«Я ненавидела маму»
Когда мне было 12 лет, я мечтала умереть, ненавидела всех, но прежде всего — себя и маму. Мама почти все детство казалась мне каким-то монстром, который может только орать и ругать за все подряд. До 11–12 лет я просто плакала, ближе к этому возрасту стала выражать свое мнение. Мама на это резко реагировала: говорила, что я все не так понимаю, не так делаю, что мое мнение никого не интересует. Мама часто упрекала меня тем, как ей было трудно, когда я родилась, и повторяла одну фразу: «Ты хоть представляешь, как тяжело ты мне далась? Да если бы тебя не было, все могло бы быть по-другому».
Да, могло быть, но я есть. До моего рождения маме ставили бесплодие, поэтому она и мой биологический отец не предохранялись. Когда мама сказала «папе» о беременности, он на нее наорал, что она его обманула и чтобы делала аборт. Мама не сделала, хотя, как она рассказывает, ее запугивали знакомые биологического отца: говорили ей, что если она родит, то ее переедет машина или случится еще что-то плохое, особенно если она попытается подать на алименты. Чтобы меня родить, мама даже вышла замуж за другого мужчину и развелась с ним сразу после моего рождения.
Работа была для мамы очень важна, времени на меня не всегда хватало.
Но, она упрекала меня тем, что, когда она меня родила, выбирала, что купить: стиральный порошок, на который у меня не будет аллергии, или яблоки.
«Теперь мы гораздо лучше живем. Вот не работала бы я, ничего хорошего у тебя не было», — кричала мама.
Когда мне было 3 года, она вышла замуж за ненавистного мне отчима. Спустя полгода после их свадьбы у меня была черепно-мозговая травма. Со слов мамы, сначала я ударилась головой в детском саду, пожаловалась на тошноту и головную боль. Никто на это особого внимания не обратил. Потом меня отвезли к бабушке. У нее была русская печка, на которую я любила забираться. Я с нее упала, меня повезли в реанимацию. 10 дней я была в коме, пережила клиническую смерть, мне ставили трахеостому. Шрам от нее до сих пор есть на шее.
Как рассказывает мама, врачи говорили, что я умру. Я осталась жива, но с тех пор я прихрамываю на правую ногу и у меня нарушена моторика в правой руке, так как пострадала часть это мозга, отвечающая за правую сторону.
Когда мне было 8 лет, родилась сестра, родная дочь отчима. Я ее ужасно ревновала к родителям.
И вот мне 12 лет, я кричу маме в лицо, что хочу умереть, что лучше бы она меня не рожала. А после ссоры с ней я иду звонить бабушке, маме биологического отца, которая вместе с дедушкой появилась в моей жизни, когда мне было 9 лет. Эта бабушка была единственным человеком, разделявшим мою ненависть к маме. Она считала, что «какая-то простушка из деревни», то есть моя мама, не достойна ее сына, который дослужился до полковника. Я пересказывала этой бабушке каждую ссору с мамой и слышала еще большие оскорблений в ее адрес. Я думала, что раз бабушка говорит, что мама плохая, а я хорошая, то со мной все в порядке.
Я люто ненавидела маму. Если мы неделю не ссорились, это уже был праздник. Еще большим праздником были поездки в больницы — с 9 лет я там лежала одна без мамы. Без нее было очень хорошо.
Бардак в комнате, ссора с отчимом, просто устала
Причинами для наших ссор с мамой могло стать все что угодно: я что-то не так сказала, плохо прибралась, не хотела пылесосить. Особенно часто мама срывалась на мне после ссор с отчимом и когда приходила с работы уставшая. В эти моменты я не знала, куда себя девать.
Когда мне было 13 лет и я ложилась в очередную больницу, попросила, чтобы мне назначили психолога. На что мама сказала: «Да, пусть походит к психологу. Может, хоть нормального человека из нее сделают».
Так мне реально помогли. Суицидальные мысли на какое-то время пропали, я стала не так остро реагировать на мамины высказывания. Я понимала, что это не про меня, а про мамину усталость, но больно все равно было. Очень хотелось любви, заботы, а не вечно уставшей и злой мамы.
Еще было тяжело из-за отчима. Мама до сих пор иногда мне говорит, что находилась «между двух огней»: между мной и им. Надеюсь, я никогда не пойму, как можно выбирать между ребенком, которого привела в этот мир, и мужчиной, который появился в твоей жизни позже, но я чувствовала, как он забирает у меня маму. Когда его не было рядом, с мамой иногда было очень даже хорошо. Она говорила спокойным голосом, нежно обнимала и даже смеялась. Но стоило появиться отчиму, как она сразу же менялась и переключалась полностью на него. Думаю, маме тоже очень хотелось любви.
