"Народы – изобретение XIX века". Историк – о том, стоит ли сохранять национальные языки и почему переименование "Родного языка" не так страшно

В 2017 году изучение местных родных языков в школах стало необязательным. Тогда республики, в их числе и Татарстан, смиренно приняли это распоряжение сверху. Однако по прошествии 8 лет не на шутку взбеленились, когда в Минпросвещения решили сократить количество часов и переименовать предмет «Родной язык» в «Язык народов РФ». 

Ранее мы публиковали разбор двух точек зрения по этому вопросу – мнение самих республик и экспертов, которые по-своему объясняют сложившуюся дискуссию. В этот раз подробнее разберем эти, казалось бы, узкоспециальные вопросы, которые уходят корнями в глубинные представления о связи языка, власти и идентичности. Объяснит нам их историк Александр Овчинников. 

Александр Викторович, почему сейчас столько внимания уделяют, казалось бы, второстепенным вопросам вроде переименования школьных предметов? Разве в наше непростое время нет более важных проблем? 

Я не буду пользоваться известными клише вроде «язык – душа народа», «без языка нет народа» и т. д. Моя задача в другом – попытаться понять, почему такие взгляды важны для некоторых обывателей и политиков. Необходимо ответить на вопрос: не имеем ли мы дело с обычными мифами, которые в древности объясняли мир? С их помощью объяснялась необходимость отношений власти-подчинения и распределения ресурсов. 

В какой момент это началось? 

Повышенное внимание к родному языку – безусловно советское наследие. СССР представлял собой этнофедерацию, что во многом способствовало его распаду. До сих пор во многих бывших союзных республиках активно поддерживаются представления о том, что все люди якобы делятся на народы. Они же этносы, национальности и т. д. И что каждый человек непременно должен принадлежать к какой-либо национальности. А обязательным маркером этой принадлежности является соответствующий язык. Активно проводится мысль, что эти народы существовали с глубокой древности и являются главными субъектами истории. Чтобы в этом убедиться, достаточно полистать издаваемые на постсоветском пространстве учебники истории. 

А разве это не само собой разумеющиеся истины? 

В том то и дело, что нет. Представления о народах – недавнее по историческим меркам изобретение XIX века. В древности и Средневековье люди делили себя по племенам, кланам, месту жительства, вере и т. д. Понятия «родной язык», который нужно обязательно знать, просто не существовало. Призванный славянами в 862 году викинг Рюрик вряд ли мог изъясняться со своими новыми подданными на их родном языке. Ни у кого не вызывало удивления, что испанский король Карл I ни слова не знает по-испански, и он же, будучи императором Священной Римской империи, не говорит по-немецки. Матушка-государыня Екатерина II до конца жизни сохраняла немецкий акцент, будучи урожденной Софией Фредерикой Августой Ангальт-Цербстской. 

Аристократия и дворянство Российской империи в первой половине XIX века предпочитали изъясняться на французском и обучать детей этому же. В результате русский все знали не очень хорошо, а мысли о том, что его надо обязательно знать, потому что он родной, не возникало. Такого же мнения придерживалось и крестьянство – в народных сказках герои желали заморских принцев и принцесс. 

Никаких строгих языковых правил не было. Ещё Пушкин замечал, что в каждой деревне говорят на «своём» русском языке. Татарский язык состоял из многих арабизмов, фарсизмов и тюркской основы. Хотя до эпохи советской власти в современном понимании его не существовало. 

Но если раньше не было представления о народах, и это изобретение – новодел, то как тогда быть с тюрками, которые считают себя отдельной нацией? Они сами идентифицировали себя башкирами, мордвой, чувашами и т. д.? 

Да, представлений о народах в современном смысле слова не было. Здесь самое важное чувство осознания, что ты часть народа. А когда люди всю жизнь жили в одной деревне и не выезжали за пределы городской округи, самоидентификация была совершенно иной. Как я говорил, люди считали себя частью семьи или территориального сообщества. Только в XIX веке, с развитием транспорта, путешественники и чиновники стали классифицировать население по разным выгодным для себя основаниям. Это был не различающий взгляд извне, но он затем облекался в престижное научное знание и через систему образования транслировался уже самим разделенным на «народы» людям. 

