И с Пушкиным на дружеской ноге: В ТЮЗе представили «Барышню-крестьянку»
В Казанском ТЮЗе премьера – «Барышня-крестьянка». Романтической шутке Александра Пушкина и Юрия Печенежского искренне изумлялся культурный обозреватель «Казанского репортёра».
– Ну неужто нельзя было пораньше прийти? – с обидой произнесла капельдинер, глядя на толпу школьников, создавших пробку при входе. – Всегда чуть ли ни минута в минуту приходят, из-за этого начало спектакля задерживать приходится.
Между тем мальчишки и девчонки, держа в руках свои телефоны с открытыми на них электронными билетами, по одному просачивались через металлоискатель, чтобы тут же столпиться у гардероба.
Ограничение «12+» на афише ТЮЗовской «Барышни-крестьянки» означает, что спектакль для самостоятельного просмотра детьми и отроками не рекомендуется. Возможно, там имеется эпизодическое изображение жестокости или оправдывается допустимость антиобщественных действий, не говоря уж о явственных намёках на половые отношения между мужчиной и женщиной. Ну мы-то с вами знаем, что у Александра Сергеевича в этой повести есть и то, и другое, и третье. Только вот до просмотра спектакля я не подозревал, что в такой степени.
Хотя я, конечно же, не только читал эту пятую из «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина», но и видел множество различных её постановок. Первая, кстати, появилась ещё в 1878 году, когда хорватский композитор Иван Зайц написал оперетту «Лизинька». А в 1912 году «Барышню-крестьянку» экранизировали на кинофабрике Александра Ханжонкова. С тех пор парад злоключений Елизаветы Муромской и Алексея Берестова бодрым шагом отправился по всем жанрам искусства. Эту историю пели, танцевали, читали, представляли в кукольных балаганчиках, разыгрывали на драматических сценах, перенося действия в разные времена и страны.
Неистовому Виссариону Белинскому история эта казалась совершенно неправдоподобной, придуманной, водевильной, и он очень на это всё сердился. Он просто не понимал, насколько вневременной и опасной для юношеского ума может оказаться заключительная история из «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина», откровенно пародирующая популярный тогда в среде девиц сентиментализм. «Произведение Пушкина, – вздыхал критик, пытаясь подобрать художественные образы для своих чувств, – осень, осень, холодная, дождливая осень, после прекрасной, роскошной, благоуханной весны». И сам не замечая того, впадал излишней чувствительностью в нелепое подражание сентименталистам.
Впрочем, весь этот пушкинский цикл – сплошная скрытая ирония над читателями, а пуще того над читательницами, которой хочется подражать и подражать.
Обо всём этом я размышлял, дожидаясь, когда зал всё-таки заполнится, подростки усядутся на свои места и на сцену выйдут пять действующих лиц. Юрию Печенежскому, поставившему этот спектакль, остальные пушкинские герои показались излишними.
Он – выпускник курса Сергея Черкасского в Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства, образца 2006 года, в 2016 году закончил магистратуру Российского института театрального искусства – ГИТИСа у Леонида Хейфеца. И от своих учителей вынес главное: режиссура – это человековедение. В сценическом воплощении пушкинского анекдотца Юрий Печенежский демонстрирует присущие ему умение вглядываться в человека с сочувственным вниманием, предельную органичность и естественность в выстраивании логики поведения актёров на сцене и талант с первой минуты спектакля брать высокую драматическую ноту.
Итак, семнадцатилетняя барышня Лиза (Гузель Валишина), единственное и следственно балованное дитя, приставленная к ней в услужение Настя (Полина Малых), столь же ветренная, как и её барышня, воспитанный в университете и намеревающийся вступить в военную службу Алексей (Валерий Антонов), отец Алексея Иван Петрович Берестов (Евгений Быльнов), почитающий себя умнейшим человеком во всем околотке, и Григорий Иванович Муромский (Алексей Зильбер), ближайший его сосед, отец Лизы, имитируя замедленное воспроизведение киноплёнки появились, откуда-то, чтобы бежать куда-то. Они в движении, а это, как мы помним, важнейший атрибут, способ существования материи. У их истории нет начала и нет конца, как и у самурая нет цели, а есть только путь.