Я ревновала маму ко всему: к работе, к сестре, к отчиму. Но тогда я не умела и не знала, как сказать маме, что мне ее не хватает. Любое наше с ней взаимодействие часто сводилось к ссорам. Помню, писала стихотворение о маме и в нем были строки: «Каждый с ней разговор для меня, как тюремный приговор». Мне казалось, что родительский дом — это тюрьма.
Единственным выходом из этой тюрьмы было поступление в вуз в другом городе и в другом регионе. Я понимала, что платное образование мама не сможет мне обеспечить. Я была готова ехать учиться даже во Владивосток, только бы подальше от дома. С 15 лет считала, сколько мне еще осталось прожить дома до того момента, как я поступлю в университет.
Мне повезло, что с профессией я определилась в 16 лет и целенаправленно готовилась к поступлению на журфак. Мама видела мой интерес к учебе, и ее это радовало. Она стала меньше на меня давить с уборкой по дому, не орала на меня с порога, когда приходила домой уставшая. Я сидела в своей комнате и готовилась к экзаменам и олимпиадам. Нас обеих это вполне устраивало.
Учеба казалась спасением. Иногда я даже специально делала вид, что учусь, чтобы мама меня не трогала. Тогда я уже перестала ненавидеть маму, но и сказать, что я ее полюбила, не могу.
Очередная волна ненависти
Но это помогло до того момента, пока мама не забеременела третьим ребенком. После рождения первой сестры я ужасно боялась, что у нас появится еще один ребенок. Мне и так не хватало мамы.
К тому же отчим, когда напивался и приставал к маме, говорил ей: «Пойдем, сделаем ребенка». У меня начиналась истерика, я умоляла не делать ребенка. Отчима это, видимо, забавляло, и он с еще большим напором трогал маму и говорил о том, что я должна ждать братика или сестренку. Такое регулярно было в мои 11–13 лет. Мама иногда меня успокаивала и говорила, что у нас никогда не будет третьего ребенка, так как ей будет тяжело, и что ей нас с сестрой хватает.
Но вот я в 10 классе, вся в учебе, олимпиадах и подготовке к ЕГЭ, и мама говорит, что беременна. В груди все сжимается, и я начинаю горько плакать. Мама же кричит на меня: «Да как ты смеешь рыдать? Радоваться надо! Дети — это счастье».
Я понимала, что окончательно потеряла маму. Когда родилась сестренка, мне было 8 лет, мама была вся в ней, для отчима меня вообще тогда не существовало.
Я не была готова пережить такое отвержение снова. К тому же мне казалось, что меня предали и обманули.
— Мам, ну ты же обещала, что у нас никогда не будет третьего ребенка, — говорю я сквозь слезы.
— Мало ли что я говорила. Это наше с папой решение, мы с папой взрослый люди, и только нам решать, сколько детей у нас будет, — говорит мама строгим голосом.
Этот разговор я много раз пересказывала своему психологу, и сейчас уже прожила все эти чувства, спокойно говорю об этом, но тогда я снова возненавидела маму.
Конечно, учеба сильно спасала. В то же время я начала писать для местной газеты, изучала историю развития печати в моем родном крае, создала журнал школы, в которой училась, и окончательно определилась с выбором профессии. Я старалась приходить домой только поспать, засиживалась в архивах и бесконечно училась. Но вскоре объявили самоизоляцию из-за коронавируса. Сидеть 24/7 в одном доме с мамой — та еще каторга, особенно с беременной.
Психотерапия как лекарство
Летом 2020 года мама родила брата. Я окончательно отдалилась от мамы и разочаровалась в ней.
К счастью, я уже имела собственные деньги и могла обратиться к психологу, не говоря ничего маме. Я долго рассказывала о своем детстве, рыдая и захлебываясь в слезах. Психолог посоветовал мне представить, что я обнимаю маленькую себя и даю ей всю ту любовь, о которой мечтала. Когда я делала это упражнение, горько плакала, вспоминала всю ту боль, которую пришлось пережить, но со слезами она выходила вместе с ненавистью к маме. По рекомендациям психолога, я также представляла, что у меня на голове кипящая кастрюля с водой, в которую я скидываю всю свою ненависть, и потом выливаю в бездну. Благодаря таким упражнениям и еженедельным разговорам с психологом я постепенно начала прощать маму и принимать себя.
Психотерапия для меня была лучшим лекарством. Во многом благодаря психологу я смогла выдержать 11 класс и поступить туда, куда хотела.
После моего отъезда мама стала гораздо добрее. Помню, когда я провожала маму на вокзал после заселения в общежитие, она плакала и не хотела меня отпускать из объятий. Я же наоборот хотела выйти из ее рук и наконец-то вздохнуть полной грудью.
У мамы было много страхов и тревоги, меня это сильно раздражало. Она постоянно спрашивала, не хочу ли я домой. Я находила тысячу причин, чтобы не приезжать. Когда все же была дома у родителей, первые несколько дней казались раем: все по мне соскучились, никто ни на кого не орал, мне всячески старались угодить. Но потом все становилось как прежде: претензии, разговоры на повышенных тонах, обесценивания и оскорбления.
