Австрийский актер Вольфганг Черни снимается в российском кино больше десяти лет

Начинал Вольфганг с ролей фашистов. Голубоглазый, светловолосый, говорит на немецком языке — туда ему и дорога. Но Черни это не устраивало, и он выучил русский язык. Вольфганг сыграл даже былинного героя Алешу Поповича в «Последнем богатыре» Дмитрия Дьяченко.

Мы встретились в Сочи на кинофоруме «Евразия», куда Вольфганга пригласили в качестве гостя. Поскольку он активно снимается в разных странах, перемещается по всему миру, то на российских фестивалях — редкий гость. После показа короткометражной программы, которую Вольфганг непременно хотел посмотреть, он подошел к молодому индийскому режиссеру, снявшему фильм о своем отце, страдающем деменцией, и эмоционально благодарил его за отвагу.

— На вас произвел впечатление этот фильм?

— Да, поэтому я и подошел к индийскому режиссеру, сказал ему, что мне очень понравилась его картина. Он молодец. Я понимаю, насколько сложно рассказать свою личную историю. Она же очень интимная.

— В Сочи вы приехали с какой-то миссией? Прежде вас не встречала на наших фестивалях.

— Меня пригласили, и я приехал. Люблю смотреть кино, бывать на кинофестивалях, но когда снимаюсь, то времени нет где-то еще бывать. Здесь же показывают в основном авторское кино, не коммерческое, в котором я больше снимаюсь, поскольку у меня семья, ребенок. В будущем хотелось бы чаще работать в авторских картинах.

— Вы уже вписались в наш киноконтекст? Разбираетесь, к кому из режиссеров стоит идти, а к кому нет?

— В Россию я приехал 13 лет назад. Людей совсем не знал, не говорил по-русски. Начал учить язык. Это был длинный и сложный процесс. Сейчас более или менее овладел им. Но и теперь не всегда знаю людей, хотя со многими уже довелось поработать. Мне повезло встретиться с прекрасными людьми, с кем-то даже подружиться. Уже понимаю, с кем можно работать, а с кем пока нет. А если возникают сомнения, обращаюсь к своему агенту.

— Не бесит, что предлагают одноплановые роли?

— Уже нет. Сначала я играл только немцев, много снимался в военных фильмах. Часто отказывался от каких-то предложений, особенно если это были фашисты, убивавшие людей. Я говорил: «Ребята, это не человек, а просто монстр». Фашист ведь, каким бы ужасным он ни был, человек с определенным характером, а не функция. Я соглашался играть, если видел интересный и сложный образ, а не просто стереотип. Исходя из этого, я снимался в «Собиборе», «Зое», «Красном призраке», «Нюрнберге».

— У вас теперь два «Нюрнберга»?

— Да, я снялся в фильме Николая Лебедева, где у меня одна из главных ролей, и в Америке, но там маленькая роль. В последние четыре года я уже играю русских героев и на русском языке. Потом их переозвучиваю либо сам, либо приглашают российского артиста. Я прекрасно понимал, что лучшие роли в России — роли русских, и для того, чтобы их получить, надо знать язык.

— Вы сейчас в основном сфокусированы на российском кино?

— Не только, хотя здесь много работы и столько всего интересного происходит. Я с удовольствием работаю в России, когда есть классные проекты. Немцев играть не хочу, особенно сейчас. Честно говоря, устал от этих ролей. Когда предлагают интересные роли на Западе, снимаюсь там. В моей голове нет границ. Неважно, где снимается фильм. Важны люди, у которых есть идеи. И тогда не имеет значения, где ты, в Австрии или в России.

Русские часто думают, что на Западе всё и всегда лучше. Иногда так и есть, потому что там больше бюджеты. В России мы сняли «Красный призрак» меньше чем за миллион долларов. По меркам кино это скромный инди-фильм. При этом им заинтересовались больше чем 120 стран. Все мои друзья в восторге от фильма. Я их спрашивал: «За сколько, думаете, мы его сняли?» Отвечали, что не меньше, чем за десять миллионов.

