Знакомьтесь, артистка клоунады Елена Садкова — уже 28 лет блестяще смешит зрителей по всему миру: в «Лицедеях» Полунина, хитовом спектакле «Семьянюки» и хосписах

Как артисты попадают в клоунаду? Вы же учились в колледже культуры и искусств.

Да, три года после учебы в колледже я поступала в разные театральные академии России на актрису. Любой человек, который туда идет, хочет стать героем. Я, например, мечтала играть Анну Каренину или Офелию. Хорошие, красивые роли, для, которых, конечно, нужен рост 180 сантиметров, а не мои 150. Но это было неважно из-за моей уверенности: «Я та самая!». Ан нет, неудача! Все мои подруги прошли, а я — увы. Слетела с конкурса и стала работать в магазине: продавала картошку, банки-склянки. Каждый день приходила к подругам в театральное общежитие: они уже читали монологи, а я их кормила колбасой из своего магазина. И с грустью думала, что мне завтра утром на работу. Однажды прямо на ступеньках общежития разревалась, а из темноты вдруг появилась фигура и сказала: «Ой, кто это тут такой? Что плачем?» Я призналась, что не поступила, а незнакомец ответил: «Значит, завтра приходи в театр "Лицедеи". Спросишь дядю Юру Гальцева».

Так это был Гальцев?!

Именно, но я тогда этого не понимала. Я слышала про Додина, Фильштинского. А с тех пор узнала и дядю Юру, с которого в 1997-м начались мои 15 бесконечно прекрасных лет работы в театре и три года обучения в нем же.

Получается, это случайность, что вы не стали драматической актрисой?

Еще до «Лицедеев», когда я училась колледже, у нас был замечательный педагог, который вынес вердикт: «Садкова — тебе в клоунаду». Я была тогда сильно обижена, а сейчас, когда у меня уже свой курс в РГИСИ, понимаю, что со стороны виднее. Клоунада — это же не ремесло, а образ мысли. Кому-то не дано, а кто-то — эксклюзивный клоун, как Леонид Лейкин.

Время честных признаний: совсем не тоскуете по возможности сыграть Офелию?

Ни в коем случае! Я была и Карениной, и Офелией, но в клоунаде. Я благодарна, что в итоге так получилось. Если бы поступила, скажем, на курс Додина, то «съела» бы его или он меня. Я не могу ни с кем работать. Нас, клоунов, воспитывают так, что мы сами себе театр: делаем на сцене то, что сочиняем. Мы вольны быть собой.

Получается, роскошный максимуму, недоступный большинству драматических актеров!

Да, это классно, когда над тобой никто не давлеет. Полет фантазии — и вперед!

Расскажите, чему учится будущий артист клоунады.

Режиссура, актерское мастерство, вокал, танцы, акробатика, баланс, сценическое движение, пантомима, жонглирование, эксцентрика, эвритмия, технология (искусство самостоятельно создать костюм, реквизит и маски!), фольклорный театр. Еще у нас в процессе обучения в «Лицедеях» была грандиозная придумка Полунина — «бяки». Это импровизационные вечера, небольшая дурка. Приходит публика и оценивает тебя, а ты показываешь все, что угодно — от костюма до какого-то звука.

«Лицедеи» — же вообще детище Вячеслава Полунина, именно он набирал первый состав театра. Вы наверняка с ним встречались в процессе учебы?

Да, в эти моменты мы всегда думали: «Приехал такой человек! А мы все маленькие!» Однажды мы выступали с номером «Пионеры». Первое, что увидела, когда вышла: слева от нас в зале сидит Полунин. Тогда весь наш концерт автоматически сместился на левую сторону сцены. Мы потом смеялись, что он сработал, как магнит. Вообще Полунин — очень мягкий и добрый человек, гениальный артист и организатор, который умеет привлечь народ и сочинить историю. Чего только стоит его творческая лаборатория «Желтая мельница» в Париже — космический дом, где все является сказкой. Например, посередине комнаты может стоять кровать-сани. А какие Полунин устраивает там прекрасные вечера и фестивали! У меня об этом очень теплые воспоминания.

