Археология. Тайны романтической науки

Современная археология находится в авангарде бурно развивающихся знаний о мире. Сегодня, в День археолога, который хоть и неофициально, но традиционно отмечается 15 августа, портал «ПОИСК» расскажет о том, как разные науки объединяются в исследовании прошлого, чем полученные данные могут быть важны для понимания настоящего, сколько в России еще не открытых древностей и почему некоторые археологи считают, что лучше не копать, чем копать. Наш собеседник — доктор исторических наук, профессор РАН, заведующий отделом теории и методики Института археологии РАН Дмитрий Коробов.

— Дмитрий Сергеевич, как Вы считаете, почему люди так интересуются археологией: читают новости, смотрят научно-популярные передачи, стремятся попасть на раскопки?

— Человека думающего всегда волнует, кто и как до него жил, откуда он сам, то есть собственные корни. Но в археологии еще привлекает романтика, навеянная поездками в экспедиции, тайнами открытий, извлечением прошлого из земли. Когда я говорю, какая у меня профессия, чуть ли не каждый признается, что в детстве хотел стать археологом.

— Какие именно знания о человеке, дает нам археология?

— Археология позволяет заглянуть в глубины прошлого, о которых нет никаких иных свидетельств. Человек современного вида существует около 100 тысяч лет, а если взять его предков, то 2,5 миллиона. Письменность же возникла где-то в 3 тысячелетии до н. э., то есть история, зафиксированная в разнообразных письменных источниках, насчитывает примерно 5 тысяч лет. Поэтому в реконструкции огромной дописьменной эпохи ведущую роль играет археология.

Но наша наука помогает и в исследовании периодов, хорошо отраженных в письменных источниках, даже в изучении современности. Есть, к примеру, археология полей сражений, восстанавливающая определенные страницы в истории, в том числе, например, Великой Отечественной.

— Не сужается ли пространство для деятельности археологов по мере продвижения к сегодняшнему дню, где все больше становится доля цифровой информации?

— В наше время жизнь быстро меняется, в том числе меняется и материальный мир, которым занимается археология. Бывает, что во время раскопок вытаскиваешь какой-то предмет, которому лет 50-60, и не понимаешь его назначения. Взять те же компьютерные технологии, которыми и я занимаюсь, и мои родители, работавшие в Горном институте, тоже занимались. У нас дома все антресоли были завалены какими-то бобинами с магнитными лентами, какими-то перфокартами. Покажи их сейчас молодому компьютерщику, он и не поймет, что это. А это материальная культура 70-80-х годов прошлого века, совсем недавнего времени. Так же, вероятно, будет и в археологии будущего, которая обратится к нашей современности: несмотря на то, что большинство данных сегодня сохраняется в цифровом варианте, поле для работы археологов все равно останется.

— Как изменилась археология за последние несколько десятилетий?

— Здесь надо разделять теоретическую сторону и практическую. Что касается теории, то археология стала многообразной, разносторонней, в каком-то смысле какофоничной. Полвека назад всем было понятно, что археологические культуры связаны с передвижением народов: пришел некий этнос – принес свою культуру, снова мигрировал – дальше распространил ее. Сегодня мы понимаем, что это не универсальный закон: в одних случаях дело обстоит так, в других – иначе. Раньше существовали крупные парадигмы, владевшие умами, а сейчас у нас больше нет единых взглядов, нет глобальных концепций, объясняющих прошлое. Все распадается на отдельные направления, течения, школы, спорящие между собой или друг друга не замечающие, или сосуществующие, перетекающие одна в другую.

А с практической точки зрения… Орудиями труда археолога 50 лет назад были лопата, совочек, кисточка, нивелир, линейки, масштабные рулетки, чертежные инструменты. Я работаю в экспедициях больше 40 лет, с 1984 года, и отлично помню, как мы фиксировали наши древности с помощью бумаги-миллиметровки и чертежных инструментов, как делали топографические планы, используя нивелир, в лучшем случае теодолит. С тех пор все очень изменилось.

