Спор об арктических кладовых: почему факт наличия богатств не означает того, что их надо добывать
Российское могущество прирастать будет
Сибирью и Северным океаном
— М. В. Ломоносов
В последнее время часто возникает вопрос актуальности Арктики как крупной ресурсной зоны
Ключ к Арктике
Дела странные и удивительные творятся в нашем царстве-государстве.
С одной стороны, как мы знаем, в декабре 2023 года Владимир Путин заявил о желании Запада «развалить Россию, подчинить ее себе по частям и использовать ее ресурсы». С другой стороны, он же рассказал что РФ и США могли бы подумать над энергометаллургическим мегапроектом в Сибири, также он сказал, что «мы с удовольствием работали бы совместно с любыми иностранными партнерами, в том числе с американскими» по вопросу организации разработки редкоземельных металлов. Не отстает и замглавы МИД РФ Сергей Рябков, который три года назад говорил о необходимости для НАТО «собирать манатки и отправляться на рубежи 1997 года», но теперь, как выясняется, можно было бы рассмотреть вопрос расчетов в долларах за нефть, «если американская сторона проявит к этому тот или иной интерес». Иными словами, официальная Россия аккуратно проявляет интерес к «токсичной валюте» вместо чего-либо происходящего с Глобального Юга, вроде южноафриканских рэндов или бразильских реалов.
Мы не будем пытаться выяснять, какого рода события привели к такому резкому повороту парадигмы. Случилось и случилось. Важно другое: все эти тезисы говорят о том, что российские ресурсы и в целом рентный характер российской экономики вновь выходят на первый план как ключевые активы. И этот взгляд не может быть полноценным без рассмотрения ситуации с арктическими запасами разнообразных ценностей.
Вообще говоря, рентная история российского государства насчитывает много веков. Слабые дерново-подзолистые почвы, отсутствие сколько-то приличных месторождений металлов, отсутствие своего серебра, жесткий климат, не позволявший брать много урожая — все это обуславливало основной способ хозяйствования, присваивающий и способ распространения по территории — посредством факторий. Государство шло встречь солнцу за тем, что имело ценность за его границами, и это, в первую очередь, были меха. Но к XVIII веку этот источник поступления денег в казну начал заметно сбоить.
Причин тому было несколько: менялась сама мода, стал падать спрос на меха в Европе, появилось более дешевое сукно, да и сами меха дорожали — охотники выбивали зверя на привычных угодьях, за мехами приходилось ходить все дальше и дальше. Привело это к перефокусировке торговли, экспортными товарами стали уже не рентные (снимаемые с земли) меха, но требующие труда лен, пенька, зерно. Фактически, возврат к ренте от природы произошел только полвека назад с освоения крупного западносибирского нефтяного месторождения Самотлор. Нефти там было много, она была относительно дешева и продавалась на внешних рынках примерно в 20 раз дороже своей себестоимости. Это, со своей стороны, привело к определенному сокращению свирепости российского государства: выжимать деньги из природы несколько проще, чем из податных людишек. Опять же, не нефтью единой — на экспорт пошел и природный газ, и уголь, и много всего прочего, носящего рентный (или низкопередельный) характер.
Это, в свою очередь, породило определенное отношение к Северу вообще и Арктике в частности. В общественном сознании закрепилось, что Север — это долго, сложно, дорого, холодно и очень героически — но что он скрывает огромные богатства, которые имеет смысл добывать, развивать территории и ставить их на службу народу. Все это прекрасно показано в чудесном фильме 2015 года «Территория». Вот только вопрос прямой экономической выгоды от освоения Севера остается открытым.
Арктика — далеко, дорого и холодно
Еще раз: что при царях, что при генсеках людей направляли «на Севера» за ресурсами, которых не было на более обжитой части страны — а купить их было затруднительно. Развитие города Воркуты, который именно что как город ведет свое существование с 1931 года, и Воркутинского угольного бассейна как материальной базы — невозможно без потребности в этом самом угле, без необходимости осуществлять диверсификацию поставок, дабы не зависеть от одного лишь Донбасса и перевозок угля оттуда.