В 2005 году ваш выпускной спектакль «Семьянюки» (к тому моменту проект также стал одноименным постановке театром) поехал на Авиньонский фестиваль — невероятный успех для недавних студентов! 

Да, Авиньон для артистов, как Монте-Карло для циркачей. Если посчастливилось быть там замеченным, тебе открыт любой путь.

Например, мировые гастроли, как произошло у вас с широчайшим охватом локаций: от Южной Кореи и США до Таити и Новой Каледонии. 

Это, конечно, был потрясающий «рост головы». Ты открываешься миру и запускаешь в себя новые культуры. Варишь внутри себя эту окрошку, а оказывается, что главное — ей не подавиться. Нужно чувствовать, когда уже случается передоз, потому что ты не имеешь права обманывать зрителя и выходить к нему с «холодным носом». Важно, чтобы это не превращалось в рутину: гостиница-спектакль-гостиница-спектакль. Меня спасало то, что я параллельно ушла учиться в аспирантуру РГИСИ на педагога.

Как думаете, в чем секрет популярности «Семьянюков»?

Как говорил художник Борис Петрушанский, дело в том, что все мы родом из семьи. Это тема близка любому человеку, а спектакль сфокусирован как раз на ней. Есть и другие причины: мы играем «Семьянюков» без слов, через тело, а это самый понятный язык. Еще важна энергия нашего актерского ансамбля. И, конечно же, мы придумали аутентичный жанр: клоунада-мультик.

Это как?

Мультик — ритмический каскад. Как в «Томе и Джерри», например: одно действие перетекает в другое. Мы выстроили форму, где микрособытия заплетаются друг за друга: упала ручка, из-за этого покатилась банка. Дальше она открылась, оттуда появились облака, а потом подлетели на розовой подушке. Это способ бесконечно удерживать внимание зрителя.

Но все-таки: неужели каждый раз удавалось считывать культурный код публики?

Да, есть культурные коды, правила и законы, но театр их ломает. Однажды мы выступали в Пекине на партийном фестивале, где нас сразу предупредили, что на открытие приезжает местный секретарь. Сказали: «На этот ряд ни в коем случае не заходить и его не трогать!» А я-то сразу думаю: «Ну, вы все предприняли для того, чтобы я именно это и сделала!» Ныряю, значит, на сцене под белую простынь, слушаю приходящую публику и подглядываю за ней. Для этого дядьки выносят микрофон, и он начинает произносить речь. Тут-то я хватаю его за ногу, а потом полностью заворачиваю в эту простынь. Он рассмеялся, а за кулисами все стали бегать, кричать на китайском — в общем, паника! Когда закончился спектакль, секретарь полез обниматься и сказал: «Спасибо за прекрасный вечер!» Повезло! Казалось бы, нас должны были выгнать, отослать и лишить зарплаты, а тут такой фурор!

И китайский партработник — теперь ваш фанат! А где наоборот самый сложный и требовательный зритель?

В Петербурге.

Неожиданно. 

Петербург — место, где все свои, а свои все уже видели: по старым штампам с ними не пройдешься, нужно каждый раз увлекать, как в первый. Плюс «Семьянюки» — спектакль без слов. Если где-нибудь во Франции это логично, потому что мы не владеем их языком, то здесь нужно телесно высказаться так, чтобы оправдать, почему мы делаем это молча.

Тогда еще усложним задачу: кто самый требовательный зритель среди петербуржцев?

Дети.

Их же проще всего рассмешить!

Да, ребенок легко улыбнется, но удержать его внимание полтора часа — другое. Он часто теряет его, начинает разговаривать. Важно, чтобы он взаимодействовал с тобой, понимал происходящее, сопереживал и верил тебе.

Вопрос от неофита: в клоунаде как будто легко перегнуть и «свалиться» в кривляния. Как отличить хорошего артиста от плохого?

Можно быть клоуном из «Макдональдса», из театра, с цирковой арены — это неважно. Если у тебя продуманный персонаж с историей, ты сам честно веришь в происходящий абсурд — тебе будут сопереживать. Тогда и кривляний не возникнет, ты просто будешь существовать в образе.

