Как вернуть мир между братскими народами? Об этом и не только — российский политолог Елена Пономарева

— Александр ­Лукашенко с 2022 года заявляет, что Минск никого атаковать не собирается, и обещание держит. Почему же Украина все еще воспринимает Беларусь как потенциальную угрозу?

— Миролюбивая политика — это визитная карточка Беларуси. Заявления о «потенциальной угрозе» с ее стороны — политический абсурд. Тем не менее на подобные высказывания приходится реагировать и понимать, зачем они делаются.

Во‑первых, после госпереворота 2014 года Украина фактически утратила самостоятельность. Сегодня она управляется извне и используется как инструмент в противостоянии с Россией. Например, об этом прямо говорил Джордж Сорос: «Украина — это наша торпеда в войне с Россией». Беларусь автоматически оказывается под ударом, потому что остается стратегическим союзником Москвы. Отсюда — давление, обвинения и попытки ослабить Минск.

Во‑вторых, все адекватные игроки — и в Киеве, и на Западе — прекрасно понимают: Беларусь не представляет никакой угрозы. Это продемонстрировал недавний саммит ЕАЭС в Минске с участием более 30 стран. Там обсуждались развитие, интеграция, международные связи, но никак не агрессия.

В‑третьих, разговоры о «белорусской угрозе» используются для дестабилизации ситуации внутри страны. Санкции, ограничения, внешнее давление — все это бьет по простым людям и направлено на формирование недовольства властью.

Наконец, на Западе активно работают десятки мозговых центров, особенно в США и Великобритании, занимающихся формированием новых смыслов. В том числе образа Беларуси как якобы «агрессивного режима». Это целенаправленная информационная кампания. Так что, когда в Киеве говорят об «угрозе» со стороны Минска, важно понимать: дело тут не в безопасности, а в чистой политтехнологии.

— Украина по‑прежнему стремится в ЕС и НАТО. Почему украинская власть верит в евроатлантическую перспективу? Есть ли у страны реальные шансы на членство в таких объединениях?

— Скорее всего, украинская власть и сама не особенно верит в такие «перспективы», но у нее просто нет другой повестки. Сегодняшние правители в Киеве — уже отработанный политический материал, поэтому повторяют эти мантры как последнюю надежду на спасение.

Показательно, что еще в 1991 году Иосиф Бродский написал стихотворение «На независимость Украины», где есть такие строки: «Пусть теперь в мазанке хором гансы / с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы». Этот образ сегодня особенно точен: внешние силы управляют украинской политикой, используя евроинтеграцию как инструмент влияния и манипуляции.

Что касается реальных шансов на вступление Украины в ЕС и НАТО — они сомнительны. Внутри альянса нет консенсуса, а в самом Евросоюзе все чаще звучат голоса против. Венгрия, Словакия, даже Польша заявляют: Украине не место в Европейском союзе. Союз и без того хрупок, особенно в условиях глобального кризиса. Мир находится в состоянии «мировойны» — это подтверждают и события на Ближнем Востоке, и почти 50 горячих конфликтов по всей Земле.

В таких условиях расширение ЕС почти исключено. Что касается НАТО, тут еще сложнее. Россия воспримет вступление Украины в альянс как прямую угрозу. Российская позиция по данному поводу неоднократно озвучивалась и остается неизменной. Как видно из телефонных переговоров Владимира Путина и Дональда Трампа, США с этим считаются.

— СМИ Польши сообщили, что большинство поляков выступают против бездумной помощи Украине. Зачем же польские власти продолжают поддержку, несмотря на раздражение общества? Возможно, Варшава преследует свои цели, связанные с территориальными или геополитическими интересами?

— Народ и власть — это не всегда одно и то же. Общество может в значительной степени не разделять позиции и решения власти. В политической науке существует понятие легитимности, которое отличается от легальности — соблюдения формальных процедур, например выборов. Легитимность показывает уровень доверия народа к конкретной власти в определенный период. Это выражается через несогласие в публичном пространстве, СМИ, через митинги и протесты.

В Польше наблюдается такая ситуация: соцопросы, выступающие в роли спокойного барометра, выявляют уровень легитимности и показывают, что население страны выступает против бездумной поддержки Украины. Почему же власти при этом все еще помогают Киеву? Варшава — значимый игрок в Европейском союзе и преследует собственные геополитические интересы, уходящие корнями глубоко в историю. Не случайно в социальных сетях периодически появляются карты Украины, разделенной между Польшей, Румынией, Венгрией и другими странами, — это исторические аллюзии и отражение амбиций.

