«Извините, что приходится меня спасать». Психолог — о том, как тюменцев лечат в рехабах и почему жизнь после не будет прежней

Кажется, что в современном обществе, где так активно продвигается тренд на ЗОЖ, практически нет места веществам и алкоголю. И если вы думаете, что наркоманы практически исчезли, то это вовсе не так. Психолог Анжела Измайлова много лет проработала в государственном рехабе Тюмени. Со временем зависимость стала ее основной специализацией. Она отмечает, что случаи суицидов среди зависимых связаны с депрессией и сопутствующими расстройствами. Алкоголизм и наркотики — это медленный путь к самоубийству. По словам эксперта, помощь нужна не только алкоголикам и наркоманам, но и их близким. Может ли зависимость передаться ребенку по наследственности, существет ли разница между наркоманией и алкоголизмом и в каких случаях зависимого уже нельзя спасти — в интервью с психологом.

— Давайте начнем с того, как вы попали в рехаб, как бы это не звучало.

— Образование психологическое я получала в нашем ТГУ. И когда я выпустилась, искала работу, рехаб меня принял. Им на тот момент не очень важен был опыт, нужен был фактически психолог. Это был 2013 год. Сначала это было просто работой, а потом, когда я начала замечать, что зависимость и созависимость — это не только про употребление веществ, это и про жизнь тоже. Потому что в каждом из нас есть и та, и другая часть. У меня всё больше и больше просыпался интерес. С годами это стало моей любимой специализацией. И поэтому в рехабы я периодически в своей жизни возвращаюсь работать.

— Кто особенно из пациентов запомнился? Или какие-то необычные случаи были?

— Был случай, когда на реабилитацию с алкогольной зависимостью заехал мужчина, ему на тот момент было ближе к 60. Он не раз уже был в ребцентрах. Самое удивительное было, что через 10 лет, когда я его встретила, он до сих пор был трезвым. То есть человек старше 50 имеет уже устойчивый характер, образ жизни и так далее. В таком возрасте сложнее делать какие-то изменения в своей жизни. Когда мы увиделись, он так благодарил, это, правда, очень много дает ресурса продолжать работу. Но были такие примеры, когда пациенты-реабилитанты не вывозили трезвую жизнь и совершали суицид. В этом месте очень больно обычно, потому что всё равно прилагаешь свои усилия, включаешься в эту историю и всё равно с душой подходишь. Это такая обратная сторона этой работы.

— Многие из зависимых заканчивают жизнь самоубийством?

— Обычно приходят к суициду уже люди, которые дошли до такой точки, где употребление не приносит облегчения и удовольствия. То есть даже если они срываются и начинают употреблять, это всё равно приводит их к еще более глубочайшему состоянию депрессии. Они прибавляют себе последствия и проблемы в период употребления. Но и трезво жить они тоже не могут, к сожалению.

Часто в анонимных кругах не поддерживают идею фармлечения у психиатров, считая, что это своеобразный срыв. Но при этом они либо не осведомлены, либо как-то не хотят замечать того, что расстройство просто так тоже не лечится и само по себе не проходит. Даже если человек трезвый. Это важный аспект, который не хотят учитывать сами зависимые и их родственники. Потому что чаще всего их родственникам тоже необходима какая-то поддержка со стороны специалистов.

— Верно ли всё-таки устоявшееся мнение, что алкоголь и наркотики — это медленный способ самоубийства?

— Это прямая связь, потому что человек фактически разрушает свое сознание, свою психику, тело. И зная даже это, зависимые не останавливаются. Если уже совсем грубо говорить: они покончить с собой не могут как-то иначе, но и жить не могут, им слишком больно. В этом трезвом осознании того, из чего состоит жизнь и какая она, невыносимо находиться. И тогда люди выбирают этот промежуточный способ, находясь, как Алиса в зазеркалье: я и не в реальности, но я и не умер.

— Есть ли различия между алкоголизмом и бытовым пьянством? Вообще, как понять, что у тебя есть проблемы с алкоголем? Потому что для многих, например, выпить пару бокалов вина в пятницу или собраться с друзьями в выходные — это норма. А кто-то считает, что пить каждую пятницу — это перебор.

