Эксклюзив! Посмотрите на первую кутюрную (раньше — только демикутюр!) коллекцию Марии Белик: слезы Сююмбике, ювелирные сумки и великие драпировки!

Суперсила Белик — не только в грандиозных умениях, но и в чистоте мотива: она делает кутюр, потому что не может его не делать. Назначили Машу новым авангардистом русского кутюра и попросили поговорить с ней об этом ее главного (после нас!) почитателя — рупора фэшн-постправды и крупного ювелира Михаила Барышникова (его тг-канал Osd наводит страх на всю индустрию).

Маша и Миша обсудили (в душевной беседе) ювелирные сумочки-коранницы, Спиридона Тримифунтского и героический фэшн-подвиг.

Тебя называют новым авангардистом русского кутюра. Как тебе такое?

Я не авангардист в эстетическом смысле, разве что в плане хронологии и только если мы говорим в разрезе последних лет: просто оказалась в этой линии дизайнеров новой волны, среди тех, кто решился на кутюр прямо сейчас. И сама идея «авангарда» звучит слишком пафосно. Это про тех, кто рвется вперед, а мне не близки разговоры про амбиции, достижения и успех. Я не участвую в конкурсах и олимпиадах. Захотелось сделать кутюр — я его сделала. Нарисовала — и уже не могу остановиться. Это мой способ существовать.

Чистота мотива в твоем случае не вызывает ни единого сомнения. А с точки зрения бизнеса, ты делаешь кутюр сама? Может, есть меценат или инвестор — как правильно назвать этого человека?

Я делаю это полностью сама. В меценатов не верю — сегодня дал, завтра забрал. Один раз выделит средства и всю жизнь будет разговаривать со мной с позиции силы, а я этого не терплю. Инвестор — тоже слишком большой риск ограничения свободы, слишком большая ответственность перед чьими-то финансовыми ожиданиями. А делать все одной, без чьей-либо поддержки — это и есть высшая роскошь: я ни от кого не завишу. Я просто делаю то, что хочу. За мной не стоит ничего, кроме иконы Спиридона Тримифунтского и таблетки «Ламиктал».

Фраза «делаю то, что хочу» — ключ к пониманию Белик. В твоем мире нет места финансовым и карьерным моделям и планам на пятилетку. Ты не строишь стратегий и не сочиняешь манифестов. Маша, есть ли у тебя цель?

У меня нет цели, у меня путь. Я самурай! (Смеется.)

Мне кажется, то, что ты действуешь из внутренней необходимости, продает лучше любой рекламной кампании. Но что, если завтра — ноль публикаций, ноль стороннего внимания?

Такого не бывает, я никогда не играю в худшие сценарии. С самого начала мой единственный сценарий — лучший.

И все же вопрос «зачем» возникает неизбежно. Кутюр — удовольствие не только редкое, но и пугающе дорогое. Себестоимость изделий Belik астрономическая, каждая вещь создается вручную, а твоя новая коллекция — двадцать пять образов, на каждый из которых ушли месяцы кропотливой работы. 
Это было безумие! Я сделала то же самое, что и семь лет назад, когда основала свой бренд: сначала нарисовала, потом получила предоплату и только потом приступила к созданию вещей. Всё — сплошной эксперимент и авантюра, с той только разницей, что семь лет назад мне терять было нечего, а в этот раз при готовой и весьма успешной демикутюрной коллекции мы приостановили работу на три месяца, потому что я запретила команде принимать заказы. Клиенты не любят ждать по полгода, интерес падает, информации слишком много. Мой менеджер по работе с клиентами говорил, что затея с остановкой заказов и открытием второго ателье только для кутюра — чистое самоубийство и что он такого хамства по отношению к клиентам не допустит.

Не страшно вкладываться в такое в нынешние времена, когда рынок сжался, все нестабильно?

Других времен у меня, к сожалению, нет.

Маша, ты — единственный дизайнер собственного дома: сама придумываешь и разрабатываешь и одежду, и аксессуары (за исключением коллаборации с Владимиром Чувашевым и его петербургской студией коллекционного дизайна CHOOO.Space при создании сумок для этой коллекции). С тобой в команде разработки — один ассистент и четыре конструктора. Как ты справляешься?
Над коллекцией «Слезы Сююмбике» трудилось чуть больше сорока человек: девять портных, два конструктора внутри ателье, два вне, тридцать человек на аутсорсе и мой первый за семь лет ассистент — Оля. Без нее в кутюре я бы не справилась: слишком много техподдержки, лекал, компьютерной работы. География — четыре города, постоянные перелеты. Все требует присутствия. В работе нет ни секунды порядка, только контролируемый хаос: каждый этап проверяю лично, каждую деталь держу в руках. Это даже не проверка, это ежесекундный контроль. Каждый человек на своем участке хочет чуть-чуть упростить себе задачу. Поэтому изначальная мысль должна быть гигантской: даже тогда, когда жизнь и обстоятельства сгладят углы, идея останется достаточно большой, хотя бы близкой к той, о которой я мечтаю.

