Исполнилось 90 лет со дня рождения Олега Табакова

Зритель млеет от его фирменного рыка, который, начавшись в "Неоконченной пьесе для механического пианино", потом много покочевал по фильмам и спектаклям, каждый раз срывая благодарные аплодисменты. Но зритель помнит и Табакова другого - порывистого, романтичного, с глазами, которые темнели от ярости, когда он рубился с мировым мещанством в спектакле "В поисках радости", который потом стал фильмом "Шумный день". Что бы он ни играл, он воплощал не только конкретного героя, а образ целого явления, и потому едва ли не каждая его роль становилась знаком времени и человеческого типа. Даже озвучивая отечественного кота Матроскина или заокеанского кота Гарфилда, он передавал им свое фирменное обаяние и свой жизненный опыт, и это совершенно авторские работы.

Он ощутимо наслаждался жизнью, любимым делом, семьей, встречами с людьми. Даже мучая его очередным интервью, я тешил себя иллюзией, что и это ему доставляет удовольствие - он его умеет извлекать даже из печальной необходимости. Или, возможно, это удовольствие гениально играть. Он говорил всегда дружески, всегда на "ты". Брать у него интервью для газеты было мучение, потому что ежеминутно сознаешь: на бумаге невозможно передать все, что он в ходе разговора сыграет. Это получался театр для одного зрителя, и всю атаку его обаяния нужно было выдерживать в одиночку, не в состоянии разделить впечатления с соседями по театральным креслам. Такая щедрость бывает только у актеров, богатства которых неиссякаемы, и они могут позволить себе их транжирить вне сцены или съемочной площадки. Того, что Табаков мог наиграть в течение одной беседы, хватило бы на два очень художественных фильма. Но, увы, их уже никто не увидит - остались слова на бумаге. Почитайте и вообразите.

Мы сидели в его кабинете в МХТ имени Чехова. Ничего лишнего, все по делу, но во всем чувствовалось, что хозяин кабинета - гурман, эпикуреец, жизнелюб. И, как любой актер не по профессии, а по рождению и складу характера, - немного нарцисс.

На дворе 2005 год. Ныне классические роли еще в планах, иным не суждено осуществиться. Остановленное мгновение большой жизни.

Вы человек энциклопедический. В том смысле, что в энциклопедиях многие статьи должны содержать ваше имя: МХАТ, "Табакерка", Саратов… Меня особенно интересуют две статьи: "Эпикуреец" и "Раблезианец". Как обстоят дела с этим?

Олег Табаков: Знаешь, хорошо. Вот только что я попросил принести щи из "Камертона", а кашу гречневую - из закутка на углу, где блины дают. Они там кашу делают хорошую, рассыпчатую, с грибами, со сметаной. И она мне в радость.

Это что, на ваш характер слетелись тут в Камергерском столько кафе и ресторанов?

Олег Табаков: Полагаю, что слух обо мне прошел по всей Москве великой, и рестораторы, как могут, ублажают. Да я и сам могу пожарить картошку хорошо. Уху сварить. А сын иногда балует раками саратовского происхождения. Он, Антошка, вообще меня подкармливает.

Поговорим о пище духовной. Чем обогатится ваша актерская биография?

Олег Табаков: Снялся у Иштвана Сабо в фильме "Родственники" - весьма современная история про то, как власть сращивается с мафией. А я играю мэра, который и есть глава этого преступного клана. Играю также у Эльдара Рязанова в фильме об Андерсене основного гонителя и душителя и вообще человека, который всячески унижает достоинство великого сказочника. Он и директор гимназии, и цензор - он везде, везде. И в финале, когда покойный Андерсен через дырку в гробе наблюдает за своими похоронами, он рыдает в три ручья и восхваляет талант человека, которого всю жизнь гнобил. Я подобные экзерсисы видел по крайней мере трижды в своей жизни. Однажды это было на похоронах Твардовского, другой… ладно, не буду говорить. Ну вот, а в самом конце сезона в театре я, наверное, сыграю в "Школе злословия" Шеридана сэра Чиззла.

Скажите, вы чувствуете любовь народную? И дорожите ли ей?

Олег Табаков: Да. Я дорожу любовью близких моих - любовью Марины, любовью Антона и Павла, любовью внуков. Кроме того, мне неловко говорить, но когда я выхожу на сцену, то зрители аплодируют. Правда, однажды, когда я после спектакля "На всякого мудреца довольно простоты" вышел на поклоны в городе Тольятти, то маленькая девочка вдруг закричала: "Мама! Посмотри, он живой!"

