Оптика любви

Творчество Бориса Кустодиева – про любовь, это самое точное, на мой взгляд, слово. В его произведениях – любовь к семье, к жене, к детям, к миру, к жизни...

По-разному, но всегда прекрасной изображает он жену – Юлию Евстафьевну, которая позднее, во время долгих лет прогрессирующей болезни художника – опухоли спинного мозга, – будет преданно поддерживать его, как и другие члены семьи. В 1916-м году ей предстоит принять важное решение во время операции за находящегося в беспамятстве мужа: что ему обездвижить – руки или ноги, и она скажет, что ноги: руки нельзя – он же художник…

Но все это будет позднее, потом, а пока – начало семейной жизни, импрессионистично написанная работа «Утро» 1904 года, где показана Юлия Евстафьевна, купающая сына Кирилла. Белая блузка жены, белая ванночка, нежная кожа малыша, зеленая с белым ткань, перекликающаяся с цветами в вазе – все это вместе складывается в гимн жизни.

Импрессионистична и работа «На террасе» 1906 года, где за летним чайным столом – близкие художника.

Картина «Прогулка верхом», 1915 – уже в более своеобразной, кустодиевской манере. Мужчина и женщина (Борис Михайлович и Юлия Евстафьевна) на лошадях в оранжево-желтой ржи, а весь дальний план – русская бескрайность, с цветным ярким небом, деревьями, церковью, виднеющейся у линии горизонта. Весь тот прекрасный мир, частью которого являются и герои картины.

«Лето (поездка в ‟Терем”)», 1918 – это тоже про семью, про счастливую пору в жизни, связанную с поездками в «Терем» – дом Кустодиевых в Костромской губернии. Работа написана в 1918-м году, когда дом разбирали и раскрадывали, оскверняли... Позднее, в 1924-м году, Борис Кустодиев передаст «Терем» местным властям, чтобы в доме (том, что от него осталось) устроили школу. И вот, в 1918-м году художник снова пишет семью в огромном прекрасном мире. Мир открывается панорамно, и в нем есть и солнце, и дождь, идущий где-то вдалеке, коровы, пасущиеся на переднем плане, и спящий пастух в красной праздничной рубахе, и купающиеся русские девушки – прекрасные, как античные богини...

Портрет Ю. Е. Кустодиевой 1920 года изысканно живописен. Диван с узором, узор на шали, красиво написанное синее платье, но в выражении прекрасного лица – усталость и тревога: слишком много уже всего легло ей на плечи – смерь младшего ребенка, сына Игоря, не дожившего до года, болезнь мужа, революция и все, что за ней последовало...

Сколько раз художник писала сына Кирилла и дочь Ирину – и в младенчестве, и уже во взрослом возрасте! В картине «Дети художника» 1913 года они изображены вдвоем на фоне открытого окна, за которым – южный морской вид, и дети – в сине-голубом (в картине вообще много синего и голубого), морские, летние. И впереди у них – все яркое, насыщенное, как букет в вазе, размещенный на переднем плане между ними.

Автопортреты, написанные Кустодиевым, – тоже про любовь, но не к себе, к своему внутреннему миру, а снова про любовь к жизни, в которую включен художник. Вот он и показывает себя то на охоте в автопортрете 1905 года, то на лошади – «Я и моя Сивка», (1904–1905), а в 1912-м году он напишет «зимний» автопортрет на фоне Троице-Сергиевой лавры.

Красоту русской жизни художник находил на ярмарках, в старых русских городах.

«…а здесь очень много интересного, особенно вчерашний базар меня поразил, по краскам удивительно сильно, и, вероятно, на нем я остановлюсь: чем выдумывать всякие ‟сюжеты”, нужно только брать из природы, которая бесконечно разнообразнее всего выдуманного. Едем мы в субботу вечером, в субботу будет базар, и мне хочется еще посмотреть…»^[1], – пишет Борис Михайлович в 1902-м году из Кинешмы Юлии Евстафьевне, тогда еще невесте.

«Ярмарка» 1906 года, с ее уплощением, декоративностью, созданная в традициях мироискуссников – это как раз про виденное в Кинешме.

Праздничным и радостным у Кустодиева становится даже, казалось бы, обычный городской пейзаж, как в картине «Морозный день» 1913 года – холод, яркое морозное солнце, яркие дома и церковь.

Зимы, кстати, у Кустодиева много – на ее белом фоне праздничность жизни становится еще более яркой. «Гулянье», 1922, «Масленица» 1916, «Масленица», 1918, «Масленица» 1919. В послереволюционное время, словно по контрасту с окружающей реальностью, его «масленицы» становятся все более праздничными, звучно-цветными, многолюдными. И портрет Ф. И. Шаляпина 1921 года, так передающий истоки таланта певца, широту его натуры, написан на фоне масленичных гуляний..