Тебя многое роднит с главной героиней коллекции — самоотречение, смелость. Сююмбике — один из главных мифологических и поэтических образов Татарстана

Она меня сильно взволновала. Женщина-воин, правительница: кольчуга, шлем, монеты — сила и достоинство. Мудборд я традиционно не составляла. Брала только элементы татарского национального костюма и ремесленные техники. Остальное было в голове: откуда — не спрашивай. Мы отразили воинственную природу Сююмбике, ее трагическую судьбу, мифичность и женственность. Это лейтмотив всей коллекции и съемки, креативным директором которой выступил традиционно мой друг Абдулла Артуев. Абдулла — это, во-первых, мой друг и единомышленник. Мы постоянно делимся идеями и сверяем ориентиры. Во-вторых, это лучший фэшн-фотограф в нашей стране. Я знаю, что он не только донесет мою мысль без потерь, но и визуально усовершенствует. И хотя он постоянно закатывает глаза от моих назойливых комментариев на площадке, я безусловно доверяю его видению. А в монитор лезу только потому, что я контрол-фрик.

С образностью понятно, а как легенда о Сююмбике повлияла на выбор кутюрных техник?

Действительно, Сююмбике вдохновила не только на образы, но и на технику: от сложнейшей вышивки до титановых кольчуг с золотым покрытием и кожаной мозаики (из которых собраны особенные сапоги — ичиги, часть национального костюма, обычно они яркие, но я захотела сделать их угольно-черными). Каждая деталь прошла через десятки рук. Я контролировала каждый этап. Это было тяжело. И я не повторю это в ближайшее время. После Парижа коллекцию увидят и мои московские клиентки, я организую серию индивидуальных показов с персональными интерпретациями образов. Я обожаю своих клиенток. Им всегда нужно больше — ближе, точнее, глубже.

Мне кажется, именно в этой близости — твой метод. Ты не страхуешься общими решениями, не разводишь смыслы водой. Каждый образ собирается под конкретную женщину, ее ритм жизни и потребности. В этом есть что-то от высокой портретной живописи. Только портрет этот можно примерить и сыграть в нем главную роль на любом вечере.

Женщина, которая надевает мое платье, должна быть готова к вниманию, должна быть готова блистать. А еще в этой близости мне важно, когда клиенты видят, что монеты времен Ивана Грозного, которые мы чеканили и золотили для манисты, — это не декор, а что за ними стоят смыслы.

Все же чего ты ждешь от Парижа? Продаж? Славы? Готова ли ты сама блистать?

Я жду диалога. Хочу понять, какой отклик это вызовет на Западе. Мы уже давно не помещаемся в Садовое кольцо. Мне важно выйти из изоляции. В Париж мы летим, потому что на одну страну можно продавать вещь только в одном цвете, это правило кутюра. Соответственно, в России мы просто не сможем реализовать продажи, нужно показывать шире. 

Кстати, о техниках и смыслах — не боишься полоумных с «апроприацией» на плакате?

Не боюсь, потому что все делается руками мастеров и искусствоведов из Татарстана. Мне очень повезло не просто побывать в музеях Казани и училище имени Фешина, но посмотреть все экспонаты досконально, изучить ремесленные техники. Я не похитила это, со мной этим щедро делятся. Люди Татарстана гордятся своим наследием и рады его показывать.

Мы используем сложнейшие техники работы с кожей — от традиционной кожаной мозаики до тиснения латунными клише, которые мастер режет вручную по моим эскизам. Важно понимать — я переосмысляю эти промыслы, меняю подход к вышивкам, не использую ничего в лоб, все проходит через фильтр как времени, так и технологий — и работает на ощущении. 

Перефразировала и вплела в наши архитектурные силуэты образ Сююмбике: огромные драпированные рукава, хаситэ — нагрудный оберег, сумочки-коранницы, ичиги — сапоги из кожаной мозаики, украшения из монет, кольчуги, канитель, тиснение. И многое пришлось изобретать на месте. Например, ушковую вышивку — не просто лентами, но из нарезанного шелкового атласа.

А наши с Володей Чувашевым совместные ювелирные сумки — это отдельное приключение. Травля по металлу на трехмерной поверхности, эмали, золочение, стеклянные стенки сумок, имитирующие разводы на воде от слезы Сююмбике, упавшей в озеро Кабан! Слезы, которые в количестве сотен штук вырезались из латуни, полировались, золотились и покрывались эмалью вручную, — настоящее искусство! Даже шарики на сумке — каждый выплавлен, припаян, позолочен отдельно.

Я смотрю на это все и не понимаю, как ты нашла в себе силы сделать коллекцию за три месяца и в такой трагический для тебя момент — потери отца.

Это был очень сложный период, не хочу об этом. Коллекция про слезы Сююмбике, не про мои.