Археологи бьют тревогу: как "черные копатели" лишают нас права изучать историю страны

В советской науке было распространено мнение, что археологи – это «историки с лопатами». На первый взгляд, так и есть – и те, и те исследуют прошлое, но если историки чаще копаются в пыльных архивах, то археологам приходится пачкать руки в земле.

Сейчас взгляд на это разграничение изменился. История как научная дисциплина занимается тем прошлым, от которого остались письменные источники – документальные и повествовательные. Если письменных источников от эпохи не осталось, то историк остается без дела.

Археология же – научная дисциплина, занимающаяся добычей и изучением материальных источников эпохи из культурного слоя. Это вещи, которые не могут рассказать о себе сами, – украшения из могильников, инструменты, орудия, фундаменты зданий, осколки керамики и отходы металлургии. Этим немым следам прошлого археологи придают исторический контекст: каким людям они принадлежали, как эти люди жили, трудились, воевали, и даже о чем они думали. Затем историки используют этот контекст наряду с традиционными письменными источниками. Таким образом спасаются от вечного молчания многие бесписьменные тысячелетия.

Но не все люди позволяют ученым делать свою работу. Некоторые считают, что археологи не имеют монопольного права на культурный слой, остающийся от народов древних и современных. «Черные копатели», как их называют археологи, или «любители приборного поиска», как они называют себя сами, покупают свободно продающиеся металлодетекторы и отправляются на древние могильники и городища за тем, чтобы достать из глубин земли ценные артефакты.

 Об этой проблеме в недавнем видеоматериале проекта «Археостан» поведала Воробьева Светлана Леонидовна, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Национального музея Республики Башкортостан. Также о борьбе с феноменом нелегальных раскопок мы поговорили с Тузбековым Айнуром Ильфатовичем, кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Института этнологических исследований им. Р. Г. Кузеева УФИЦ РАН.

«Всех черных копателей можно разделить на две категории»

Светлана Воробьева отмечает, что около 10% археологических памятников нашей республики периодически подвергается разграблению. Как правило, начинающих копателей интересуют поздние слои культурного слоя, к которому относятся, например, башкирские и русские деревни XVIII-XIX веков. В нашей истории часто случались переселения целых деревень вместе с их большими семейными хозяйствами. Со временем дома и улицы зарастали, а единственными свидетелями их существования оставались старые карты. Используя их, грабители находят заброшенные места и достают оттуда монеты и украшения. Это первый тип черных копателей.

Ко второму типу относятся люди, которые понимают, что они копают, целенаправленно ищут археологический материал, хорошо знают историю и археологию. От таких «профессионалов» страдают памятники, представляющие наибольшую для науки ценность.

Популярностью у них пользуются могильники эпохи раннего железа, прежде всего, принадлежащие кара-абызской культуре (IV в. до н. э. – III в. н. э.). Для них они удобны неглубоким залеганием захоронения – 20 сантиметров от поверхности. Но прежде всего внимание привлекают ценные предметы, сделанные из бронзы. Все это хорошо звенит при использовании металлоискателя.

В женские погребения носители кара-абызской культуры клали богатые шейно-нагрудные украшения и поясные наборы. Все это могло бы многое рассказать о духовном мире этих людей и их эстетических представлениях, но, к сожалению, часто эти бесценные артефакты оказываются не в тех руках.

Наиболее разграбляемый могильник нашей республики – Охлебининский, он существовал более 2000 лет назад. Сюда грабители приезжают со всей страны.

«Грунт вынесли вместе с костями людей»

Прямой контакт с черными копателями происходит очень редко. Чаще всего археологи встречают лишь свидетельства их деятельности. Проводя исследования в Гафурийском и Иглинском районах, Светлана Леонидовна часто встречала «закопухи» – ямы, остающиеся после изъятия артефакта из грунта. Если копателю находка не нравится, предмет остается на том же месте, но уже в поврежденном культурном слое.

Таким единичным уроном памятнику дело не ограничивается. Вот какие воспоминания остались у ученой после одной поездки:

«Лично я сталкивалась [с черными копателями] в тот момент, когда под руководством Савельева Никиты Сергеевича копался два года подряд в 2011-2012 году могильник Кара-Абыз. Когда мы приехали на второй полевой сезон, то увидели, что значительная часть грунта была вынесена вместе с костями людей. Проведя дополнительные археологические исследования, мы поняли, что могильник был ограблен».

