Надежды, кураж и развенчанный миф: интервью с Ниной Перетякой
27 июня 1992 года в Калининграде был открыт памятник Иммануилу Канту. Этому предшествовали удивительные события, почти детективная история, к которой имело прямое отношение Калининградское отделение Советского, а затем Российского фонда культуры. Многолетний руководитель этой общественной организации Нина Перетяка в интервью «Новому Калининграду» рассказала, где мог стоять памятник Пушкину, куда делся нарисованный скульптором Михаилом Аникушиным «кофейный портрет» поэта, сколько раз менялся барельеф на памятном знаке в честь Юлиуса Руппа и почему обыкновенный жилой дом на проспекте Победы был официально признан историческим памятником — излюбленным местом отдыха Канта.
— Нина Петровна, с чего началась история местного отделения Советского фонда культуры?
— Наш Калининградский региональный общественный фонд культуры родился в 1987 году. Это было удивительное время: перестройка, всё менялось, надежды всех обуревали. Примерно за год до этого газеты сообщили, что учреждён Советский фонд культуры, который возглавил знаменитый ученый Дмитрий Сергеевич Лихачев и супруга Михаила Горбачева — Раиса Максимовна. Она тогда вела весьма бурную международную деятельность, поэтому требовались какие-то представительские функции для неё. А поскольку Раиса Максимовна училась на философском факультете МГУ, а потом и преподавала там, была кандидатом философских наук, вокруг неё стал собираться круг философов. Это было сообщество умных людей, которые промыслили Фонд культуры как организацию, способную в известном смысле переформатировать консервативную культурную политику, поднять слои неформальной культуры, которая концентрировалась на кухнях, в кочегарках и так далее...
Очень скоро начали появляться республиканские, областные, краевые отделения Советского фонда культуры. У нас этот вопрос, как, впрочем, думаю, и везде, решался в обкоме партии, в облисполкоме — в частности, в управлении культуры. На кандидатуре Юрия Николаевича Иванова сошлись все и сразу. Он 14 лет возглавлял местную писательскую организацию и пользовался большим авторитетом и уважением в местной творческой среде.
Юрий Николаевич приехал в область совсем мальчишкой в составе музыкальной похоронной команды, отец его — майор Николай Иванович — воевал в 11-й гвардейской армии, которая принимала участие в штурме Кёнигсберга. Примечательно, что Иванов учился в бывшей Бургшуле, которая стала школой № 1 (сегодня гимназия № 1 — прим. «Нового Калининграда») в одном классе с сыном командующего 11-й армией Кузьмы Никитовича Галицкого — Юркой. И об этом Иванов пишет в своём романе «Кёнигсберг в огне».
Вообще у Юрия Николаевича удивительная биография. Он родился в Ленинграде, пережил во время войны блокаду, потом переехал в Калининград, который тогда еще назывался Кёнигсбергом и, окончив здесь школу, вернулся в родной Ленинград поступать в мореходку. Но его туда не взяли. Как сам Юрии Иванович потом это объяснял — оказался хлипковат. При этом ему удалось стать студентом Ленинградского института физкультуры и спорта имени Лесгафта. Такой он был человек — с сильным характером. Решил: раз не хватает мышечной массы, надо наращивать мускулы. Он ставил цель и методично решал поставленную задачу.
Окончив институт, он вместе со своей супругой Тамарой Степановной, которая стала его судьбой, уехал на Камчатку. Там у него родились две дочери — Татьяна и Маргарита, и там он в полной мере открыл для себя романтику дальних странствий.
На Камчатке он был крупным физкультурным начальником, но, проработав там какое-то время, в 1957 году вместе с семьей вернулся в Калининград, купив домик на Катина, 65. После смерти Тамары Степановны в 2007 году его продали, сейчас там живут другие люди.
В Калининграде Иванову предложили хорошую должность по физкультурной линии, он немного поработал, а потом бросил всё и ушёл в рейс простым матросом на судне Всесоюзного научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии. Всё потому, что не отпускала его мечта о море, о путешествиях. Карьера его развивалась быстро, очень скоро он стал первым помощником капитана.