В таком смысле Польша действительно имеет основания быть заинтересованной в продолжении украинского кризиса. Это позволяет ей сохранять влияние в регионе и выстраивать отношения с официальным Киевом с прицелом на получение дальнейших преференций — будь то экономические, территориальные, социальные и так далее.

Я вижу здесь игру, которую ведет Варшава. Пока это укладывается в рамки общей политики Европейского союза. Окончательного разрыва Польши с ЕС пока не планируется, но соответствующая риторика уже имеет место. Сегодня поляки «играют на двух скрипках». Посмотрим, чем это обернется…

— На каком историческом этапе, по вашему мнению, Киев свернул не туда? Откуда в украинской политике взялся такой радикализм? Можно ли было избежать вооруженного конфликта? И была ли у Москвы возможность уничтожить ростки неонацизма в Украине?

— Бывшая Украинская Советская Социалистическая Республика — это не просто территория, а своего рода испытательный полигон в борьбе за будущее России.  

Речь идет не о войне с самой Украиной и тем более не о ссоре между русскими и украинцами. Это противостояние мировых гигантов: государств, международных организаций, военных блоков, финансовых структур и транснациональных корпораций. Суть борьбы не столько в территориях и ресурсах, сколько в том, каким будет мир.

Украину начали готовить к этой роли еще во времена СССР. Бандеровские эмигранты, проживавшие в Канаде, Австралии, странах Латинской Америки и ФРГ, находились под покровительством. После распада Советского Союза западная пропаганда задействовала всю свою мощь, или, как ее называл американский политолог Джозеф Най, «мягкую силу». Сотни американских и европейских вузов, научных центров и неправительственных организаций готовили будущих разрушителей единого пространства. Это включало разные способы воздействия на сознание людей — от переписывания истории до внедрения новых ценностей. Местные элиты коррумпировались, формировались новые установки и взгляды.

Уже в конце 1990‑х поднималась тема двуязычия, происходило искажение исторических фактов. А в 2003 году при президенте Леониде Кучме в стране запустили лозунг «Украина — не Россия». Началась героизация коллаборационистов и националистических радикалов.

Евромайдан 2014 года стал поворотным моментом. Крым — лишь часть вопроса. Даже самые политизированные украинцы понимали, что передача полуострова Украине в 1954 году — это волевое решение Хрущева, которое не соответствовало исторической справедливости. Переворот в Киеве стал толчком к росту агрессии против России — в интересах Запада и узкой группы украинской элиты, извлекающей из этого выгоду. Формирование антироссийского «ударного кулака» требовало времени — потому и затянулась история с Минскими соглашениями, которые, как не раз заявлял ­Президент России, Запад выполнять не собирался.

Можно ли было избежать войны? Вероятно, только в одном случае — если бы Россия подчинилась западному диктату. Но даже тогда конфликт с Западом рано или поздно все равно бы произошел, просто в иной форме и в другом политико‑географическом контексте.

В свое время англичане придумали термин «Большая игра» — так называлось соперничество между Британской и Российской империями в XIX веке за влияние в Азии и на Балканах. Эта «игра» продолжается и сегодня. Она питается давним историческим страхом Запада перед геополитической мощью России как крупнейшего евразийского государства.

Кроме того, остановить радикализацию украинской политики можно было только сразу после Второй мировой войны. Тогда еще сохранялся реальный шанс полностью искоренить нацизм на этих территориях. Но многие бывшие бандеровцы, отбывшие наказание, вернулись в Западную Украину, устроились в университеты, СМИ — и продолжили влиять на общественное сознание.

Я училась во Львове в 1985 — 1986 годах. Уже тогда замечала, как подается история — с националистическим уклоном и другими «смыслами». Советская власть должна была это видеть, но, похоже, по каким‑то причинам не реагировала.

Сегодня ясно: развал СССР произошел не только под внешним давлением, но и из‑за внутренних врагов, в том числе в национальных республиках. Все это можно было предотвратить, если бы тогда велась системная работа по борьбе с радикализмом и по укреплению общей исторической идентичности.

