Ликвидатор аварии на ЧАЭС Иван Лапковский — о дыхании атомного реактора

26 апреля 1986 года взорвался четвертый реактор Чернобыльской атомной электростанции, положив начало одной из самых страшных ядерных катастроф в истории, которой был присвоен высочайший, 7‑й уровень опасности. В окружающую среду было выброшено рекордное количество радиоактивных веществ. 10 суток на станции полыхал пожар. Радиоактивное облако отнесло от Чернобыля на 2300 километров… В общей сложности было загрязнено 160 тысяч квадратных километров близлежащей территории.

В ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС принимало участие 526 250 человек. Был среди них и Иван Лапковский. За выполнение боевых заданий, связанных с риском для жизни, он удостоен правительственных наград, в числе которых орден Красной Звезды. За 29 лет пройден путь от командира отделения до начальника Борисовского горрайотдела по чрезвычайным ситуациям. Сейчас ветеран пожарной службы подполковник Лапковский в отставке.


— В юности вы серьезно занимались биатлоном. Тренировки и энтузиазм помогли стать кандидатом в мастера спорта?

— Эти качества вырабатывались с детства. Восьмилетку я окончил в родной деревне Велешино Копыльского района, а 9 — 10-е классы — в Копыле. Приходилось каждый день ходить по 8 километров туда и обратно. 42 минуты — ты в школе.

— Что больше всего запомнилось из детства?

— Отцовская наука. Папа Антон Степанович работал в колхозе животноводом. Я ему часто помогал. Механизации — никакой. Зима, поздний вечер. Рвем вилами замерзший сенаж. Мозоли под каждым пальцем на ладони. Отец подошел, провел по руке и говорит: «Можешь особо не учиться. Я скоро уйду на пенсию — ты меня заменишь». С того вечера меня словно подменили: сразу в отличники вышел. После окончания школы поступил в Гродненский физкультурный техникум. Но проучился всего полтора года — призвали в армию. Повестку вручили 4 мая — в день рождения.

— После армии вы кардинально изменили жизнь, сделав ставку на пожарное дело.

— Мобилизовался в конце июля — и сразу в техникум. А там, как оказалось, сессия давно закончилась. И мне надо было или по осени заново идти на этот же курс, или приходить через год весной. Озадаченный, поехал в Минск к старшему брату. Случайно встретился с земляком. Он-то и рассказал про Минский политехнический техникум. Специализацию я выбрал «пожарная техника и безопасность». Учиться было легко, все же армейская служба за плечами.

— Профессиональный путь вы начали в 1982 году, возглавив восьмую профессиональную пожарную часть Жодино.

— В тот же год, пройдя серьезную медицинскую комиссию, поступил на службу в военизированную пожарную охрану в Борисове. Начинал с пожарного, затем был командиром отделения, начальником караула, заместителем начальника части... Я благодарен всем, кто был рядом. И тогда, и сегодня Борисов — кузница кадров. Никто так не владел мастерством пожаротушения, как борисовчане. В день в городе тогда порой случалось до восьми пожаров. За год — почти 900. Своим наставником считаю Петра Гавриловича Богана.

— Узнав о чернобыльской аварии, о чем подумали сразу?

— О взрыве мы узнали уже утром 27‑го. Информация тогда в большинстве своем замалчивалась. И майский парад тому подтверждение. В Беларуси в первых числах мая уже были созданы оперативные группы пожарной охраны и организовано круглосуточное дежурство. Но о том, что нас отправят в зону, как-то не думалось. В Гомельской области были свои подразделения.



— И тем не менее получили приказ. Вам — 27 лет.

— Утром 22 мая 1986 года вызвали в отдел пожарной охраны управления внутренних дел Миноблисполкома и (как самому опытному — так сказали) вручили приказ о назначении начальником сводного отряда пожарной охраны Минской области. В отряде — 19 человек из Борисовского, Молодечненского и Солигорского гарнизонов. Шесть я должен был отобрать в Борисове. Желающих было очень много. Поэтому в отряд попали лучшие из лучших.

Сказали, что едем тушить пожары на торфяниках. С аварией на ЧАЭС эту командировку напрямую не связывали. Вообще, информацию о произошедшем в Чернобыле выдавали крайне дозированно. В основном она сводилась к тому, что вокруг атомной станции ситуация уже стабилизирована. О реальной картине никто из нас не знал. Дома у меня остались беременная жена и 4‑летний сын.

— Ваш отряд первым прибыл в зону отчуждения.