— Расскажите, пожалуйста, о новых технологиях, с которыми сейчас имеют дело археологи.

— Сегодня археология – это высокотехнологичная научная дисциплина, тесно связанная с достижениями в различных областях знаний.

В обнаружении археологических памятников нам серьезно облегчают работу данные дистанционного зондирования, полученные с помощью аэрофото- и космической съемки. Конечно, аэрофотография служит археологам уже более ста лет, но в последние годы эта область демонстрирует мощный рост за счет большого количества космических снимков, к тому же размещенных в свободном доступе. Они подробные, сверхвысокого разрешения, на них можно различать даже отдельные археологические комплексы, и такая космическая съемка покрывает всю планету. Используя этот мощный инструмент, мы еще до выезда в экспедицию можем достаточно близко ознакомиться с тем, что нас там ждет.

Однако дистанционное зондирование подходит только для местностей, не покрытых лесными массивами. В лесистых же районах нам на помощь приходит технология, сегодня широко известная, но 20 лет назад произведшая в археологии, и не только в ней, настоящий переворот. Называется она «лидар» и представляет собой высокоточное лазерное сканирование местности с воздуха. В результате математических операций мы получаем трехмерное облако точек, отображающих всю поверхность нужного нам участка. Дальше с помощью специальных компьютерных алгоритмов «убираем» всю растительность и видим то, что она скрывает. Таким образом можно обнаруживать археологические памятники и уточнять данные по уже найденным. Это особенно важно для нашей страны, где много объектов находится в лесной зоне. Один из самых известных – Гнёздовский археологический комплекс в Смоленской области, включающий в себя сотни курганов. Они изучаются уже более ста лет, но только в последнее время с воздуха были получены высокоточные цифровые планы всех курганных насыпей, что является совершенно новой и необычайно ценной для археологов информацией.

Помогают нам также изучать конкретные памятники беспилотные летательные аппараты. Раньше археологи использовали воздушные шары, летающих змеев, мотодельтапланы – все, что могло поднять в воздух фотоаппарат или человека с фототехникой. А сейчас ни одна экспедиция не обходится без квадрокоптеров, октокоптеров и прочих беспилотников, позволяющих делать высокоточные топографические планы археологических памятников.

Активно применяем мы и методы археологической геофизики, тоже уже испытанные: электроразведка известна с 1930-х годов, магнитная разведка – с 1950-х, георадиолокация – с 1980-х. Но приборы совершенствуются, и появляются новые способы. Благодаря широкому спектру геофизических методов и инструментов мы можем исследовать большие участки и без раскопок выявлять под землей археологические структуры, а дальше точечно выбирать интересные комплексы. При этом не надо вскрывать широкие площади: реконструировав полный план поселения или могильника, мы имеем возможность сделать всего лишь небольшой раскоп.

И опять же, что позволяет нам с высокой точностью исследовать объекты? Космические технологии, прежде всего, система глобального спутникового позиционирования – GPS или российская система ГЛОНАСС. Она позволяет нам с помощью приемников в любой точке планеты с открытым пространством над головой получить точные координаты нашего местонахождения. Если использовать приемники геодезического класса, точность будет буквально сантиметровая.

Вся эти данные – дистанционного зондирования, глобального спутникового позиционирования, археологической геофизики – объединяются с помощью географических информационных систем (ГИС). Эта важная технология известная археологам более 40 лет, но в последние годы она стала использоваться очень активно. ГИС позволяет создавать большие базы данных, оперировать крупными массивами, картографировать нашу информацию на уровне целого государства, а также создавать подобные системы национального масштаба, регионального, микрорегионального, вплоть до отдельного памятника, сведения о котором мы можем включать в такую геоинформационную систему.

Все эти описанные мной сейчас технические достижения в совокупности произвели в полевой археологии настоящую революцию.

— А какие новшества появились в научной обработке полученного материала?