— Терроризм часто называют оружием слабых и озлобленных. Но его используют и крупные мировые игроки для достижения своих целей. Казалось бы, террористические акты обычно совершают одиночки или простые исполнители, которые на допросах заявляют, что не совсем понимали свои действия, но на самом деле ими управляют опытные организаторы. Эти люди ставят задачи: создать хаос внутри страны, разрушить стабильность, нанести максимальный ущерб и увеличить число жертв. То есть  

за каждым террористом стоят сильная поддержка и контроль. Рост количества терактов обычно совпадает с успехами на других фронтах — например, когда российская армия постепенно продвигается вперед, пусть и не очень быстро, но уверенно сокращает возможности украинских войск. В ответ на это активизируются террористические действия — проявление злобы и бессилия.

Тем не менее такие теракты представляют серьезную угрозу, поэтому работу по их предотвращению нужно усилить. Важно применять меры, которые помогают находить и разрушать террористические группы еще на ранних стадиях — до того, как они успеют нанести вред.  

В этом плане большой опыт есть у Беларуси. Российские силовые и правоохранительные органы тесно сотрудничают с белорусскими коллегами, благодаря чему регулярно удается задерживать перевозчиков взрывчатых веществ и раскрывать другие преступления, связанные с терроризмом. За такую помощь белорусским силовикам выражаю искреннюю благодарность.

— Дональд Трамп обещал завершить войну в Украине за сутки — но не смог. Почему он не сдержал слово? Что ему помешало — внешние обстоятельства или его же скрытые интересы?

— Дональд Трамп — личность неординарная, но не все его решения принимались им лично. В Америке реальная власть принадлежит плутократии, то есть богатым и влиятельным элитам, управляющим страной за кулисами. Трамп выступает выразителем интересов именно этой прослойки и защищает их позиции.

Причем он опытный бизнесмен и профессиональный популист, манипулирующий общественным мнением с помощью резких заявлений. Вероятно, обещание завершить войну в Украине за сутки стало одним из маневров — попыткой «прощупать почву» и сдвинуть ситуацию в свою пользу, но не реальным планом, который можно быстро реализовать.

Украинский конфликт — сложный, затрагивающий интересы мировых игроков: ведущих государств, транснациональных корпораций, военных и финансовых структур. Эти позиции часто противоречивы — одни хотят продолжать поставки оружия, другие стремятся к скорейшему миру для возобновления торговли. Киевская власть, в свою очередь, демонстрирует иррациональное поведение, усложняя любые переговоры.

— Звучат мнения, что Европейский союз убивает собственную экономику, отказываясь от выгодного сотрудничества с Минском и Москвой. Как вы объясняете такую политику ЕС? Действительно ли русофобия настолько сильна, что Европа готова стрелять себе в ногу? Или есть иные, более глубокие причины действий европейцев?

— Как недавно выразился Владимир Путин, на Западе скоро сами сдохнут, мечтая похоронить Россию. Эти слова передают суть происходящего: сегодня санкционная политика Евросоюза действительно выглядит самоубийственной. Причины кроются в глубинных трансформациях мировой власти и экономики.

Во‑первых,  миром управляют не столько правительства, сколько глобальные элиты, сосредоточившие в своих руках власть и ресурсы. На вершине этой пирамиды — крупнейшие IT‑корпорации вроде Google и Microsoft, формирующие повестку, манипулирующие общественным сознанием и отрывающие людей от реального производства. Им не нужна традиционная экономика — они нацелены на цифровое доминирование. 

Следом идут инвестиционные фонды, такие как BlackRock и State Street, управляющие триллионами долларов. Их цели глобальны и зачастую расходятся с интересами наций и обществ. Далее — банки, затем — военно‑промышленный комплекс, энергетика, химическая промышленность. И только внизу находятся производственные отрасли и сельское хозяйство.

Вот здесь важно:  именно нижние этажи глобальной пирамиды — промышленность, агросектор — все еще заинтересованы в развитии государств, стабильной внутренней политике, устойчивых рынках. Это и есть так называемые традиционные глобалисты. Их интересы противоположны таковым ультраглобалистов, которые сегодня диктуют курс «на вершине».

Эта внутренняя борьба и приводит к тому, что с европейского рынка вытеснили, например, белорусскую сельхозпродукцию, которая прежде пользовалась стабильным спросом. Решение принималось не в интересах производителей или потребителей, а исходя из логики «верхушки» — разрушить старую экономику.