— 24 мая мы уже были на месте дислокации — в деревне Савичи Хойникского района. В Брагине был штаб по ликвидации аварии на ЧАЭС. Никто из нас не представлял, в каких условиях окажемся и что ожидает. Тушить пожары на торфяниках нам предстояло как раз в зоне отчуждения при высочайшем уровне радиации. Самое страшное — мы не были уверены, что сможем вернуться домой… Загрязненная территория еще не была отделена. Даже блокпостов не было. Их выставили дней через 10 после нашего приезда. Пустые хаты и гробовая тишина. За почти три недели пребывания в Чернобыле мы ни разу не услышали птичьего щебета. Даже воробьев не было. Зато трава была в человеческий рост. Рыбы тьма. Когда выкатывали озера, на дне ее было очень много. Местные забирали.

В зоне отчуждения. 1986 год.

— Что входило в ваши обязанности?

— Работали в 10‑километровой зоне. Задачей отряда было тушение торфяников. Той весной в южных районах Гомельской области они горели практически повсеместно. Из-за этого уровень радиации подскакивал в десятки раз, до 2 — 3 рентген в час. Условия были невыносимые, в том числе и по радиации.

Работали на износ, порой без сна и отдыха. Очень часто после работы на торфяниках ночью выезжали в горящие деревни. А с рассветом снова отправлялись на торфяники. В такие дни хотелось только одного: добраться до кровати и хоть пару минут вздремнуть.

Все время нестерпимо хотелось пить, а воду (впрочем, как и еду) брать с собой запрещалось. Приходилось целыми днями бороться не только с огнем, но и с жаждой и голодом. Помимо тушения пожаров, занимались дезактивацией дорог и домов.

— Нагрузка, что и говорить, огромная. Никто не жаловался?

— Мы не только боролись с огнем, но и морально поддерживали местных жителей. Бывало, обмываешь дом, а из него люди выходят, здороваются, спрашивают, что делаем. Особенно много было стариков, которые не хотели покидать родные места. Говорили, уж если умирать, так дома… Раз в три дня я вместе с военными облетал на вертолете окрестности. Только после этого можно было продумать относительно безопасный путь для отряда.

Отряд в зоне отчуждения. 1986 год.

Очень часто подъездов к очагам возгорания не было. Близко же к горящим торфяникам подгонять технику опасно: может провалиться. Чтобы потушить пожар, приходилось подавать воду на большое расстояние. Из-за этого у деревни Михалевки, что в 3 километрах от станции, работали почти неделю.

— Видели, как дышит реактор?

— Конечно, каждые 20 — 25 минут поднималось бело-серое облако, которое медленно рассеивалось над лесом. Ребята понимали, к чему может привести нахождение рядом с ним. Тем не менее никто не спасовал. У нас были индивидуальные дозиметры до 2 рентген, но за день мы их переключали по 3 — 5 раз.

— Экипировка помогала?

— Первую неделю работали в обычных боевках. Потом выдали маски, респираторы и защитные костюмы «Л-1». Но и в них намучились. Они задерживали пыль, предотвращали попадание радиации на кожу, но работать в такой резиновой экипировке было невозможно. На улице — жара неимоверная: плюс 30 и выше. А в костюме все 40 — 45! Конечно, мы снимали и их, и респираторы. Когда было совсем невмоготу, обливались водой, что категорически запрещалось. Без этого мы бы просто не смогли выполнить свои задачи.

— Что страшнее — стресс или радиация?

— Мы ведь толком и не знали, с чем придется столкнуться. Наверное, поэтому и страха не было. Да и враг невидимый. Перед нами стояла боевая задача. И мы прекрасно понимали: чем быстрее потушим огонь, тем скорее уедем отсюда. За нас эту работу никто не сделает.

Иван на тушении пожара. 1986 год.

— Через 19 дней командировка закончилась.

— B июне нас сменили другие ликвидаторы, которые благодаря нашему опыту пришли уже более подготовленными, с осознанием того, с чем будут иметь дело. Наш опыт и знания им здорово помогли. Мы же были первопроходцами, и мы справились.

Приехав домой, узнали, что получили общую дозу 28,757 рентгена. Каждую неделю сдавали кровь, соблюдали диету… Многие из ребят лежали в госпиталях, я же переходил на ногах. Правда, еще с год ощущались неимоверная усталость, сонливость, сильно болела голова. Затем все нормализовалось. Жизнь начала входить в привычное русло.

— И каким оно было?

— Признаюсь, из Чернобыля вернулся другим человеком: жестким и бескомпромиссным. В битве за жизнь не может быть торгов. Поступил в политехническую академию. Стал начальником Борисовской самостоятельной военизированной пожарной части. В 1995 году возглавил пожарный аварийно-спасательный отряд № 6 в Жодино. Потом снова перевели в Борисов. Ушел в запас с должности начальника Борисовского горрайотдела.

— За 29 лет службы научились смотреть огню в лицо?