Вы человек интуиции?

Олег Табаков: Да, конечно.

И что же вам подсказывает ваша интуиция про нашу общую судьбу?

Олег Табаков: Страна будет богатеть, и я думаю, что лет через пять количество людей, живущих за чертой бедности, сильно сократится. Из моих настоящих радостей, кроме дней предварительной продажи билетов, когда к театру выстраиваются очереди, - это то, что в Художественном театре с марта начали выплачивать пособие в 3 тысячи рублей на ребенка.

Но есть еще огромная театральная Россия. Мне бывает страшно, когда я думаю об этих театрах. Вы говорили об этом с президентом - какова была реакция?

Олег Табаков: Я говорил о том, что богатство бесценное, которое мы унаследовали, - русский репертуарный театр. Он не сравним в мире ни с чем. И даже с английским театром его не сравнить. Театр в России - это институция духовная. Но есть очень серьезные проблемы. Они касаются количества театров. В России на сегодняшний день их пятьсот сорок. Никакой бюджет этого не потянет. Поэтому реализуется принцип равенства в нищете. И ясно, что театры, которые не научатся зарабатывать деньги, отомрут.

В годы войны бюджет был еще более скуп, но театры продолжали нормально работать. Сейчас они на грани гибели, причем театры не плохие, а хорошие. Плохие как раз зарабатывать научились.

Олег Табаков: Да, к сожалению. Это проблема, которая не решится в одночасье. Для решения надо, чтобы появился такой человек, ведающий этой сферой культуры, который бы театр любил и начал бы над этой проблемой работать. Но проблема серьезная: как говаривал Миша Рощин, "гиря до полу дошла".

И МХТ и ваша "Табакерка" успешны не только в творческом, но и в коммерческом отношении. Но есть ли в культуре сфера, куда коммерции вход запрещен? И если она туда вторгнется - все, хана.

Олег Табаков: Совесть должна быть.

У коммерции?

Олег Табаков: У коллег. Очень большие проблемы из-за отсутствия корпоративной этики. Искусство все-таки должно не просто идти навстречу зрителю, но и поднимать его хотя бы до уровня человека, имеющего за плечами высшее образование плюс студию МХАТ, плюс культурное наследие. А также следовать той культурной прививке, которую сделала мне в последних трех классах Юлия Давыдовна Меркис - космополитка, сбежавшая от преследований из Москвы и учившая нас русской литературе.

Было дело, на мой вопрос, может ли искусство влиять на жизнь, вы ответили категорическим "нет". И вдруг в одном недавнем интервью я читаю, что ваша юношеская мечта была через свое ремесло влиять на жизнь, делать ее лучше. Где истина?

Олег Табаков: Я думаю, там неточно пересказали то, что я говорил. Это влияние все равно опосредованное. Иначе Константин Сергеевич Станиславский должен был устыдить большевиков за все мерзости, которые они творили.

А может, надеялся еще…

Олег Табаков: Нет. Достаточно почитать его переписку с Немировичем.

Ностальгии у вас, как я понимаю, нет никакой?

Олег Табаков: По тому времени? Да что ты! Я всегда знал всю меру безнравственности происходившего в моей стране. И театры - "Современник", Таганка, Театр Товстоногова - по мере сил противостояли этой безнравственности.

Вы ее на себе ощущали?

