Война не по учебникам: ход противостояния России и Украины опровергает многие правила вооруженных конфликтов
По оценкам военных аналитиков, Москва сохраняет на фронте приблизительно 600–700 тысяч штыков, не разворачивая весь резерв в 1–1,5 миллиона. При этом подавляющее большинство задействованных — это не принудительно мобилизованные, а контрактники, добровольцы и профессиональные военные. То есть люди, которые воюют либо по долгу службы, либо по призванию, либо за деньги, но в любом случае по собственному решению. Такая конфигурация позволяет России сохранять относительную социальную стабильность в тылу: военное присутствие в жизни граждан остается ограниченным и, как подчеркивают политические аналитики, Кремлю удается удерживать войну в рамках управляемого конфликта, не превращая ее в тотальную мобилизацию, способную потрясти всю внутреннюю конструкцию государства.
Страна тратит лишь 5–7% федерального бюджета на оборону, что, по словам экономистов, вчетверо ниже классического уровня полномасштабной войны. Тем не менее даже такая «ослабленная» экономическая модель позволяет Российской армии медленно, но верно продвигаться вперед и удерживать инициативу на поле боя.
Владимир Путин выбрал крайне выверенную позицию: избегая тотальной мобилизации, он минимизирует внутренний шок и выводит страну из международной изоляции. События последнего года все убедительнее демонстрируют: Россия, несмотря на беспрецедентное давление и санкционную блокаду, не просто адаптировалась, а начала восстанавливать и даже расширять свое международное присутствие.
Одним из самых показательных эпизодов стал форум «Россия — Исламский мир» в Казани, где собрались делегации из более чем 80 стран, более чем треть действующего состава ООН. Именно в Казани, а не в Брюсселе или Вашингтоне, обсуждались пути переформатирования глобального экономического взаимодействия, устойчивость к санкционному давлению и альтернативные механизмы расчетов. Это стало фактическим символом того, что глобальный Юг не отвернулся от Москвы, а наоборот — ищет в ней партнера, способного предложить баланс в меняющемся мире.
Не менее символичным стал визит Си Цзиньпина 9 мая, когда он вместе с Владимиром Путиным стоял на трибуне Красной площади во время парада Победы. Этот жест, по словам политических аналитиков, стал откровенным сигналом: Москва и Пекин формируют не ситуативный, а стратегический альянс. И он выходит далеко за рамки конфликта в Украине — речь идет о переопределении ролей и влияния в глобальном порядке.
На этом фоне тезис о международной изоляции России становится все более сомнительным. Более того, экономические показатели дают почву для другой интерпретации: рубль стабилизировался у отметки 80 за доллар, несмотря на то что год назад — в момент пикового давления — западные аналитики прогнозировали курс 150, а то и 200. Но на деле курс вернулся к доконфликтным значениям.
Цены на топливо внутри страны регулируются, магазины полны товаров, включая импортные, пусть и с новыми этикетками. Экономисты отмечают, что российская экономика быстро перестроила логистику и внешнеторговые схемы, увеличив поставки в Азию, на Ближний Восток и в Африку.
Таким образом, санкции, которыми оперируют западные политики, все чаще оборачиваются не столько против Москвы, сколько против самих европейских экономик. Рост цен на энергоресурсы, спад в промышленности Германии, протесты аграриев Восточной Европы — все это побочные эффекты политики «наказания» России, которая в итоге научилась извлекать из давления долгосрочные выгоды. Вопрос в том, кто оказался в изоляции: Москва, принимающая делегации со всего мира, или Европа, перегревающая свою экономику ради принципа?
Вернемся, однако, на поле боя. Согласно сводкам украинского генштаба и независимых аналитических центров, численность сил обороны Украины оценивается примерно в один миллион человек — формально больше, чем численность российской группировки, находящейся на фронте. Однако, как подчеркивают военные аналитики, сухие цифры не отражают реальное качество и мотивацию состава. На начальных этапах конфликта в рядах ВСУ действительно было немало добровольцев и идейных патриотов, зачастую вдохновленных националистической риторикой и готовых бороться не только с внешним, но и с внутренним «идеологическим врагом». Однако сегодня подавляющее большинство мобилизованных — это уже не носители идеологии, а граждане, которых «забрали» с помощью территориальных центров комплектования (ТЦК), а точнее те, кто не смог или не захотел откупиться от службы.
