Книжное бинго: из чего состоит актуальная российская проза

В современной российской литературе царит (все еще) ошеломительное разнообразие. На полках магазинов и маркетплейсов выбор такой, что глаза разбегаются, но есть некоторые признаки, делающие книгу особенно важной (актуальной, значимой, находящейся в тренде). Татьяна Худякова выбрала несколько ингредиентов, способных в 2025 году превратить любую новинку в Важную Книгу — такую, о которой напишут Важные Блогеры, упомянут Важные Издания и не забудет жюри Важной Премии.

Вооружитесь этой картинкой, чтобы помечать квадраты с трендами актуальной русскоязычной прозы, которые будут встречаться вам в книгах.

Автофикциональная героиня Марины Кочан в «Хорее» боится, что отцовское генетическое заболевание может передаться ее ребенку. Оксана Васякина в «Степи» реконструирует свои отношения с отцом, заодно пытаясь понять, каким человеком он был. Что бы вокруг ни происходило, с отцом в Важном Тексте обязательно что-то будет не так.

Иногда, правда, попадается и старый добрый взгляд на Замкадье как на ужасы-ужасы-ужасы. Так, в «Лесе» Светланы Тюльбашевой карельская глубинка сплошь заселена такими персонажами, что, кажется, лучше заночевать среди волков, чем попасть к одному из них на постой. Северный лес загадочен настолько, что в нем даже в середине лета, вопреки законам природы, может наступить непроглядно темная ночь. Но это скорее исключение, и, хочется верить, связано оно с фантастическим допущением, а не с пробелами в знании географии.

Некоторые авторы составляют инструкции по выживанию в безумном новом мире, который так похож на наш, за исключением какой-нибудь незначительной детали. К примеру, прекрасная Россия будущего в романе Алексея Конакова «Табия тридцать два» отключена от технологий и всех связей с внешним миром, а национальной идеологией в ней стали шахматы. В центре романа Аллы Горбуновой «Ваша жестянка сломалась» — «машина абсолютной правды и абсолютного знания» по имени Елена, помогающая человеку расширить возможности своего мозга. У Татьяны Замировской в «Смерти.net» мертвые не умирают, а продолжают жить в виде цифровых копий в виртуальном загробном мире. А у Алексея Поляринова в «Кадаврах» оккупированный Китаем юг России поражен жуткой аномалией — застывшими фигурами умерших детей, которые невозможно сдвинуть с места.

Ностальгию по 1990-м и ранним 2000-м испытывают, кажется, даже те, кто в это время только появился на свет. Современные авторы любят вспомнить детство и описывают всеми узнаваемые поколенческие маркеры — жвачка, олимпийки, песни Татьяны Булановой, — но главной из примет эпохи внезапно стала картонка на вещевом рынке. На ней примеряли обновки героини «Раны» Оксаны Васякиной, «Сезона отравленных плодов» Веры Богдановой и еще нескольких текстов. За пределами книжного мира можно вспомнить многочисленные сериалы последних лет, где эстетика позднего СССР со всеми олимпийками и мамиными шапками переплетается с травмирующей реальностью и бытом преступных группировок.

Современным авторам во всем хочется дойти до самой сути, в том числе докопаться до истинных причин своих страданий. Для этого они обращают свой взгляд на генеалогическое древо. В экспедицию на поиски семейной истории отправляется героиня Марии Нырковой в «Заливе терпения» и персонаж Нади Алексеевой в «Полунощнице». Оксана Васякина в своей трилогии («Рана», «Степь» и «Роза») пишет историю семьи как историю болезни, а Егана Джаббарова в поминальной «Дуа за неверного» суровым языком деколониального автофикшена воссоздает жизнь погибшего брата.

Телесность во всех проявлениях — одна из центральных тем Важной Книги. Светлана Павлова в романе «Голод» описывает неприятие собственного тела, приведшее героиню к расстройству пищевого поведения. Теме «лишнего» веса Евгения Некрасова посвящает сразу два текста из сборника рассказов «Золотинка». Героиня Татьяны Млынчик в «Необитаемой» мучительно пытается зачать ребенка. А в автофикшене Еганы Джаббаровой «Руки женщин моей семьи были не для письма» тело женщины страдает не только под гнетом патриархата, но и от неврологической болезни. К слову, у Джаббаровой собственной телесностью обладают даже неодушевленные предметы, к примеру матрас и раковина.

Пластмассовый мир победил, и нежному герою Важной Книги приходится в нем выживать и как-то зарабатывать. Современные авторы, конечно, не пойдут наниматься кочегарами или в услужение в богатый дом. Они предпочтут ненавистную интеллектуальную поденщину, которая вытрясет из них всю душу, но оставит руки чистыми. Корпоративный ад у Светланы Павловой, будни пиарщика регионального завода у Мршавко Штапича, переводы порнофильмов у Ильи Мамаева-Найлза — герои нашего времени тянут лямку на унылых корпоративных галерах, хотя могли бы…

Страшные сказки, фолк-хорроры, городские ужасы, мистика, хтонь, жуть, тлен — необъяснимо, но факт: это еще один неувядающий тренд актуальной литературы. Бессмертная экоактивистка-лешиха и кровавая свадьба в «Золотинке» Евгении Некрасовой, бытовой мамлеевский сатанизм Анны Чухлебовой, таинственная заброшка Ольги Птицевой, дворовые легенды и заколдованные деревни Дарьи Бобылевой, борьба ростовских пацанов 1990-х с пробудившимся древним злом у Андрея Подшибякина, вкусные мистические создания Горного Алтая, призрачные кони и девы в беде у Карины Шаинян — ужасы на любой вкус. Даже по этому перечислению понятно: у страха в российской литературе преимущественно женское лицо. Как, впрочем, и в остальных жанрах. Что парадоксально почти не сказывается на премиальном процессе: несмотря на обилие женских имен в шорт- и лонг-листах, женщин в числе лауреатов можно увидеть разве что в литературных аналогах номинаций «Мисс очарование».

Современный Важный Текст тяготеет к краткости. Молодые авторы, чаще всего выпускники бесчисленных школ литературного мастерства, желающие поскорее выпустить собственную книгу, вернули интерес к жанру рассказов. За ними подтянулись и более опытные авторы, и издатели. Рассказы перестали восприниматься тренировочной площадкой для будущего большого романа. Евгения Некрасова и русский народный магический реализм сборников «Домовая любовь», «Сестромам» и «Золотинка», головы в облаках, мечтательный эскапизм и сложность быть молодым в «Тем легче» Анастасии Сопиковой, хождения по мукам нового маленького человека в «Юрких людях» Анны Лужбиной, любовь, смерть, маньяки и Ростов у Анны Чухлебовой в «Легком способе завязать с сатанизмом», психоделический реализм любого сборника Аллы Горбуновой и многие другие. Более лаконичными становятся и романы — к примеру, две книги Еганы Джаббаровой («Дуа за неверного» и «Руки женщин моей семьи были не для письма») вместе не дотягивают до 300 страниц.

Детским взглядом на читателя смотрит не только малолетний герой Важного Текста — сами авторы актуальной прозы все чаще отказываются от полных имен в пользу «детских». Если раньше русская литература могла похвастаться разве что Сашей Чёрным или, на худой конец, Сашей Соколовым, то теперь у нас целая плеяда: Надя Алексеева, Аня Фёдорова, Гриша Пророков, Даша Благова, Маша Гаврилова, Ася Володина, Ася Демишкевич, Саша Степанова — и это далеко не полный список.