— Здесь на самом деле много особенностей и разных взглядов на эту тему. Один из факторов — это уровень осознанности самого человека. Насколько он понимает, какой вред наносит себе, если берем пример про каждую пятницу.

Если говорить про пьянство и про алкоголизм, то есть три стадии зависимости. Первая — это «розовое» употребление. Как пример, история про каждую пятницу, когда человек не замечает проблемы, а алкоголь ему скорее приносит облегчение, веселье. Кажется, что больше плюсов, чем минусов.

Но есть такой риск, что постепенно первая стадия может перейти во вторую. И вторая стадия — это уже про то, как постепенно человек начинает замечать сложности, которые приносит употребление. Но в этой точке он уже не может самостоятельно остановиться. И прибегают к помощи ребцентров, психологов, наркологов, кодировкам, анонимным группам, потому что самостоятельно силы воли не хватает, чтобы взять и отказаться.

И есть третья стадия, это уже практически конечная, то есть то место, где у человека уже впоследствии употребления разрушаются все сферы жизни: семья, работа, теряется имущество, снижается интеллект и так далее. Вот если вернуться к некоторым запоминающимся случаям, была у нас реабилитантка, которой около 45 лет, и она заехала к нам в центр по направлению родственников с алкогольной деменцией. До этого женщина работала в государственной социальной сфере.

В конечном итоге она не понимала, где она находится, каждый день для нее был как новый. Каждый раз, когда она приходила на консультацию, каждый раз не знала, кто я. В подобных случаях осознанно подвести к тому, чтобы человек самостоятельно бросил пить практически невозможно. Потому что он даже условно не помнит, что у него есть проблемы с алкоголем.

— Можно ли вообще сказать, что зависимость алкогольная или наркотическая — это наследственность?

— До сих пор этот вопрос окончательно не разрешили. Есть ли генетическая наследственность или нет. Но точно тяга к алкоголю или наркотикам не передается сама по себе, потому что в мозге это формируется уже в последствии употребления. И поэтому даже если люди срываются через 5−10 лет, они возвращаются на ту стадию, на которой они остановились. Потому что уже определенный центр сформирован в голове, который за это отвечает.

Точно я могу сказать с психологической точки зрения, дети могут усваивать эти паттерны и стереотипы поведения у родителей. Условно, папа приходит домой, или мама — я вам скажу, что женщин с зависимостью вообще не меньше, — приходит, вечером домой после работы и покупает бутылочку-две пива, посидит за телевизором или за компьютером, расслабится.

И если это на постоянной основе происходит, дети же всё впитывают, наблюдают, они не понимают, что это плохо. Ребенок просто перенимает поведение. Если уж совсем откровенно говорить, у нас культура и менталитет располагают к такому способу расслабления. Каждый праздник или печальное событие, например, поминки, не обходятся без алкоголя. И многие события с этим ассоциируются.

— Можно ли считать выражение, что женский алкоголизм страшнее мужского?

— Я не разделяю на женский и мужской, потому что проблема одна. Конечно, если брать истории про женщин с детьми, мать — это достаточно важная фигура. По-честному скажем, если мужчина уходит из семьи, то с большей вероятностью дети остаются с матерью. И если у нее есть проблемы, то, конечно, в этом плане зависимость страшнее.

— Есть ли те люди, которых нельзя вылечить от зависимости?

— Скорее тех, что ближе к третьей стадии, которые практически всё потеряли от употребления и уже нет заинтересованности в том, чтобы вернуться к трезвой жизни. Вот там вообще процент выздоровления очень маленький, практически невозможно это сделать.

— Какой самый юный пациент был у вас?

— Я работала в основном со взрослыми, старше 18 лет. Но больше всего меня тронула одна история девочки 19-летней, которая попала к нам в центр из-за наркотиков. Она рассказывала историю, как она употребила и в этом состоянии нанесла себе глубокие порезы. Девочка очнулась в больнице, видит врачей. И она, плача, говорит им: «Извините, что вам приходится сейчас меня спасать». Меня эта история больше всего тронула. Она про самоощущение человека. Насколько много боли и какое отношение к своей жизни, что ценности практически нет.