Не слишком качественные съёмки в формате home video, как приём, не раз ещё будут показываться на заднике, демонстрируя мир за рамками сцены – с обшарпанными домами, автомобилями, узнаваемыми и не очень узнаваемыми пейзажами. Опять же что-то вроде пародии на миловидные декорации, от которых зритель впадает в сентименты и начинает мечтать о тихом семейном счастье.
Поскольку содержание хорошо всем известно, то мне не стоит, полагаю, бояться спойлера.
Слегка купировав текст, режиссёр отдал его Насте, чтобы та выступила в роли рассказчика. И тем самым создал аналог продукции литературно-драматического вещания, столь популярной на телевидении в 1970-е годы, когда действие развивается в замкнутом пространстве, в достаточно простых декорациях, с минимумом актёров – всё прочее должно дорисовать воображение зрителей, возбуждённое искусством слова.
У Юрия Печенежского тоже всё внимание приковано к слову. Актёры лишь иллюстрируют пушкинский текст, создавая либо полное соответствие написанному, либо абсолютную ему противоположность. Но что удивительнее всего, это работает на Пушкина. Будто и впрямь тюзовцы пребывают с классиком на дружеской ноге.
Оказавшись вне времени и в удвоенном пространстве, герои Александра Сергеевича ведут себя соответственно нынешним реалиям.
Берестов не ладит с Муромским. Как там у Пушкина? «Ненависть к нововведениям была отличительная черта его характера. Он не мог равнодушно говорить об англомании своего соседа, и поминутно находил случай его критиковать». У Печенежского они устраивают стилизованные дуэли на оглоблях, боксируют, разбивая головы и носы. Ага! Вот оно – эпизодическое изображение жестокости, недопустимое для отроков! Но Евгений Быльнов и Алексей Зильбер умело включают самоиронию, понуждая зрителей следить за каждым их перемещением в пространстве. Они словно пародируют столь обожаемые многими из сидящих в зале боевики или школьные потасовки на портфелях.
Евгений Быльнов – актёр, востребованный в театре. Способный воссоздать мельчайшие нюансы душевных переживаний, он и здесь двумя-тремя едва заметными штрихами мастерски сумел показать, что его герой «завёл у себя суконную фабрику, утроил доходы» и «ничего не читал, кроме “Сенатских Ведомостей”». Он не глуп, когда вопросы касаются предпринимательства, но чрезвычайно наивен, коли дело доходит до особ женского пола.
Алексей Зильбер – личность чрезвычайно разносторонняя. Театр для него – бесконечная возможность задавать вопросы и искать на них ответы. Работая над ролью, он придумывает биографию персонажа, рисует карту местности, где развиваются события, ищет оправдание всех поступков. Его Муромский – настоящий русский барин, любящий проказничать, но в особом роде. Пушкин так и пишет: «Развёл он английский сад, на который тратил почти все остальные доходы. Конюхи его были одеты английскими жокеями. У дочери его была мадам англичанка». Актёру удаётся показать нам всё это, отсутствующее на сцене, исключительно средствами непостижимо выразительной игры.
А Лиза с Настей, что же они? Гузель Валишина и Полина Малых тщательно поработали над «звуковым образом» своих героинь: тембр, необходимый в роли интонационный диапазон, определение ритма, соответствующего общей интонационной стилистике произведения. Их искусство – это, прежде всего, искусство интонации.
