешнее состояние – это четвертый этаж, где нет лифтов, только лестницы. Там на коляске даже на первый этаж невозможно подняться, не то что на четвертый. Ни пандусов, ничего. И конструкция подъезда неудобная. Поэтому жить я там после ранения не мог, но при этом вынужден был оплачивать коммунальные услуги.
Прохожу восстановление в реабилитационном центре и в гарнизонную квартиру возвращаться не планирую. Где буду жить, пока не знаю.
Жизнь продолжается!
– А чем планируете заняться?
– Если продолжат реабилитацию, побуду еще здесь. Может даже сниму квартиру рядом со спортзалом. А как завершат – поеду на родину, в Дагестан, к брату. Я запросил там должности у военного комиссара. Сейчас прошение рассматривают. Верховный главнокомандующий издал указ: люди, получившие инвалидность, могут продолжать работать в структурах Минобороны, пусть даже и с бумагами. А на гражданской работе я себя не вижу. А так и с призывниками смогу работать, рассказывать о боевом опыте. Я считаю, что если Всевышний меня в той ситуации в живых оставил, значит, я для чего-то нужен, стало быть у меня есть миссия, которую я должен исполнить.
– Довольны работой наших социальных служб, системы реабилитации?
– Знаете, каждый человек, с кем мне приходилось взаимодействовать, мне кажется, делает свой максимум. Видно, что им не безразлично, что происходит. Включаются в проблематику, помогают. Нижегородская область стала мне второй родиной. Здесь меня приютили, мне помогают. И видно, что это искренне, от души.
– А что пожелаете ребятам, которые сегодня держат удар на передовой?
– Самое главное, беречь друг друга. И не забывать главного, ради чего все это делается: выполнить боевую задачу и вернуться домой, к своим близким и любимым!
Ефим БРИККЕНГОЛЬЦ