Первый свой рассказ Юрий Николаевич написал еще на Камчатке, а море позволило ему творить, видеть мир, фантазировать. Это было время, когда калининградские рыбаки начали осваивать Атлантику, выходя в море на небольших судах. Всё, о чём рассказывают в Музее Мирового океана, Иванов видел своими глазами и описал в своих произведениях.
Юрий Николаевич быстро вошел в творческую среду, окончил Высшие литературные курсы Союза писателей СССР при Литературном институте им. М. Горького и в 1974 году был избран ответственным секретарем местной писательской организации.
— Как вы попали в руководство Фонда? Вы же долгое время были заместителем Юрия Иванова, а возглавили организацию потом.
— В Калининградской области я с 1974 года. У меня муж — военный летчик, сначала мы служили на Чукотке, а потом нас перевели сюда. Здесь я работала в управлении культуры — в методическом кабинете Дома народного творчества. Потом четыре года жила вместе с мужем в ГДР, вернулась сюда — уже в Театр кукол, где я в 1987 году работала заместителем директора.
Я хорошо знала культурную среду города, ко мне все хорошо относились, поэтому, я думаю, в управлении культуры мне и сделали предложение, от которого невозможно было отказаться.
— А хотелось отказаться?
— Вы знаете, всё пришло как-то очень быстро. Сомнения, конечно, были. Я по образованию театральный режиссер, в Театре кукол занималась конкретным делом, там всё было понятно — зритель, гастроли, спектакли. А тут...
Разные начальники, мотивируя меня, говорили, что я войду в когорту очень влиятельных людей, которые окружают первую леди страны, и это откроет для меня очень широкие перспективы. Но я никогда не гонялась и не гоняюсь за престижем, для меня всё это не очень важно.
А вот учредительная конференция Фонда, которая состоялась 13 ноября 1987 года в органном зале филармонии, произвела на меня сильное впечатление. В ней приняло участие много интересных людей, сыгравших значительную роль в культурной жизни региона.
Будущий руководитель Музея Мирового океана Светлана Сивкова (сейчас она занимает должность президента музея — прим. «Нового Калининграда») выступила в защиту научного судна «Витязь», который, к счастью, удалось спасти, но тогда, в 1987-м, судьба корабля буквально висела на волоске.
Среди участников конференции был уже ушедший из жизни народный артист России Тахир Мусеевич Матеуллин и, к счастью, ныне здравствующие философ Леонард Александрович Калинников и Рудольф Николаевич Буруковский (зоолог, коллекционер раковин моллюсков).
Юрий Николаевич Иванов в своем докладе сразу как бы запрограммировал работу Фонда, он говорил об особенности нашего края, о том, что его историю нужно изучать «не от Потсдама, а от Адама». Сразу были заявлены Кантовская и Пушкинская программы. Практически всё то, чем мы впоследствии занимались.
Юрий Николаевич возглавлял Фонд вплоть до свой смерти в 1994 году. Должность это неоплачиваемая. Ставка была только у заместителя — у меня, и ещё полставки — у бухгалтера. Всего — полторы ставки. И Юрий Николаевич во главе. Штаб наш находился на Бородинской, 13, где нам выделили маленькую комнатку, совершенно пустую. Стол и стулья нам предоставила библиотека имени Гайдара, в которой эта комнатка находилась. Директором тогда была Раиса Григорьевна Алексина.
А так — ни кола, ни двора, ни пишущей машинки.
Позже, в 1989-м, я заказала у мастеров-краснодеревщиков, которые работали на Чернышевского, 15, стол в стиле «ретро». Хотелось приобрести что-то историческое, а антикварных магазинов тогда ещё не было.