Но остановись они на этом, получилась бы радиопостановка, а не полноценный сценический спектакль. И актрисы включают свой дар пластического искусства. Если в тексте Лиза, нарядившись в толстую рубашку и сарафан, «низко кланялась и несколько раз потом качала головою, наподобие глиняных котов, говорила на крестьянском наречии, смеялась, закрываясь рукавом», то есть вела себя нарочито просто, обыденно, как и следует крестьянскому сословию, то в спектакле это обретает современные формы вульгарности. Помните, ведь, что vulgaris в переводе с латыни и есть – обычный, обыкновенный. Это сейчас в нашем лексиконе вульгарность стала обозначать грубость и непристойность.
Ах, какая внутренняя свобода должна быть у девушки для того, чтоб играть не на повышение, а на понижение статуса! Как это разлагающе должно действовать на воспитанных в строгости и послушании барышень!
Бесподобные Полина Малых и Гузель Валишина отзеркаливают друг друга в своих героинях. Если у первой Настя раскрепощена в каждом своём движении, соблазнительно обнажающем крестьянку и духовно, и физически, то как же, всё-таки, наивно-очаровательно смотрится у второй Лиза, уморительно пытающаяся скопировать фривольные поступки своей служанки. И как хороши, как естественны обе они в этих ролях.
Вероятно, во многом этому способствуют костюмы, в которые облачаются актрисы. В программке художниками значатся сам Юрий Печенежский и Надежда Иванова, главный художник Казанского ТЮЗа. Нет, это далеко не «рустикальные» (a la russe) версии народного крестьянского костюма, столь любимые оформителями многочисленных «Барышень-крестьянок». Но и не карнавально-буффонадные наряды, в какие их начинают облачать в нынешнем веке. Лишь однажды в спектакле происходит окарикатуривание персонажа Гузель Валишиной, когда её Лиза, согласно указаниям автора, «набелена была по уши, насурьмлена; фальшивые локоны, гораздо светлее собственных её волос, взбиты были, как парик Людовика XIV; рукава по-дурацки торчали как фижмы у Madame de Pompadour». Но вот тут-то как раз Гузель Валишина и избегает вульгарности, тут она не обыденная и отнюдь не пошлая.
Алексей Берестов в наиточнейшем исполнении Валерия Антонова, соответствуя пушкинской оценке, «был в самом деле молодец». Не стремясь к нарочитости в представлении своего персонажа, актёр вовсе не прибегал к чайльд-гарольдовщине, хотя Пушкин и отмечал иронически, что романтизированным селянам юный барин «явился мрачным и разочарованным, говорил им об утраченных радостях и об увядшей своей юности». Нет, он был скорее меланхоличным, нежели уставшим от обыденного существования. Но свою роль в намёках на половые отношения между мужчиной и женщиной отыграл по полной. В него нельзя не влюбиться. В сдержанности Алексея чувствуется благородство души и богатство внутреннего мира.
Час длится этот спектакль. Час, затаив дыхание и на время забыв о сотовых телефонах, следят за развитием событий школьники. Час не играют, а живут на сцене талантливейшие актёры удивительно разного и всегда непредсказуемого театра.
Такое проникновение в самую сущность пушкинского творчества Казанский ТЮЗ обнаруживает уже не в первый раз. Вспомните хотя бы пластическое путешествие в поисках любимого и самой себя «Людмила и Руслан», или, например, поэтическую историю любви, свободы, выбора и взросления «Капитанская дочка», или, скажем, историю человеческой души и противостояния двух мировоззрений «Выстрел»… Похоже, что они, в отличие от врунишки Хлестакова, абсолютно точно с Пушкиным на дружеской ноге.
В общем, я тоже поддался обаянию нашей «Барышни-крестьянки», и пригрезилось вдруг мне, что и я с автором пьесы в дружеских отношениях. Сижу это я с ним в театральном буфете по окончании представления и спрашиваю: «Ну что, брат Пушкин?» – «Да так, брат, – отвечает, – так как-то всё…» А сам большой палец правой руки, тот, на который надет массивный перстень-талисман, кверху выставил. Большой оригинал.
Зиновий Бельцев.