Наиболее интересный случай контакта археологов и черных копателей произошел в 2013 году. Одним вечером в нерабочее время к Национальному музею РБ подъехал неизвестный мужчина. Он прошел в здание, и со словами: «Передайте это Воробьевой», – протянул охране мешочек с археологическим материалом из бронзы. Незадолго до этого Светлана Леонидовна появлялась на телеканале БСТ, где рассказывала о проблеме черных копателей. Происхождение подкинутых предметов и личность раскаявшегося так и не были установлены.

Урон науке

Почему раскопки любителей представляют такую опасность? Дело в том, что археологический памятник в процессе изучения специалистами неминуемо разрушается. Грунт снимается слой за слоем, и всю информацию, которую можно упустить при раскопке, уже нельзя получить вновь. Критическое значение имеет стратиграфия, положение предмета, соседние находки и их связь. Археологи работают досконально, поэтому памятники раскрываются очень медленно. Большинство мест и вовсе консервируется для будущих поколений ученых, что будут располагать более совершенными технологиями.

При любительских раскопках не ведется датирование по слоям, не фиксируются все тонкости, черным копателям это и не нужно – они приходят на могильники и городища не за научной истиной, а ради прибыли или коллекционирования.

Перспективы борьбы

В 2011 году научному сообществу удалось обратить внимание властей на проблему нелегальных раскопок. Тогда Российская Федерация ратифицировала Европейскую конвенцию об охране археологического наследия, что предполагало активное вмешательство государства в защиту памятников против расхитителей. Чтобы узнать, что изменилось с тех пор, мы поговорили с экспертом по вопросу кладоискательства, историком Тузбековым Айнуром Ильфатовичем (далее – от первого лица).

«У вас границы этого памятника есть, нет?»

 

Вообще, на данный момент никаких изменений в законодательстве пока нет, и оно находится на том уровне, на котором с 2013 года были приняты эти законы [УК РФ ст. 243.2.], вносились только небольшие дополнения. После этого никаких особых подвижек не было. По прошествии времени это законодательство показало, что оно работает достаточно хорошо против застройщиков, строителей, но абсолютно не работает против физических лиц, которые разрушают памятники. Государство, со своей стороны, приняв эти законы, в дальнейшем уже регулировать ситуацию пока не может.

Мои коллеги сейчас занимаются реализацией проекта под названием «Кладоискательство: модное увлечение или преступление против прошлого?» в рамках финансирования от Фонда Президентских Грантов. Цель – в большей степени популяризация, разъяснение администрации, музейным работникам, что вообще происходит, как реагировать, как противодействовать этим людям, которые непосредственно уничтожают памятники.

И второй проект у нас сугубо научный: «Кладоискательство на Урале, разработка методов противодействия разрушению объектов культурного наследия». Наша задача на сегодняшний день в рамках этого научного проекта – разработать систему, направленную на изучение: как вообще изучать этих людей, эту деятельность. И выработать какие-то предложения для внесения, для улучшения законодательства.

Конечно же, для того, чтобы сохранить памятники, нам необходимо сначала получить объективные данные, что вообще происходит. Кладоискатели понимают, что то, чем они занимаются, является противоправной деятельностью, поэтому особо не разглашают. Мы же выработали несколько методик, которые нам позволяют анализировать социальные сети с помощью программ-парсеров. Дальше мы с помощью геоинформационных систем и данных, получаемых, например, с нашими коллегами из Управления по охране памятников, вносим данные о памятниках, на которых выявлены следы деятельности кладоискателей, в отдельную геоинформационную систему.

Мы совмещаем это с результатами парсеров. Затем мы уже на основе искусственного интеллекта планируем анализировать разные ресурсы: «ВКонтакте», «Авито», «Мешок», где люди выкладывают археологические предметы, и дальше уже принимать решение с нашими коллегами из правоохранительных органов, как наиболее эффективно можно противодействовать всем людям, которые находят и продают эти предметы.