Схожая история и с Норильском, основанном в 1935 году: безусловно, город стоял и стоит на мощнейшей минеральной базе, но сам факт создания именно что городов, а не факторий на такой территории обусловлен тем, что государству были нужны определенные ресурсы, и более взять их было негде. Для сравнения, самый северный крупный город Канады (единственной страны, сколько-то похожей на Россию по климатическим условиям), именуемый Эдмонтон, расположен на широте Орла — на 500 км южнее Москвы. Россия себе этого позволить не могла, опираться на торговлю для получения необходимых ресурсов она не могла — и гнала и гнала людей на Север.
Но в настоящий момент ситуация изменилась. Мировую торговлю никто не отменял, и, несмотря на геополитические сложности, Россия отнюдь не против вернуться в привычный торговый способ взаимодействия — судя по вышеприведенным репликам. Безусловно, это не вопрос завтрашнего дня, опять же, никто не отменял стратегической необходимости иметь некоторые собственные запасы — но факт является фактом.
Соответственно, возникает вопрос актуальности Арктики именно как крупной ресурсной зоны, ее адекватности российской экономической ситуации, а также стоимости ее освоения, в том числе и для привлечения рабочей силы. И здесь ситуация не сказать, что благоприятна, по тем же самым причинам — далеко, дорого и холодно. Безусловно, там, где жизнь уже есть, где капитальные расходы уже понесены, и операционные доходы перекрывают расходы, как в том же Норильске — эта жизнь может и должна продолжаться. Но в регионе полно и иных мест, где деятельность имеет смысл лишь та, что нацелена на удержание территории и флага, поскольку экономика будет порождать лишь потери.
Арктика — сложный и дорогостоящий регион для добычи полезных ископаемых
Собственно, это так, если говорить о привычных рентных товарах — но, похоже, это касается и перспективных ресурсов. Так, недавно вышла работа Оксфордского института энергетических исследований. В ней оценивается потенциал Арктики как источника критически важных минералов, необходимых для перехода к низкоуглеродной энергетике — т. е. исходя из прогнозируемого нового спроса, который таким образом может иметь премиальный характер. Увы и ах: Арктика, несмотря на неуникальный геологический состав, представляет собой сложный и дорогостоящий регион для добычи полезных ископаемых. Высокие затраты и длительные сроки обусловлены суровыми природно-климатическими условиями. В настоящее время доля Арктики в мировом производстве ограничивается тремя ключевыми металлами: платиной, палладием и никелем (более 10%), а также меньшими объемами серебра, меди и кобальта (лидер по кобальту — Конго, с 74% мировой добычи). В целом, по мнению исследователей, Арктика вряд ли станет значимым поставщиком критически важных минералов в глобальном масштабе, хотя в теории может играть важную роль в диверсификации поставок.
Схожая картинка и с Севморпутем. В майских указах 2018 года была записана цель в 80 млн тонн грузооборота — дотянули чуть меньше половины, 37 млн тонн. Недостаточно спроса — несмотря на все государственные усилия. Безусловно, путь из Шанхая в Роттердам по СМП короче, чем через Суэцкий канал — но расстояния и длительность пути для контейнеровозов не имеют особого значения. Значение имеет поставка «точно в срок», чтобы товары пришли вовремя, к освободившимся складам и логистическим мощностям, которые уже есть и уже эксплуатируются. А с этим на СМП сложно: ледовая обстановка нестабильна, расходы на таможню, ледоколы, навигационное сопровождение выше, чем по традиционному морскому пути. Сами корабли нужны ледового класса, и это вновь расходы, и снижение издержек за счет размеров кораблей весьма ограниченно. Дело в том, что часть СМП идет по неглубоким водам. Глубина пролива Санникова — 13 м, Карских Ворот — всего 21 м, и эти проливы самым прямым образом ограничивают допустимую осадку и тоннаж судов. Контейнеровоз Venta Maersk (прошел СМП в 2018 году), имеет вместимость 3600 TEU (контейнеров), и это в разы меньше, чем те суда, что ходят сквозь Суэц.
Собственно, с Арктикой оно так же, как и с Баженовской свитой. Ресурсы есть, но вовлечь их в народнохозяйственный оборот — долго, дорого, неудобно логистически. В этом есть определенная парадоксальность ситуации: сам факт наличия ресурса не означает, что его надо добывать. Решение об этом может быть только политическим, игнорирующим экономические предпосылки. Многие годы оно так и делалось — но нет уверенности, что это надо продолжать делать и впредь.