Я снимался у Андрея Богатырева уже в нескольких проектах. Мы стали друзьями. Почти семь лет назад родился замысел «Красного призрака». Это длинная история. Долго искали деньги. Снимали, потом останавливались. Работали зимой при минус 35. Такая классная была атмосфера, что я даже переживал. Когда все слишком хорошо на съемочной площадке, то потом может быть не так радостно.

— То есть вы нашли единомышленников?

— В России классные люди, надо только их найти. Мне нравится, что у вас люди хотят работать. В Европе иногда сложный момент связан с началом проекта. Прежде чем его запустить, долго думают: «Может быть, через год начнем». Мои друзья в Австрии хотели сделать новогоднюю сказку про маленькую девочку и занимались этим пять лет. В последний момент один из продюсеров сказал «нет». И они всё потеряли — деньги, время, пять лет своей жизни. В России все делается легче и быстрее.

— Расскажите о своем американском опыте.

— У меня там были фильмы, агентство. Там я учился в киношколе в Голливуде. Это совсем другая работа. Там больше денег, но очень высокие налоги и огромная конкуренция. Везде. В каждой сфере. Особенно сейчас. Все боятся искусственного интеллекта. Люди переживают из-за сложной политической ситуации, ведь никто не знает, что будет дальше. И это чувствуется, особенно в кино. В России другая философия: твое кино должно быть, что бы ни происходило. Я знаю актеров, которые не снимались по десять лет, а сейчас все они заняты в кино. 

— Где вы в основном живете?

— Между Россией и Австрией.

— Вы готовились к театральной карьере?

— Да. Я играл два года в театре в Мюнхене и Вене, но моя любовь с детства — кино. Я ведь сначала два года учился в медицинском институте, но потом сказал: «Все! Больше не хочу». Все в моей семье врачи, и я пошел по стопам отца и брата. Неплохо сдал экзамены, но не захотел работать с пациентами. Еще был вариант, что стану спортсменом, пловцом, инструктором. Для меня важно, что профессия актера предполагает командную работу. А что значит спортсмен? Ты один против всех, если ты не волейболист.

— А как вы стали сниматься в России? Кто вас приметил?

— В Австрии очень маленький рынок, но когда я получил предложение из России, то не думал всерьез об этом. Что там? Мафия, медведи, «калашников»? Больше я ничего не знал. Я снялся впервые в проекте «Снайперы: Любовь под прицелом». Фактически это история о Ромео и Джульетте. Я был в восторге. Все трюки я делал сам. Почувствовал легкий творческий хаос, но он почти всегда сопровождает работу в российском кино. Я очень благодарен режиссеру Зиновию Ройзману за этот опыт. Он умер два года назад. Зиновий был пожилым человеком, евреем, как я понимаю. Половина его семьи погибла в концлагере, но он так переписывал мою роль, чтобы это был немец, но не фашист, неплохой человек, который жил в плохое время. Зиновий был сильным, харизматичным человеком. Он сказал: «Я верю, что не все немцы — монстры».

— Вы к тому времени были уже известным актером и дома, и в Германии?

— После школы я снялся в сериале «Шторм любви», ставшем очень популярным в Германии. Я получил главную роль, снимался год в 220 сериях. Каждая — 45 минут. То есть каждый день мы снимали по 45 минут экранного времени. Это очень много. Даже не знаю, как я выдержал. У меня было много текста, но это классный опыт. Благодаря этому сериалу я стал известен. Мне было 24 года, и все меня знали.

Немецкий режиссер Феликс Шультес, который живет в России, помогал Зиновию Ройзману с немецким кастингом. Я попал в сотню немецких актеров, которых пригласили на пробы. Я же австриец, но это было неважно. В конце концов, Гитлер — тоже австриец. Когда я в форме, а глаза у меня голубые, то всё — сразу фашист.

— Но теперь в вашем арсенале еще и былинный богатырь Алеша Попович.

— Ну да. Есть актеры, которые всегда играют стереотип. Мне это скучно. Недавно я сыграл в сериале «Константинополь» русского боксера. Мы снимали в России, Баку, Турции. Все было прекрасно — режиссер Сергей Чекалов, актеры (снимались Оксана Акиньшина, Александр Устюгов, Кирилл Кяро, а действие происходит в 1920 году. — С.Х.). Больше пока не могу ничего рассказывать.