Олег Табаков: Конечно. Я же в 1970-м стал директором "Современника". И с одной стороны, помню тот тупик, в который зашли наши взаимоотношения с властью после спектаклей "Восхождение на Фудзияму", "Провинциальные анекдоты" и "Балалайкин и Ко". Но с другой стороны, помню и первого заместителя председателя КГБ Бобкова, который нас выручил. И я благодарен Екатерине Алексеевне Фурцевой, которая рисковала всем, что имела, встав на защиту "Современника", когда Главлит, а проще говоря, цензура запрещала пьесу Михаила Рощина "Большевики" в постановке Ефремова. Я человек воспитанный: знаю, что нужно говорить "спасибо" и помнить добро. А совсем еще недавно, в 1984 году, от одного из секретарей Чехословацкой коммунистической партии, который возглавлял идеологическую работу, пришло письмо Брежневу о том, что находившийся на гастролях народный артист Табаков регулярно встречался с выбывшими из КПЧ контрреволюционерами, и надо к нему применить необходимую меру осуждения. Мои сверстники были уже помощниками членов политбюро, но им было как-то зазорно этим заниматься. Но я помню обсуждение этого письма на заседании Бауманского райкома партии, когда нашему секретарю партбюро Петру Ивановичу Щербакову заворготделом приказал принять решение о выговоре с занесением в личное дело. Конечно, я не думаю, что на следующий день за мной приехал бы "воронок" - все-таки время было уже другое. Но я был директором театра, и у меня было двое детей. И я понимал меры, которые могут применить к работнику "идеологического фронта". И долго помню эту сцену в райкоме, когда женщина, Герой Социалистического труда, кричала в зал: "Мы их обучили, государство им все дало, а они…" И потом еще другой оратор бросился клеймить. Лица этих людей не забудутся. И когда эта волна взаимного возбуждения дошла до пятого человека, вдруг возник спасительный аргумент: "Ну, товарищи, русский художник - широкая натура. Вспомните Шаляпина". И мне дали выговор без занесения.

Вы уже много лет наблюдаете нашу театральную публику. Жива ли она еще? И где она живее - в столице или в провинции?

Олег Табаков: Разница есть. Когда я организую гастроли в провинции, то сначала нахожу источник денег, который проплачивает гонорар театру, и тогда можно установить цены на билеты, соразмерные с покупательской способностью этого региона. Такие большие гастроли были, к примеру, в Новосибирске. Были трехнедельные гастроли в Петербурге, но там, к сожалению, меньше денег удалось добыть, и цены были довольно высоки. А гастроли в провинции запоминаются большим количеством молодых людей, которые ждут после спектакля и говорят, что теперь будут ходить в театр. Молодежь, я думаю, открыта, она для меня и есть то самое непоротое поколение, с которым я связываю самые большие надежды.

Поделитесь опытом: как можно руководить двумя театрами, преподавать в институте, входить в Президентский совет и еще массу общественных организаций - где вы берете на все это время?

Олег Табаков: Я сплю мало. Пять с половиной часов - этого мне достаточно. Когда тяжелый спектакль, я перед ним сплю час. На "Амадее" теряю в весе грамм семьсот - чтобы наверстать, сплю полтора. Такая профессия, надо ей соответствовать. Люди аплодируют, когда я выхожу, и это тоже ответственность: надо, чтобы когда я ухожу, они тоже аплодировали. Это роман, который длится уже полвека. За это время успели смениться два с половиной поколения. И когда у входа тебя ждут девочки и мальчики шестнадцати лет, то с грустью думаешь: боже мой, ведь это уже внуки тех, кто вот так же стоял у входа после спектакля "В поисках радости" в 1957 году! И на улицах люди здороваются. Особенно это бывает видно в европейских аэропортах.

Может ли существовать сегодня ваш Олег Савин - герой из пьесы Розова, рубивший мещанскую мебель отцовской саблей? Вообще - прошла ли пора идейных молодых людей?

Олег Табаков: Нечисть всегда была и всегда будет. "Как будто в начале дороги стою, отправляясь в путь. Крепче несите, ноги, не дайте с дороги свернуть! Я знаю: тропинки бывают, ведущие в тихий уют, где гадины гнезда свивают, где жалкие твари живут. Но нет мне туда дороги, пути в эти заросли - нет. Крепче несите, ноги, в мир недобытых побед", - под любым словом подпишусь и сегодня. Просто сейчас испытания более тяжелые. Порубать в одночасье мебель гораздо легче, чем сопротивляться грядущему рублю.

А грядущему хаму?

Олег Табаков: А это во многом от нас зависит - будет ли он хамом или сможет проливать слезы над вымыслом.

Из чего хочется сделать вывод, что искусство все-таки влияет на жизнь.

Олег Табаков: До какой-то степени, до какой-то степени… Когда публика смотрит на Сашу, играющего Лариосика, я думаю, это и есть моменты строительства души. Даже меня это трогает, и у меня сжимается горло. Все зависит от нас, Валера: сколько в них вложишь - столько и будет. И никакая инвестиционная программа, и никакие точечные вливания с этим не сравнятся. Ведь и на самом деле бесценным наследством обладаем: русский репертуарный театр! Никакой самый лучший министр не может сделать с душами того, что делают вот они, артисты.