— Что с ней случилось дальше?

— Я сильно не слежу за ее историей, слышала, что она периодически срывается, но возвращается в рехаб, анонимные группы и всё это окружение, чтобы как-то стремиться к лучшему.

— Что она употребляла?

— Насколько помню, это соль, мефедрон, такие популярные сейчас молодежные наркотики.

— Были ли в вашей практике рекордсмены по возвращению в рехаб?

— Был мужчина, который лежал и в государственном, и в частном рехабах около 20 раз. Если брать частные центры, то там периодичность не ограничивается. Ты платишь деньги и можешь хоть после каждого выхода сразу ложиться снова. В государственном центре выделено максимальное время — это четыре месяца. И бесплатно программу можно пройти только раз в год.

— А что это был за человек, какая у него история зависимости?

— Начинал с героина в девяностые или нулевые. А потом всё усложнилось с появлением соли. Синтетический наркотик, где привыкание происходит с первого потребления практически, сильно нарушает психику.

— Есть ли разница между алкоголиками и наркоманами? Или это всё-таки плюс-минус одинаковая зависимость?

— С наркотиками можно быстрее уйти с первой на вторую стадию. Особенно, если это синтетические наркотики. С алкоголем всё-таки, как правило, история медленнее. То есть человек может 10 лет пить раз в неделю по пятницам, но потом что-то происходит, либо в организме, либо в психике, либо в жизни, и просто начинают делать это чаще. А так как толерантность организма к веществу постепенно растет, то, соответственно, человек переходит во вторую стадию.

— А как вообще попадают люди в государственные рехабы?

— Насколько я знаю, я могу ошибаться, в Тюмени — единственный на Урале государственный реабилитационный центр, где можно пролечиться бесплатно. При условии, что, конечно, встанешь на учет у нарколога. Тогда без проблем можно бесплатно находиться на реабилитации 3−4 месяца. В центре питание бесплатное, есть спортзал, баня, работают психологи. Сам рехаб находится за городом, там шикарный вид на сосновый лес. Очень хорошие условия. По сути, для того, чтобы вообще тебе туда попасть, нужно просто встать на учет нарколога. Но многие этого боятся. Хотя часто это история, когда человек сам уже не справляется. Вот одна была ситуация, когда пришли бабушка с дедушкой насчет своего внука. Ему 19 лет, переехал в Тюмень учиться. Бабушка с дедушкой видят, что он употребляет. Пришли на беседу в службу семейного консультирования, рассказывают специалистам обо всём, узнают, как можно помочь. Только узнают, что нужно встать на учет к наркологу и реакция сразу: как? Мой внук на учете у нарколога? Ваш внук употребляет, а вы боитесь учета.

— Что ждет пациента в центре, как проходит реабилитация?

— Режим — одно из главных условий выздоровления. Проснулись, зарядка, завтрак, занятия разные, обед. Весь день расписан. Это в первую очередь. А во вторую — работа с психологом. Есть групповые занятия и индивидуальные. И также предусмотрена медицинская помощь. Можешь приехать со своими медикаментами, которые тебе необходимы, и тебе будут их по расписанию выдавать. Если надо, можно посоветоваться, получить направление к психиатру и так далее.

— А свободное время, если человек не хочет заниматься какими-то общими делами, как можно провести? Сериалы, например, посмотреть или почитать?

— В свободное время иногда фильмы смотрят, новости, но много свободного времени не предоставляют, потому что процесс выздоровления очень сложный на самом деле. Если людям со второй стадией дать свободное время как дома, то с большой вероятностью он себя убедит, насколько ему плохо в центре и насколько не всё так страшно в его ситуации, как казалось. Тогда человек просто может встать и уйти. Соответственно, на этом его выздоровление заканчивается. Держать насильно точно никто не будет.

У родственников пациента есть возможность бесплатно посещать психолога в течение реабилитации. Есть специальный офис в Тюмени. У реабилитанта после окончания реабилитации тоже есть возможность бесплатно посещать своего психолога в городе либо проводить сессии онлайн.