Еще был хоррор, где я впервые сыграл русского человека. Все это переозвучивали, потому что я не так хорошо говорил по-русски. Сейчас есть программа, которая убивает акцент, когда я говорю на русском.

— Моя американская подруга занимается с голливудскими актерами разных национальностей, корректирует их речь, убирает акцент или, наоборот, прибавляет перед съемками.

— У меня в Голливуде тоже был коуч, когда я должен был говорить на американском английском. Я тогда много этим занимался, читал на американском английском.

— Вы уже давно живете в России. Появились новые привычки? Что-то поменялось в менталитете?

— Моя русская жена иногда мне говорит: «Вот сейчас ты русский». Это смешно. Когда я бываю дома, в Австрии, то мне кажется, что все там очень медленно. В воскресенье никто не работает. Все закрыто. Это тоже хорошо, но в России всегда и все возможно. Особенно на съемках я привык к тому, что многие вещи можно решить очень быстро.

Есть, конечно, актеры, которые заставляют долго себя ждать, чтобы показать, какие они крутые. В основном же все люди здесь быстрые, стремительные, и это мне нравится. Вы более самостоятельные, потому что не ждете помощи откуда-то, надеетесь только на себя. Либо я сам это сделаю, либо никто этого не сделает. В нашей богатой Австрии и Европе в целом это проблема. Все сытые. Всё у нас есть. Это плюс и минус. Австрия — нейтральная страна, все в ней тихо, спокойно, безопасно. Это хорошо. В России мне нравится то, что много всего происходит, постоянное движение. Все, образно говоря, голодные и чего-то хотят.

— Ваш сын — билингва? На каком языке говорит?

— Он трилингва. Я с ним на немецком говорю, моя жена Вика — на русском. А мы с ней разговариваем только на английском. Леонарду сейчас четыре года, и он лучше меня говорит на русском, без акцента, как москвич. И на немецком со мной просто идеально разговаривает, не как австриец, а как немец. И по-английски все понимает. Я в восторге.

— Большая разница между австрийским и немецким?

— Все зависит, откуда ты. Из Вены, Тироля… Это как британский и американский английский. В Германии также чистого немецкого почти нет. Разве что в Ганновере и еще трех-четырех деревнях вокруг — классический немецкий. В Баварии, где я пять лет жил, сильный диалект, и мне это нравится.

— Как сложилась судьба ваших однокурсников, с которыми вы учились в Вене?

— Я даже не знаю, где они все сейчас. Нас было десять на курсе, как минимум четверо уже не работают как актеры. У одной моей сокурсницы была депрессия, и она не смогла играть. А такая талантливая была.

— Тем и опасна актерская профессия. Она слишком связана с психикой.

— Многие идут в эту сферу, потому что хотят быть известными, точнее, хотят внимания. И иногда это становится проблемой, как автомобильная авария. Есть люди, которые это используют. Мне не нравится, когда актерская игра становится формой терапии.

— Умеете переключаться?

— Стараюсь быть обычным человеком. У меня много друзей вообще не из этой сферы. Я хочу найти баланс. Когда мы снимали «Собибор», я знал, что все это реально происходило и в жизни было даже страшнее. Ложился спать, и передо мной проносились ужасные кадры. Но обычно я могу отключаться. Это же моя работа.  

— Знаете, что будет через год-два? Надолго планируете свои проекты?

— Сейчас такое дикое время, что это делать сложно. У меня есть какие-то проекты, переговоры, но точно не знаю, что в итоге будет. Многое зависит от политики. У меня есть свои продюсерские проекты.

— В режиссерское кресло сесть не хотите?

— Один раз это уже было. Я многое видел, с хорошими режиссерами работал. Идеи есть. Может быть, лет через десять что-то сниму сам. Посмотрим. Сейчас работаю больше как продюсер, потому что это предполагает контроль над проектом.

— В фильмах, где сами снимаетесь?

— Я раза два-три был продюсером на картинах, где играл главные роли. Работаю как креативный продюсер, генерирую идеи, провожу кастинг, принимаю творческие решения, но к деньгам тоже иду шаг за шагом.