— Что касается аналитической деятельности, изучения добытых предметов, то и тут наша наука развивается семимильными шагами. К услугам археологов сегодня – большой блок естественно-научных методов, связанных с материаловедением. Работая, допустим, с предметами из металла, мы можем выйти на конкретные месторождения, откуда происходило сырье, и реконструировать маршруты, по которым оно перемещалось, а также восстановить интересные технологии. Причем если в прежние годы ради исследования материала требовалось отпилить фрагмент, чтобы, например, сжечь его и получить спектральное изображение, то сегодня имеющиеся в нашем распоряжении приборы позволяют изучать предмет, не разрушая его – с помощью лазерных технологий, рентгена, флуоресцентного анализа.

Применяем мы и более сложные методы, связанные с ядерной физикой, для чего активно сотрудничаем с Национальным исследовательским центром «Курчатовский институт». Там используют технологии, дающие возможность проникать в, казалось бы, недоступные, закрытые, как капсулы, предметы, не повреждая их.

Колоссальный рывок в наше время совершила археологическая биология, или биоархеология, и ее часть – палеогенетика, занимающаяся реконструкцией родственных связей и людей, и животных. За последние 10 лет накопилась огромная база образцов палео-ДНК, и каждый год она увеличивается на порядок. Используя анализ человеческих костей на изотопы углерода и азота, можно реконструировать палеодиету – определить, чем человек питался, а прибегая к анализу на тяжелые изотопы стронция, поступающего в организм вместе с водой, выяснить, из какой местности происходил этот человек. Методу анализа на содержание стронция тоже лет 30, но на нынешнем этапе по нему собрано значительное количество используемых археологами данных.

— Важно, что эти технологии могут применяться в комплексе?

— Да, и в полевой, и в аналитической археологии главенствует всесторонний подход. В распоряжении ученых громадный и постоянно пополняющийся инструментарий. И каждые несколько лет появляется какой-нибудь новый прорывной метод, возникает сотрудничество археологов еще с кем-то из специалистов, что позволяет нам по-новому взглянуть на объекты исследований.

Но в большом количестве высокотехнологичных методик и инструментов таится одна опасность, о которой нельзя забывать: человек, сосредоточенный на технической стороне дела, начинает терять чисто археологический, обобщающий и углубленный взгляд на предмет своих занятий. Вот только один нюанс. В прежние времена археолог много рисовал и в процессе рисования, то есть ручного описания предмета, осмысливал то, что откопал. Он анализировал слой, в котором сделал находку, сам объект и соседствующие с ним. А когда на помощь пришли цифровые технологии, остается только щелкнуть фотоаппаратом, расставить какие-то точки, замерить их. Уже немного по-другому выстроена методика археологической фиксации. И человек нередко воспринимает раскопки как поле применения технических средств. В нашей, отечественной, археологии эта проблема пока не очень осмыслена.

— Что же мешает сегодня археологу работать в своем темпе, рисовать во время раскопок?

— Разумеется, кто-то может себе такое позволить, но нам чаще всего не хватает времени. Естественно, по-прежнему проводятся важные научные изыскания, некоторые из года в год, примером чего может служить Фанагорийская экспедиция нашего института, которую возглавляет доктор исторических наук профессор Владимир Кузнецов. Я сам уже давно езжу на Северный Кавказ, где веду раскопки поселений и могильников аланов.

Но в современном мире археология на 90% — охранная, то есть коммерческая, контрактная, связанная с деятельностью строительных фирм. Прокладывание дорог и газопроводов, возведение жилых районов и торговых центров, развитие городской инфраструктуры – все это обычно требует археологической экспертизы. И постепенно сложилась ситуация, когда научная – академическая, университетская, музейная – археология составляет небольшой процент от общего числа раскопок, значительно уступая охранной.

Охранная археология – это жестко регламентированный процесс, связанный, в первую очередь, с фиксацией найденных предметов. Археолог все чаще – технарь, человек в строительной жилетке и каске, по протоколу фиксирующий найденные объекты.