— Раз уж мы начали говорить еще и про родственников зависимых, расскажите, что вообще такое созависимые отношения?

— Зависимость и созависимость — это две стороны одной медали. То есть, если зависимый употребляет вещества, алкоголь и так далее, то созависимый как бы употребляет своего зависимого близкого, которого нужно постоянно спасать.

И там, и там проблема в том, что человек не погружается в себя, у него нет интереса к себе. И в совокупности с душевной болью одни уходят в наркотики, а другие — в спасание своего зависимого. Две стороны одной медали. Только здесь про отношения, а здесь про вещества.

— Как выходить тоже из таких отношений? Ты же не можешь просто бросить своего сына и сказать: «Прости, я у себя одна, а ты там сам как-нибудь».

— На самом деле такие истории тоже есть. Хорошо, что тема созависимости в нашем обществе набирает обороты. Поэтому здесь в первую очередь важно осознать эту проблему. На самом деле в таких случаях тоже происходит некое саморазрушение, потому что человек забивает на свою жизнь, посвящает себя полностью спасательству зависимого, а тот всё срывается и срывается бесконечно.

Принцип выздоровления и там, и там очень похожи. Очень важны анонимные группы поддержки 12-шаговые. Как бы многие психологи иногда не сопротивлялись тому, что там происходит, это, правда, хорошая опора и поддержка. Второе — работа с психологом. Выздоровление состоит из повышения осознанности к себе и к своей жизни, понимание своих чувств, понимание вообще, что с тобой сейчас происходит, проживание травматического опыта.

— И что делать, когда твой близкий уже тянет тебя на дно?

— Человек в первую очередь самостоятельно принимает решение: либо я начинаю о себе заботиться, либо я с ним погибаю. И в таких случаях зависимый, оставшись один, начинает самостоятельно искать помощь. И так обычно и приходят к анонимным группам, к психологам, которые специализируются на этой теме, к психиатрам обращаются и так далее. Просто есть разница: начать это на стадии, когда еще есть ресурсы для лечения либо когда их совсем нет.

Те созависимые, у которых употребляют вещества родственники или дети, они, как правило, сильно изолированы, потому что эта тема считается у нас постыдной и не очень приемлема в обществе. Увы, чаще всего эти люди обращаются за помощью, когда ресурсов уже практически нет.

История, когда, допустим, взрослый мужик находится в рехабе, ему после самому придется строить свою жизнь, искать работу, жену, семью завести и так далее. А у матери включается спасатель. Она звонит, например, и спрашивает: «А когда он выйдет, я пока ему работу подберу». А не смущает, что сыночке уже 40 лет и, наверное, он способен сам найти работу. Но вот эта созависимость автоматически подразумевает, что перед матерью не 40-летний мужчина, а до сих пор 13-летний подросток, которому надо помогать, объяснять и за него делать. И вот этим люди способствуют поддержанию зависимости.

Что еще грустно, когда люди приезжают в рехаб, чтобы лечиться, они-то над собой работают, а их родственники — нет. Мы обзваниваем их, приглашаем на бесплатную консультацию, потому что им тоже помощь нужна. А родственники говорят: «А зачем? У него же проблемы, а со мной всё в порядке». Они проблемы либо вообще не замечают, либо отрицают.

Происходит так, что человек проходит реабилитацию, меняется, приходит осознание. Он выходит из центра и возвращается в ту же систему и окружение, из которого ушел. А если случилась в семье зависимость, то это уже звонок о том, что в вашей семейной системе что-то не то происходит. Выздоравливать нужно всем.

• «Сложно объяснить, почему не пью даже бокальчик». Тюменка рассказала, почему стала трезвенницей и есть ли в этом минусы;

• напивался до беспамятства и просыпался в беседке — как одна фотография заставила тюменца завязать с алкоголем;

• «любовь народа может убить». Дмитрий Харатьян — о «Розыгрыше», Пугачевой, борьбе с алкоголизмом и армянских корнях;

• «скажи ей, что единственного сына больше нет». Медик — о том, как на ее глазах умирал 23-летний тюменец.