Во‑вторых, к этому добавляется идео­логический фактор — русофобия, которая не является новой. Как в свое время сказал глава внешней разведки СССР Леонид Шебаршин: «Западу от России нужно одно — чтобы ее не было». Эта установка действует на протяжении десятилетий. Русофобия используется как политическая технология — через давление, санкции, демонизацию культуры и истории. Особенно резко она усилилась после начала украинского конфликта. Под ударом оказалась не только Москва, но и союзники, в частности — Беларусь.

Важно подчеркнуть: русофобия направлена не столько на народ, сколько на государственность — особенно если та демонстрирует силу и суверенитет. Во времена Бориса Ельцина антироссийской риторики почти не было, потому что Россия оставалась слабой. Но как только она начала отстаивать свои интересы, давление резко усилилось.

Поэтому  нынешняя политика ЕС — это не просто недальновидность. Это целенаправленная стратегия разрушения традиционного государственного устройства в интересах тех, кто мечтает управлять миром через цифру, контроль и глобальные кризисы.

— В 2020 году западные силы вовлекали молодых белорусов в уличные протесты. В 2021‑м воздействовали уже на россиян. Как, по вашему мнению, с тех пор поменялось политическое мышление молодых людей в России? Замечаете ли вы как профессор изменения в их восприятии Беларуси, событий в Украине и глобальной повестки?

— Да, многое изменилось, но по‑разному — в зависимости от социальной группы. Одна ситуация — со студенческой молодежью в крупных вузах, особенно гуманитарных. Эти ребята много читают, анализируют, посещают театры, выставки. Во всех моих курсах затрагиваем темы кино, искусства, потому что граждански зрелая личность формируется не только через знания, но и через культурный опыт.

Другая история — студенты региональных вузов, колледжей, школьники. Мы регулярно проводим опросы:  

те, кто вовлечен в общественные и патриотические проекты, гораздо осознаннее воспринимают происходящее как внутри страны, так и за ее пределами.

Но, конечно, проблемы есть. Охват гражданскими инициативами пока недостаточен, и молодежь по‑прежнему активно потребляет контент из соцсетей, в том числе от иноагентов. Это влияет на восприятие, что особенно видно при общении с первокурсниками. Но важно, что они задают вопросы и стремятся разобраться.

Вместе с тем ключевая роль все равно остается у семьи и школы. Именно там закладываются ценности и ориентиры. Я глубоко убеждена, что главная задача государства — не только обучать, но и воспитывать. Общение с молодежью должно выходить за рамки уроков и лекций, хотя при нынешней нагрузке на педагогов это непросто.

И все же, по моим наблюдениям, начиная с 2022 года многое меняется: молодые россияне все чаще задумываются о будущем страны, активно участвуют в волонтерстве и проявляют гражданскую позицию. Это вселяет надежду.

— Вы говорили, что кино — мощный инструмент когнитивной войны: оно способно искажать историческую правду и формировать общественное мнение. Например, с 1990‑х на Западе развернулась информационная кампания против Сербии — во многом из‑за ее ориентации на Россию. Сербов в фильмах начали представлять как агрессоров и террористов. Как вы считаете, когда между Союзным государством и Украиной наступит мир, какие фильмы, наоборот, могут сыграть примиряющую роль и помочь избежать новых конфликтов?

— Кино — один из самых действенных инструментов воспитания, влияния на сознание и формирования смыслов. Образы и эмоции воздействуют сильнее логики. Особенно молодежь часто воспринимает фильмы как правду жизни, но на деле они стали мощным инструментом манипуляции. Часто молодые люди плохо знают историю и мировую повестку, по­этому легко поддаются внушению — особенно через визуальные стереотипы. Голливуд десятилетиями формировал простую схему: «свой — чужой», «добро — зло». Увы, в отечественном кино такое тоже встречается. В итоге возникает упрощенное, стереотипное мышление.

Вы справедливо упомянули кампанию против Сербии. В западных фильмах албанские радикалы выставлялись жертвами, а сербы — агрессорами. Такая ложь формировала враждебность не только к сербскому народу, но и к России и Беларуси. Подобное возможно и сегодня — если не начать снимать альтернативное, честное кино уже сейчас. Тот, кто первым расскажет историю, определит, как ее запомнят.

Но лишь кино с этой задачей не справится. Нужна цельная гуманитарная система — школа, литература, музыка, театр, СМИ, воспитательные проекты. Только в комплексе они могут изменить сознание людей, особенно молодых. Именно в таком симбиозе заложен потенциал преодоления травмы, восстановления доверия и построения мира.

buglak@sb.by