Про стендаперов и юмористов часто говорят, что в жизни они угрюмые. Вы тоже?

Клоуны в жизни — безумные циники, которые любят черный юмор. Например, мы с моей экс-коллегой по «Семьянюкам» Олей Елисеевой недавно шутили, что у нас огромное количество фотографий, а на них ни одного нормального лица. Помрешь — так нечем памятник украсить. Конечно, дома публичные люди ведут себя совсем иначе. У меня в кругу семьи отвратительный характер, но стоит кому-то к нам заглянуть — я сразу улыбаюсь.

То есть включается маска?

Да, чтобы прикрыть внутреннее состояние.

Вас не обижает, что слово «клоун» иногда используют в пренебрежительном значении?

Раньше, когда я с кем-то знакомилась, часто говорила, что работаю педагогом дополнительного образования. Конечно, можно представиться: «Я — клоун». Но мне не хочется, чтобы недостойные люди пачкали это слово, вытирали об него ноги. Клоунада — сакральная, тонкая вещь. Клоуном можно только быть, им нельзя работать. Клоун — это всегда ребенок, очень трогательный и ранимый. Клоун — это оголенный нерв. Многие считают, что мы — отклонение от нормы. Наверное, это правда так. Больше трех клоунов вообще нельзя собирать в одном месте — будет катастрофа. Кучка «идиотов», у которых вечный праздник.

А какие глупости делают клоуны, когда собираются вместе?

Однажды во время гастролей во Франции мы наперегонки перелезали по припаркованным машинам. Это был безумный смех! Под аккомпанемент автомобильных сигнализацией. Или, например, мы можем посреди ночи начать играть в сифу, стучать в двери соседям и убегать, часами изображать рукой, что звонит телефон, пока кто-то из окружающих не скажет: «Але».

Похоже на детские шалости. Как сохранить в себе ребенка?

У меня нет рецепта.

То есть нужно просто быть таким человеком?

Да, если хочется дурить — надо дурить!

Что может заставить вас искренне рассмеяться?

Чаще всего физическая комедия. Например, когда кто-то подскальзывается и падает. Смешинка — ситуативная штука. Недавно мы с подругой, директором фонда «Доктор Клоун» (проект, в котором актеры клоунады посещают детей, находящихся на длительном стационарном лечении в больницах. — Прим.ред. ), Юлей Райской ездили в Выборг и катались на яхте. Было бесконечно смешно, когда мы ртом ловили ветер, а от него в стороны разлетались щеки.

А на кого смешного вы бы посоветовали посмотреть в Петербурге?

Прекрасная молодежь у дяди Юры Гальцева в театре эстрады им. Райкина и в театре «Лицедеи». Они все достойны того, чтобы их увидеть.

Как вам кажется, Петербург — город, плодотворный для смеха?

Всегда! Петербург — про черный юморок. Раскольников зарубает старушку-процентщицу, зимой на голову падают сосульки, а в августе — снег. Ну зачем тут еще какая-то дополнительная клоунада? Я обожаю этот город.

Чем вы занимаетесь сейчас, после ухода из «Семьянюков»?

Я открыла для себя много других профессий и направлений. Сейчас я преподаю в РГИСИ и увлекаюсь уличной клоунадой, а еще успела поездить по российским онкоцентрам с фондом «Доктор Клоун». Это серьезная работа, которая требует большого погружения. Это не «ха-ха-ха». Ты не знаешь, будет ли ребенок завтра жив или нет, но должен общаться с ним так, будто он с тобой рядом вечно. Ты ни в коем случае не можешь ему врать или жалеть его. Это очень трогательно: то, как дети всегда ждут клоуна. И я счастлива, что до сих пор взаимодействую с фондом.

И в финале — что для вас значит быть клоуном?

Ко мне недавно приезжал товарищ, Николай Дручек, замечательный режиссер и ученик Петра Фоменко. Он вдруг спрашивает: «Ленка, чем живешь?» А я не знаю, что ответить. Потому что живу клоунадой, ничего другого у меня нет. Я горю ею, и это кайф.