Красивые люди в красивых одеждах заготавливают сено: работа среди деревьев, есть в пейзаже и речка, и небо, и все – красочными пятнами

Масленица – радость, символ русского. Борис Кустодиев говорил:

«Мы всегда презираем свое родное, русское… Нам неловко было сознаться, что мы русские. Это считается неприличным. И мы обычно извиняемся, что мы русские»^[2].

Декоративное цветовое решение в работах Кустодиева идет в том числе от народного искусства, лубка.

И в картине «Сенокос», 1917 года – панорама жизни, основа ее – труд людей. От первого плана и дальше, выше – красивые люди в красивых одеждах заготавливают сено: работа среди деревьев, есть в пейзаже и речка, и небо, и все – красочными пятнами.

Смотришь на его хрестоматийную «Купчиху за чаем» 1918 года – и сначала думаешь про контекст – болезнь, послереволюционная разруха. И откуда тогда – это изобилие, эта красота быта, эта роскошная купчиха, томность которой подчеркивает трущаяся умильная кошечка, пейзаж на заднем плане?!

Или «Голубой домик» 1920 года. Не было в 1920-м году таких «домиков». Это не дом, а целый мир: на крыше мальчик гоняет голубей, затем в каждом окошке особенная жизнь – девушка кокетничает с юношей, на балконе пьют чай, в полуподвале – симпатичный гробовых дел мастер (а что, тоже часть жизни), дети, старушки, полицейские. И все – с легким юмором и большим любованием. Обязательная церковь вдалеке. У Кустодиева во многих картинах церковь (или церкви) – непременная часть пейзажа, часть, без которой немыслим мир.

У Кустодиева во многих картинах церковь (или церкви) – непременная часть пейзажа, без которой немыслим мир

А вот – радостный декоративный, почти лубочный «Крестной ход» 1915 года: тут и радуга, и яркие наряды, и облачения священнослужителей. Деревня на горах, которые немного напоминают иконные горки. Праздник во всем мире, движение Крестного хода по Вселенной. Кстати, в традициях искусствоведческих трудов советского времени и сегодня об этой работе говорят как о наполненной юмором, но юмор (которого, правда, немало у Кустодиева) этот находят в данном случае в довольно странных вещах. На выставке слышала молодого экскурсовода, рассказывающего: мужчины держат хоругви крепко, двумя руками, словно боясь, что их утащат. Конечно, я не стала вмешиваться и объяснять, что иначе хоругви нести и не получится чисто физически. Тем более что несут верующие священные образы…

Про красоту мира – и «Гуляние на Волге», 1909 года – храм на другом берегу, и сама река с пароходом, а на переднем плане – «гуляние»: играет оркестр, продают что-то, все ходят нарядные, веселые.

«Троицын день» 1920 года – тоже про гуляние праздничное, и тоже с юмором (сценка на переднем плане, где продают цветы), с любованием. Тут есть и ярмарка, и пряники-цветочки, и лошади в упряжках (эх, прокачу!), и зелень. И много церквей – справа церковь устремляется вверх, касается крестами края холста.

Да, художник откликался на революционные события 1905 года с поддержкой, рисовал, как и многие его коллеги, соответствующие, левого толка, карикатуры. А потом, после 1917 года, их уже не рисовал, а создал в 1920-м году своего «Большевика». И почему картина понравилась новым властям – загадка, как и позднее с «Тихим Доном» Шолохова. В «Тихом Доне» глобально рушится жизнь, трудовая, нормальная жизнь, а Кустодиев очень образно показал, под чьей пятой она рушится, кто готов все сметать на своем пути, – страшный, выразительный образ.

Иван Сергеевич Шмелев воссоздавал ушедшую Россию в своем романе «Лето Господне» – пройдя революцию, боль утраты взрослого сына. Борис Михайлович Кустодиев – через физическую боль, через невозможность ходить, через возможность работать только с невероятным усилием. Чтобы видеть и писать красоту и радость в боли, на руинах разрушенной прежней жизни, нужно иметь основу. Эта основа – как раз русская жизнь, народное и древнерусское искусство (конечно, на творчество художника оказали влияние и великие западноевропейские художники). Древнерусское, и, шире, византийское искусство – это всегда про красоту. Вспомним, какие шедевры создавались в совсем нерадостные эпохи. Так что Кустодиев не придумывал свою страну, свой мир – он знал о нем, видел его, находил его – вопреки всему происходящему вокруг. Такую оптику может дать только христианство, включенность в христианскую культуру.

Да, все творчество Бориса Кустодиева – про любовь. Здесь, мне кажется, уместно процитировать Марину Цветаеву, только в контексте этого разговора цитату можно понимать шире: «Любить – значит видеть человека таким, каким его задумал Бог и не осуществили родители».

***

На масштабную выставку Бориса Кустодиева в Третьяковской галерее нужно обязательно успеть сходить до 28 сентября. Как всегда, Третьяковка очень логично, правильно выстраивает экспозицию, ведет зрителя по творчеству художника. Адрес: г. Москва, Лаврушинский переулок, 12, Инженерный корпус.