Люди, которых мы относительно XIX-начала XX века относим к татарам, идентифицировали себя кем угодно. Например, мусульманами, только не татарами. Башкиры были социальной, а не этнической группой. Как, например, современные студенты. В советское время учеными и политиками были воображены народы, созданы их литературные языки, в этом виде в реальности никогда не существовавшие. Это все было опрокинуто в прошлое, и благодаря системе, напомню, обязательного среднего образования, стало казаться, что подобное положение дел существовало веками, если не тысячелетиями. Те же разговоры о тюркской нации – это конструкт интеллигенции XIX века. 

Но если субъектом был не народ, то кто? 

Бог. 

Важно было, на каком языке ты ему молишься, поэтому сакральный и повседневный языки не всегда совпадали. В XIX веке благодаря науке институт религии пошатнулся. Ницше заявил: «Бог умер». Но свято место пусто не бывает, и Бог был заменен новым сакральным существом – народом. «Дух божий» трансформировался в «народный дух», а «глас божий» в «родной язык». 

Многие ученые считают национализм политической религией. Если ранее правители осуществляли власть от имени Бога, то теперь – от имени народа. В домодерное время все ресурсы принадлежали Богу и распределялись правителями от его имени. Сейчас же все в стране априори является народным и распределяется якобы в интересах народа. Тут же вопрос – в какой пропорции это делается. 

Народные традиции, песни, танцы, часто позиционируемые священными, имеют много общего с религиозными обрядами. Те же бесконечные споры по «национальному вопросу» путаницей и эмоциональностью напоминают богословские споры эпохи Средневековья. 

Начиная с древности было выгодно говорить от имени Бога, быть его главным слугой, «помазанником» и т. д. До XIX века важным был язык богослужений, и даже малейшие изменения здесь могли привести к социальным потрясениям. 

Представим себе, что в средневековой Европе какой-нибудь король вдруг заявил бы, что вопреки воле Папы Римского, богослужение будет вестись не на латыни, а на другом языке. Было бы это проблемой языковой, религиозной или политической? Это была бы, прежде всего, политическая проблема. Именно это и случилось в Германии в XVI веке. Тогда в ходе Реформации богослужения стали вестись на местном понятном всем языке, и это привело к острейшему политическому и военному кризису. 

То есть, можно сказать, что попытка сохранить и защитить язык – про «служение народу»? 

Совершенно верно. От имени народа осуществляется власть. А поскольку язык считается его атрибутом, повышается внимание к родным языкам. Напомню, такое положение дел было не всегда. 

Выполненный в свое время Мусой Бигеевым перевод Корана с арабского на понятный «татарский» вызвал бурю возмущений мусульманских религиозных деятелей. Сейчас РПЦ старается сохранить малопонятный большинству прихожан, но считающийся священным, церковнославянский язык. Служители индуизма берегут древний санскрит, знание которого является, в том числе, и маркером их социального статуса. 

Противоречия между сакральным для ислама арабским языком и этническим языком предков «зашифрованы» в известном стихотворении Габдуллы Тукая. Он писал: «Родной язык, святой язык. Отца и матери язык! Родной язык, с тобой вдвоем. Я в первый раз молил творца…»

Государство старается охранять родные языки так же, как религиозные организации поддерживают древние языки богослужений. Эти языки редко используют в обычной жизни, и их иногда называют «мёртвыми», но это не всегда верно. Они могут жить в религии, науке или культуре. Например, латынь до сих пор применяют в католических службах и научных трудах – значит, язык жив. 

Связанные с защитой родных языков мероприятия часто носят ритуализированный характер и внешне напоминают богослужения. Вот, например, перечень мероприятий, организованных ко Дню родного языка 26 апреля 2025 года в Казани: 

• возложение цветов к памятнику Габдуллы Тукая;
• чтение в театре Камала стихов татарских поэтов;
• театрализованный концерт в том же театре ко Дню родного языка и церемония объявления лауреатов Государственной премии Республики Татарстан имени Габдуллы Тукая;
• праздник поэзии на набережной озера Кабан;
• позднее там же гала-концерт, на котором подводятся итоги Республиканского конкурса-акции «Мин татарча сөйләшәм!» («Я говорю по-татарски!») и т. д. 

В повседневной жизни «родные языки» часто имеют проблемы в бытовом применении и используются больше для публики. Например, на концертах, в речи политиков, выступлениях детей и т. д. Конструкты этничности и языка в реальности могут не совпадать наподобие «связки» исповедуемой религии и сакрального языка. Например, в Татарстане, по данным социологического опроса 2001 года, 8,8% татар родным языком признали русский, а 1,3% русских – татарский. 