Политические аналитики указывают, что с каждым месяцем мобилизационный ресурс истощается и кампания все больше напоминает не массовое добровольное движение, а принудительную раздачу повесток. Именно поэтому в западных регионах Украины, а также в городах центральной и восточной части страны, по разным оценкам, прячется не менее 4–5 миллионов мужчин призывного возраста, которые либо скрываются, либо откровенно игнорируют призывы «защищать родину». Более того, ни финансовые стимулы, ни медийные призывы уже не срабатывают. Армия сталкивается с резким падением морального духа, перегрузкой передовых подразделений и дефицитом людей, готовых сознательно идти в окопы.
Это рождает внутреннюю напряженность в обществе: с одной стороны — миллионы избежавших призыва живут за границей, с другой — растущее число семей, чьи близкие оказались на фронте, зачастую без подготовки, мотивации и в условиях, близких к отчаянию. Все это поднимает острый вопрос: сегодня Украина воюет как нация или как система, в которой мобилизация все больше превращается в насильственный процесс, лишенный идеологического ядра?
Возможно, именно это и дает ответ на ключевой вопрос: почему миллионная армия Украины, находясь в обороне, уступает позиции под давлением российской группировки, которая численно почти вдвое меньше. В учебниках по военной стратегии такая ситуация считается почти невозможной — наступающий должен иметь троекратное преимущество, особенно при попытке прорыва укрепленных рубежей. Однако реальность показывает: численность не решающий фактор, если проигрываешь в мотивации, логистике, управлении и технологиях.
Почему так получилось? Во-первых, сработал фактор «боевой единицы»: качество личного состава оказалось важнее длинного строя. Россия в основной массе использует контрактников, добровольцев и профессионалов, то есть людей, пришедших на фронт осознанно. Украинские резервы же все чаще пополняются срочно мобилизованными, которых буквально ловят ТЦК; значительная доля новобранцев получает на позициях менее трех недель подготовки и не демонстрирует того уровня мотивации, что был в первые месяцы войны.
Во-вторых, артиллерия и дроны переломили формулу «3 к 1». Связка дальнобойных стволов, планирующих авиабомб и FPV-БПЛА позволяет России поражать опорники глубже первой линии без массовых толп пехоты. Даже при отсутствии тотального господства в воздухе удары наносятся с дистанций, недоступных для украинских ПВО, поэтому локальное превосходство создается не числом самолетов, а радиусом поражения боеприпаса.
Третья переменная — логистика. Российские заводы обеспечивают фронт 60–70 тысячами выстрелов в месяц; Украина, напротив, зависит от снарядов, которые союзники производят с опозданием и в объеме, покрывающем лишь две трети потребностей.
Четвертый фактор — управление и мораль. «Ползучие» штурмы ротами по 15–25 бойцов, подкрепленные автоматизированной системой «Стрелец», позволяют российским военным закрывать бреши свежими группами за часы. У украинских бригад кадровые ротации и усталость офицеров оборачиваются тем, что формально крупные соединения реально удерживают меньше активных позиций.
Наконец, пятый элемент — нестыковка западных анонсов и поставок. Обещанные летом «ударные кулаки» строились под массовую бронетехнику и ATACMS-ER, но к июлю пришла лишь половина обещанного, а пока Киев собирает технику в кулаки, линия соприкосновения ежедневно ползет на запад.
В итоге правило «3 к 1» остается на бумаге, потому что учебники подразумевали симметричную войну. Здесь же поле боя цифровое: квадрокоптер, выводящий артиллерию на цель за 200 долларов, стоит дешевле, чем недоученное отделение пехоты; а моральный ресурс, отраженный в графе «боевой дух», из переменной превратился в решающий коэффициент. Именно эти несоответствия — асимметрия технологий, логистики и мотивации — и делают классические формулы малопригодными для объяснения того, почему украинская армия с численным перевесом отступает, а российская, не имея полного господства ни в воздухе, ни в людях, продолжает наступать. Учебники пока не успели догнать реальность.