— А как же памятники, лежащие за пределами хозяйственной деятельности человека. Курганы в степи подождут?

— И хорошо, и пусть ждут! Я вообще сторонник того, чтобы копать меньше. Есть такое понятие как «недеструктивная археология», означающее сохранение археологического наследия по возможности нетронутым. Сторонники этой установки стремятся проводить раскопки лишь тогда, когда памятнику угрожает антропогенная или природная опасность. А если все в порядке, лучше не трогать. Если мы применим технологии, о которых я говорил, то и без раскопок узнаем о памятнике достаточно много, а дальше выберем небольшой участок, который позволит нам при минимальном вторжении ответить на максимум вопросов. Пока «недеструктивные» изыскания еще не стали доминантой. Но я считаю, что они представляют современный подход к археологии и стараюсь вложить эту мысль в головы своих студентов.

— Не проводя раскопки или проводя их минимально, Вы отдаете право на исследование будущим поколениям?

— Конечно! Археология ведь не только сама создает свой собственный источник путем раскопок, она же этот источник и разрушает. Если мы раскопаем объект полностью, после нас там никто не сможет копать. А спустя время появятся более совершенные методики и технологии. Поэтому уже сейчас археологи оставляют часть памятника нетронутой для тех, кто придет на эти раскопки спустя 10, 20, 30 лет. Такое требование стало повсеместным и включено в методику наших полевых исследований.

— А много ли на территории России древностей, которые ждут своего часа?

— У нас еще с дореволюционных времен, с Императорской археологической комиссии и по сию пору действует система: за выдачей открытого листа на раскопки должен следовать отчет, причем хорошо составленный. Качество отчета рассматривают экспертные комиссии, решающие, выдавать ли археологу следующий открытый лист. В результате столь жесткого подхода мы имеем богатый документальный материал.

За последние 150 лет у нас в Институте археологии РАН и в Институте истории материальной культуры РАН в Санкт-Петербурге накопились огромные архивы отчетов. На базе своего архива, который пополняется с 1945 года, мы стали создавать карту археологических памятников России. Туда уже внесены данные за первые 20 лет сбора сведений и за последние 15. В совокупности только отчеты за эти 35 лет дали примерно 100 тысяч памятников, а сколько будет еще, и сколько остается невыявленных! Так что перед российскими археологами — непаханое поле деятельности.

— С чего Вы посоветуете начинать свой путь в профессии тому, кто хочет стать археологом?

— Когда я учился в МГУ на историческом факультете и специализировался на кафедре археологии, среди моих сокурсников не было ни одного, кто решил стать археологом в процессе поступления в университет или будучи студентом. Все выбрали специальность еще в школьные годы, занимались в археологических кружках, ездили в экспедиции. Сейчас школьников в связи с изменением законодательства в экспедиции возят редко, но остались археологические кружки, конференции, в том числе всероссийские. Эти возможности нужно использовать будущему археологу.

— Где можно получить высшее образование в области археологии?

— В МГУ им. М. В. Ломоносова на историческом факультете на кафедре археологии или на такой же кафедре Государственного академического университета гуманитарных наук (ГАУГН).

— А где можно научиться работать с теми методиками и инструментами, о которых Вы рассказали?

— Опять же в МГУ и в ГАУГН или в Центре коллективного пользования при нашем Институте археологии. Образование в области археологической геофизики дают на геологическом факультете МГУ, в области геодезических технологий и геоинформатики – там же на географическом факультете, в Московском государственном университете геодезии и картографии (МИИГАиК) и в ГАУГН, где я как раз читаю курс по геоинформатике.

— Когда археолог начинает проводить собственные раскопки?