Получается, от привычной схемы «один народ – один язык» вполне можно отказаться? 

Если обобщить примеры, то мы увидим, что двуязычие и даже многоязычие встречается сплошь и рядом, и незнание языка богослужений не отменяет чувства единения с «братьями по вере». Например, многие православные не знают церковнославянского, но они же не перестают быть православными? А многие мусульмане остаются мусульманами, не зная арабского. 

Представления о богослужебных и этнических языках удивительно похожи. Верующие считают, что через литургический язык с ними говорит Бог, доносит до них своё слово и т. д. Через родной язык постигается душа народа, мудрость предков и т. д. Но незнание приписываемого родного языка не мешает человеку считать себя принадлежащим к какому-либо народу. 

Реальна речь, на которой, часто нарушая правила, говорят обычные люди, и которую в своих интересах стремится упорядочить государство. Например, в древности язык богослужений тоже помогал систематизировать сложный мир, но в обществе с жестким разделением на сословия этот священный язык был доступен не всем – его полагалось знать лишь избранным. 

Но тогда нужно ли вообще сохранять национальные языки, если все всё равно говорят на русском? И если смотреть на глобальном уровне, зачем нужен русский, если идет упор на английский и китайский? 

Конечно, нужно сохранять национальные языки. Они выполняют для людей такую же духовную роль, как и сакральные языки в конфессиях. Атеисты много чего могут сказать про религию, как и учёные про конструирование образа народов, но люди посредством национальных языков общаются сердцем, то же самое происходит и во время богослужения. 

Наряду с этим не стоит в определенных политических целях противопоставлять русский и другие национальные языки, как, например, в исламе не противопоставляется арабский и татарский, а в православии церковнославянский и современный русский. Вместе с тем даже религиозные деятели понимают, что сегодня ждать от верующих одновременного знания в равных объёмах и сакрального языка, и языков повседневного и делового общения довольно сложно. 

И как эти научные подходы помогают понять споры о переименовании школьного предмета с «Родного языка» на «Язык народа РФ»? 

Никакого противопоставления русского и иных российских языков в изменении названий нет. Русский вполне можно считать сакральным языком российской гражданской религии. Центральная фигура здесь – Родина, и именно таким образом можно прокомментировать высказывание Елены Ямпольской о том, что «если русский не родной, то и Россия не Родина». 

Именно на русском ведутся основные коммуникации, большая часть делопроизводства, проводятся важнейшие общегосударственные праздники вроде Дня Победы. Признание русского особо значащим для России языком не умаляет статуса иных языков, не лишает людей их этничности. 

Связывать русский язык только с русскими – это все равно, что отождествлять английский язык только с англичанами. Даже в США английский только недавно, благодаря Трампу, стал официальным государственным языком. В той же Испании владение каталонским языком не означает каталонской этничности. Люди, говорящие на каталонском, но живущие на Балеарских островах, считают себя балеарцами. Каталонцы же – это люди, проживающие в испанской Каталонии и говорящие на разных языках. 

Суть проблемы в том, что за схемой «один народ – один язык» стоят интересы не столько простых людей, сколько мощных корпоративных структур. Именно они перераспределяют ресурсы с помощью искусственной актуализации национального вопроса. 

Подытожим. Какими бы вы хотели видеть основные векторы языковой политики в России в ближайшем будущем? 

На мой взгляд, ситуация принципиально изменится, когда устройство российского общества будет создаваться по горизонтальному принципу. В этом случае этничность и язык будут отделены от политики, и тем более от административно-государственного устройства. Как отделенная от государства религия, они станут исключительно культурными феноменами. 

Государственный контроль над языковыми процессами уменьшится, в этой сфере наступит эпоха постмодерна, появится больше возможностей для развития удобных речевых коммуникаций на местном уровне. Например, в Татарстане в реальности давно сложился русско-татарский упрощенный язык – пиджин. Он очень удобен в общении, на нем говорит и думает половина республики. Но официальное признание его наличия, а также подготовка разговорника и словаря, по понятным причинам затруднены. 

Сегодня важно поддерживать не этноязыковую, территориальную идентичность. Она большой помощник в решении насущных проблем людей. Речь идёт об объединённых общими интересами и говорящих на разных языках казанцах, уфимцах, саратовцах, новосибирцах, москвичах, петербуржцах, и, наконец, в целом россиянах.

---

---