Со временем я научилась говорить маме, что со мной так нельзя. Сначала она остро реагировала на мои слова: «Что значит нельзя?» Но постепенно смогла научиться уважать мое мнение и мои границы.
«Я перестала общаться с людьми, которые отравляют мне жизнь»
Переломным моментом в отношениях с мамой стал разрыв связей с родителями биологического отца. Несмотря на то, что они со мной общались, «папа» не хотел меня видеть. Мне же очень хотелось понять, кто такой — мой папа. К тому же мама всегда говорила, что я на него очень похожа. Да и бабушка с дедушкой, родители отца, то же самое мне часто повторяли, но на все мои просьбы организовать с ним встречу отвечали отказом.
После моего переезда в Москву наши с ними отношения резко ухудшились. Они не хотели, чтобы я жила в том же городе, что и они, из-за сына. Мы с ними мало общались.
С трудом мне удалось найти номер телефона «папы», на который я написала большое сообщение, изложила все свои чувства. Через какое-то время мне позвонили с этого номера. Я поняла, что значит выражение «сердце ушло в пятки». Я беру трубку и слышу голос его жены. Она говорит, что «папа» в командировке и что, если я хочу встретиться с ним, сначала должна увидеться с ней.
Мы с ней встречаемся, гуляем, она говорит кучу гадостей о моей маме и заканчивает нашу встречу словами: «Единственное, чем я бы хотела тебе помочь, — это справиться с твоим уродством, с хромотой».
Несмотря на эти слова, я не теряла надежды встретиться с «папой». Спустя какое-то время я написала, что если не встречусь с ним, то подам в суд на алименты.
Тогда дедушка позвонил маме и сказал ей, что если я хоть пальцем трону его сына, то меня вышвырнут из вуза. Мама позвонила мне и с недоумением рассказала мне об этом разговоре. Мы обе были в шоке: дедушка называл меня своей «кровиночкой» и копией, а что теперь? Я ей рассказала, что успела натворить. Мама не стала меня ругать, впервые за долгое время я почувствовала, что она со мной, что у меня есть мама.
Я не стала подавать на алименты, но полностью прекратила общаться с этими родственниками. Они долго отравляли мне жизнь. После этого мои отношения с мамой стали значительно лучше. Образ «общего врага», который сближал меня с родными отца, исчез.
Тогда мама меня очень поддержала, сказала то, что часто любила повторять: «То, что ты прихрамываешь — не уродство, а небольшая особенность, которая не должна мешать тебе жить». Так и есть: да, я не могу быстро бегать, но это не мешает мне гулять с друзьями по три часа подряд без остановки, ездить в командировки и просто наслаждаться жизнью. После слов жены «папы» я начала замечать, как воспитание мамы повлияло на меня и в лучшую сторону. Да, мне часто было больно, горько и обидно из-за маминых слов, мне не хватало ее любви и внимания. Но теперь я точно могу сказать: «Мама, я люблю тебя и знаю, что и ты меня любишь».
«Некоторые косяки можно простить»
Я почувствовала, что мама со мной, нашла в себе силы, чтобы быть взрослой рядом с ней и не отвечать на ее агрессию ответной агрессией, когда возникают какие-то проблемы. Ором, претензиями и оскорблениями проблему не решить. Мама очень эмоциональный человек, у которого тоже тяжелая жизнь. Я это понимаю и принимаю, хотя иногда и бывает очень сложно. Иногда я могу ей что-то недоговорить или вообще не сказать, чтобы лишний раз не расстраивать и не вызывать в ней гнев.
Конечно, у нас бывают перепалки и неприятные моменты до сих пор.
Но теперь я взрослый человек и могу отстоять себя так, чтобы минимизировать боль другого.
Я понимаю и принимаю чувства, которые были у мамы и у меня. Я не все рассказываю маме, но с радостью делюсь с ней своими достижениями. Наше общение теперь больше похоже на дружеское: в нем нет давления или упреков. Помню, как мама приезжала в Москву. Мы с ней ходили по музеям, обсуждали планы, парней, просто смеялись, пили вино — и было так сказочно. Хотелось, чтобы тот день продолжался как можно дольше.
Мы с мамой обе стали мудрее и терпеливее, научились слышать друг друга и понимать. Когда есть какие-то разногласия, осознаем, что каждая из нас имеет право на собственное мнение. Особенно стало легче, когда мама перестала обращать внимание на отчима. Она стала заметно счастливее.
Конечно, мне иногда больно осознавать, что пришлось пережить множество ссор с мамой, но я вижу и другие модели поведения в семьях, благодаря чему понимаю, какой мамой когда-нибудь сама хочу стать. В конце концов, никто не рождался святым, поэтому некоторые косяки можно простить, особенно если любишь и знаешь, что тебя любят.
Фото: freepik.com