— Поначалу он участвует в археологических экспедициях, научных и охранных, и постепенно у него формируются интересы. Первый открытый лист, то есть разрешение на собственные работы, дает право на разведку без раскопок, второй – на небольшие раскопки, которые называются шурфы, служащие для определения границ памятника и, соответственно, мощности культурного слоя. И только спустя несколько лет можно получить лист на полноценные археологические изыскания.

— Какими качествами должен обладать археолог? У него должно быть развитое воображение?

— Конечно. Покажите какой-нибудь бронзовый или железный фрагмент, найденный на раскопках, среднестатистическому человеку, и для него это, скорее всего, будет просто мусор. Для археолога же фрагмент керамического сосуда – первый шаг к тому, чтобы восстановить сам предмет и обстановку его бытования. Но ведущую роль здесь все же играют знания и опыт, позволяющие проводить аналогии и воссоздавать цельную картину.

А еще археологу необходимо терпение, безграничное терпение. Работа у нас нудная, требующая педантизма. Настоящий археолог должен быть, на мой взгляд, скучным педантом, который терпеливо копает, пишет, чертит, стараясь ничего не пропустить.

— Наверняка терпение необходимо и для того, чтобы переносить далеко не всегда комфортные условия раскопок?

— Конечно. Ведь там может быть жарко, холодно, пыльно, грязно, сыро, ветрено. И вот сидит человек с утра до вечера то под солнцем, то под дождем, то в пыли, то в грязи – мы в полевых условиях все время грязные – с чавкающей жижей или сухой растрескавшейся почвой под ногами. Долбит кайлом цемент, в который превратились песок или глина, и старается извлечь из археологического объекта максимум информации, невзирая на обстоятельства… В полевых исследованиях всегда трудно в той или иной степени, но мы уже привыкли и не обращаем на дискомфорт внимания. Выполняем рутинную работу: копаем и тщательно фиксируем, протоколируем находки, потому что важно не только то, что мы нашли, но и то, как мы сумели это задокументировать.

К счастью, археология – практическая наука, в ней много разнообразных технических моментов, почти не оставляющих ни времени, ни сил на рефлексию: делаешь дело, не отвлекаясь на посторонние моменты, и хорошо.

— А что же особенно радует археолога? Сделанное открытие?

— Да, всегда приятно найти нечто необычное, подобное чему никто до тебя не находил. Но также интересно и разобраться в сложном научном вопросе: вот десятки человек накапливали археологический материал, а потом один все обобщил, синтезировал и на основании данных, полученных коллегами, и собственных размышлений создал цельную историческую картину. Это тоже открытие, и для меня, например, разобраться в какой-то научной проблеме – особенная радость.

Археология связана с материальной культурой, и археологи различаются по своему отношению к предметам. Среди нас есть вещеведы, которым интересны сами вещи, их изучение, работа с определенным видом керамики, украшений и т. п. Такой археолог радуется отдельному добытому объекту, изучает его, систематизирует данные. А есть те, и я в их числе, для кого найденные артефакты – это, прежде всего, инструменты для размещения их в какой-то последовательности, из которой можно извлечь сведения о жизнедеятельности людей. Меня занимает реконструкция того, как эти люди строили свои жилища, чем питались, где выращивали зерновые или пасли скот, какие сельскохозяйственные орудия применяли, как взаимодействовали с теми, кто жил по соседству. При таком подходе обнаруживаемые предметы – рабочий материал, дающий возможность реконструировать жизнь людей прошедшего времени.

— И как, по вашему мнению, люди за прошедшие века сильно изменились?

— С одной стороны, мы отличаемся от своих предков прежде всего тем, что у них сознание было более цельным, они воспринимали мир единым, для нас же он более раздроблен и усложнен. С другой стороны, несмотря на то, что мы живем в цивилизации высоких технологий, человек по сути своей остался таким же, как тысячи лет назад, и это помогает нам, археологам, разгадывать загадки прошлого, понимать настоящее и всматриваться в будущее.

— Романтика!

— Несомненно.

Беседовала Ирина Кравченко

Изображение на обложке: Trnava University/Unsplash