— Самые «огненные годы» пришлись на работу в Борисовском гарнизоне: непрекращающееся противоборство человека и разрушительной стихии. И дело не в личном бесстрашии. Надо думать не о себе, а о том, как укротить огонь и спасти людей. Ребятам, которые хотят связать свою жизнь со службой в МЧС, рекомендую прислушиваться к своему сердцу. Чтобы стать пожарным, одной романтики и энтузиазма мало: необходимо иметь призвание. Пожарный — это не профессия, а состояние души.

— Если бы была возможность начать все заново…

— Я ни единого дня своей жизни не менял бы. Я вижу себя только пожарным. Никогда не пожалел о выбранном пути и не хотел бы другого.

— А как же спорт? Возможно, олимпийским чемпионом стали бы.

— Все может быть. Но спорт мне очень помог в жизни. Чтобы победить в схватке с огнем, надо быть отлично подготовленным: моментально реагировать и быстро находить выход из сложившейся ситуации.

— За ликвидацию последствий аварии на ЧАЭС орденом Красной Звезды в Беларуси награждены только два человека. Один из них — вы.

— Да, я и Леонид Николаевич Зыль, заместитель начальника управления пожарной охраны МВД БССР, возглавлявший в 1986 году оперативную группу в Гомельской области. Мы вместе были в зоне отчуждения. Очень дорожу этой наградой — она боевая. И выше ее пожарные, наверное, не получали.


— В том же 1987 году вам вручили медаль «За отвагу на пожаре».

— Она за ликвидацию пожара особой сложности на улице Днепровской в Борисове. Январской ночью по тревоге было поднято все подразделение — загорелся многоэтажный дом. Чтобы вывести людей на улицу, пришлось на ощупь искать двери квартир. Я шел первым и видел, что перекрытие первого этажа уже начало деформироваться. Но сдаваться было нельзя — жизни людей важнее страха. Мы спасли всех. В аппарате сжатого воздуха я провел более трех часов.

Хотя, признаюсь, все могло быть иначе. В подвале, где и начался пожар, хранилась легковоспламеняющаяся жидкость. До нашего приезда уже прогремело два взрыва. Гипотетически я тоже мог взорваться. Позже стало известно, что дети искали кошку, а дорогу освещали спичками…

— Какая награда самая весомая?

— Самая бесценная награда — семья. С супругой Аллой познакомились в Минске. Учились в одной группе. Ее заприметил сразу: красивая, обаятельная. Столько лет прошло, а ничего не изменилось. Она все такая же единственная и неповторимая. Уже 44 года в паре, и работали вместе. Супруга окончила Университет гражданской защиты МЧС. В звании подполковника ушла на заслуженный отдых.

— Два подполковника — не много на семью?

— В самый раз. У каждого свои обязанности и (улыбается) сферы влияния.

— На пенсии не скучно?

— Нет времени скучать: увлекаюсь бильярдом, охотой. Да и по дому забот немало.


— Что для вас значит дата 26 апреля?

— День траура — столько судеб перечеркнуто, столько земель загрязнено. Но и день веры, надежды: главное, что сейчас в нашей стране занимаются восстановлением всего.

— Как относитесь к строительству атомной станции?

— Двумя руками за развитие атомной энергетики в Беларуси. Это и экономия, и экономика. Это развитие всей страны в целом. Это огромный шаг вперед, в будущее. Наша станция — самая безопасная в мире. Так чего же бояться?

— Что пожелаете ликвидаторам?

— Крепости духа, здоровья, семейного благополучия. 39 лет назад мы проявили неслыханный героизм. Хочется, чтобы больше никто и никогда не испытал на себе тяжелое бремя радиации.

10 тысяч рентген в час

Таким был фон на крыше станции, где были разбросаны куски графита и металлической сборки из реактора


Это самый высокий фон, при котором работали ликвидаторы. Безопасным считается уровень радиации до 50 микрорентген в час. В условиях такого высокого радиационного фона можно было работать максимум 30 — 60 секунд. Очищали крышу солдаты-срочники. Ребята работали в свинцовых доспехах толщиной 2,5 мм.

Пугающий масштаб

30 километров — радиус зоны отчуждения вокруг ЧАЭС


190 тонн радиоактивных веществ и 8 тонн радиоактивного топлива попали в атмосферу. Авария на ЧАЭС в 600 раз превосходит по мощи загрязнения Хиросиму. В результате аварии из сельскохозяйственного оборота было выведено около 5 млн га земель, уничтожены сотни мелких населенных пунктов. 17 государств коснулось радиационное загрязнение. Большая часть пришлась на территории Украины, Беларуси (70 процентов радиационного загрязнения из Чернобыля) и России (Брянская область).