Кроме этого, мы проводим интервью с теми кладоискателями, которые с нами хотят или могут поговорить, не боятся. Это происходит, конечно же, анонимно, но мы приглашаем психолингвиста, вырабатываем портрет – кто это, что это за люди. В последующем уже можно, например, из того, что мы там вычленили, производить некую таргетную рекламу посредством социальных сетей. Или же, например, ролики для такой категории людей отправлять – о противоправности их действий, о каких-то случаях того, как осудили людей, для того, чтобы люди, по крайней мере, понимали, что государство не стоит на месте, оно действует.

Государство за последние 5 лет активно проводит мониторинг и определение границ памятников. Определение границ памятника является очень важным моментом, потому что здесь у нас узкое место. Вот человек, приходя на раскопки, говорит: «Ну, я просто пришел, я ищу, там, метеорит». Правоохранительные органы, прибыв на место, говорят: «Хорошо, мы тебя поймали, ты вот здесь с металлоискателем». Но, обращаясь в управление, нарушитель спрашивает: «А это памятник или нет? Тогда, где этот памятник? У вас границы этого памятника есть, нет?» Управление может ответить: «Да, этот памятник был найден в 70-е годы, но границы его не установлены». Поэтому вот сейчас идет процесс активного определения границ. Этот процесс направлен не только против кладоискателей, скажем, он непосредственно оберегает памятник от строителей, от эрозий, природных каких-то явлений, когда берега разрушаются и нужно охранные раскопки проводить.

Опять-таки, я сказал, что важно знать границы, чтобы человека поймали в границах, – всё, здесь уже он не уйдет от ответственности. Второй момент – это сложность оценки ущерба. Вот человек две ямки выкопал, да, может, он выкопал и там уникальные артефакты забрал, или 10 ямок выкопал и, например, 3 фрагмента керамики там нашел, всплески металлов, руду и еще что-нибудь такое. Поэтому наша задача: выработать методику оценки ущерба, который тот или иной человек нанес археологическому объекту. Эти две составляющие в итоге нам позволят применить те меры, которые у нас оговорены в законе – Гражданском и Уголовном кодексах.

В первую очередь по нашим исследованиям установлено, что большинство археологических объектов грабится в пределах 50−60 километров от крупных городов. Видим мы это по социальным сетям, где концентрация кладоискателей находится. По городам Башкирии, например, Уфа, Стерлитамак, Ишимбай, Мелеуз, Белебей, Нефтекамск и т. д., и потом это совмещаем с данными, которые у нас есть в управлении. Выясняется, что это достаточно населенные места, в большинстве своем там ходит много местных. Поэтому задача первого проекта, который в рамках Фонда Президентских Грантов, заключается еще в популяризации, чтобы люди на местах знали, осознавали проблему. Ведь сейчас как происходит. Кладоискатель приходит, ходит по деревне, спрашивает у людей: «Можно, я покопаю?» «Ну, ты покопай, что мне, жалко, что ли, может, монетку найдешь». И люди не осознают, просто из-за неведения, что человек, по сути, совершает противоправные действия, выявляет археологические объекты, которые ему не принадлежат.

Нужно рассказать людям о том, что это является противоправной деятельностью, люди на местах должны реагировать, люди на местах должны не разрешать копать, говорить, мол, вы преступлением занимаетесь, и, соответственно, давать отпор. То же самое в средствах массовой информации. Мы, помимо нескольких научных семинаров, фильмы делаем, ролики снимаем. Первый ролик на Археостане уже как раз вышел при участии Светланы Воробьевой. Сейчас мы готовимся с целым рядом ученых из Казани и Екатеринбурга снять несколько таких роликов и запустить таргетную рекламу по соцсетям, чтобы люди понимали, что они, в принципе, сталкиваются с людьми, которые, по сути, грабят их. Грабят, лишают их этого культурного наследия.

У нас до этого был проект в Татышлинском районе, тоже из Фонда Грантов Главы РБ, и в рамках этого проекта мы проехали по всем школам района. Там была очень сложная ситуация с объектами археологии, кладоискатели из Перми были, из Башкирии были, и всем ребятам рассказали, что такая ситуация складывается, пояснили, что за это уголовная ответственность. Мы смогли охватить все школы, почти 1200 школьников. То же самое провели в Нефтекамске, от себя зависящую эту работу мы сделали. Хотелось бы и по всей Башкирии провести, чтобы определенная категория ребят, с 6-го по 9-й, 10-й классы, имела представление, что за такую деятельность предусмотрена уголовная и административная ответственность.

---

---