В общем, сели за обыкновенный ещё стол, стали думать, с чего начать. И решили, что нужно создавать какие-то общественные пространства, где обсуждались бы вопросы истории края. Помню, профессор Краснов Евгений Васильевич говорил, что надо устраивать дискуссии, как в Политехническом институте во времена хрущёвской оттепели. Так родился дискуссионный клуб «История, экология, культура». И это оказалась действительно очень удачная форма. Энергия у всех тогда бурлила, всё фонтанировало!
К нам приходило множество людей со своими идеями, иной раз совершенно безумными.
— Идея установить в Калининграде памятник Канту тоже была из разряда «безумных»?
— Она витала очень давно. Директор кабинета-музея Канта в КГУ Ольга Феодосьевна Крупина, которую друзья в шутку называли вдовой Канта, была очень дружна с Юрием Николаевичем и, будучи очень увлеченным человеком, «забрасывала» ему множество идей. Кантовская тема, конечно, громко прозвучала уже на учредительной конференции Фонда. Все понимали, что Калининграду нужен памятник Канту, поэтому хотели поставить новый вместо утерянного. Проект брался разрабатывать наш известный калининградский скульптор Израил Гершбург и еще какой-то московский скульптор.
— То есть изначально вопрос о создании копии утерянной работы скульптора Христиана Рауха не стоял?
— Нет, сначала хотели создать совершенно новый памятник. И искали старый. Здесь большую роль сыграла Неонилла Степановна Ямпольская, которая работала в агентстве АПН Ленинграда и очень часто, ещё до создания Фонда культуры, приезжала в Калининградскую область. И, конечно, она очень хорошо знала и Ольгу Феодосьевну, и Юрия Николаевича. В 1988 году по её сценарию на «Леннаучфильме» был снят небольшой, где-то на 20 минут, документальный фильм «Силуэты города Канта», в котором рассказывалось о том, как графиня Марион Дёнхофф во время войны, перед началом английских бомбардировок, увезла из Кёнигсберга созданную в 1857 году скульптуру Канта в своё имение Фридрихштайн (сегодняшнюю Каменку) и спрятала её там. Говорилось в фильме и про поиски памятника, которые, к сожалению, не дали результата.
В Калининград Марион Дёнхофф приехала впервые в 1989 году, для неё это была культурная миссия. Она вручила городу 50-сантиметровую миниатюру кантовского памятника Рауха, утраченного в годы войны (сегодня эта миниатюра — экспонат Калининградского областного историко-художественном музея). Юрий Николаевич первым делом повез Дёнхофф в Каменку, и вернулась она оттуда в расстроенных чувствах, потому что ничего не сохранилось и где памятник — непонятно.
Искать больше не стали. До этого всё в Каменке было перерыто. Авенир Петрович Овсянов там каждый сантиметр исследовал. Мы стали обсуждать, как быть дальше, и как-то вскользь прозвучала мысль о воссоздании памятника на основе миниатюрной копии работы Рауха. И я очень хорошо помню тот момент, когда Дёнхофф удивилась и спросила: «А что, это возможно?»
После этого всё и закрутилось. Дёнхофф нашла скульптора Харальда Хааке, который изготовил памятник. Профинансировала его создание частично сама графиня, фонд газеты «Die Zeit», очень серьезно в процесс был включен «Дойче банк», определённые средства выделила администрация Калининградской области. Все работы делались через фирму «Кафедральный собор», которую возглавлял Игорь Александрович Одинцов. По проекту архитектора Юрия Забуги была обустроена территория вокруг памятника. Он же выбрал место для него — это право было ему делегировано самой Дёнхофф, но согласовывалось всё с Виктором Васильевичем Денисовым, который в советское время был председателем горисполкома, а в начале 90-х — советником главы области Юрия Семёновича Маточкина. Открытие памятника состоялось 27 июня 1992 года.
Примечательно, что бронзовый Кант сейчас стоит на оригинальном постаменте. В советское время этот постамент использовали для бюста Эрнста Тельмана, стоявшего на пересечении улиц Тельмана и Гоголя.
Когда я впервые увидела этот бюст, то очень удивилась тому, насколько он не соответствует постаменту. Я долго стояла и смотрела на него, и в голове у меня ничего не срасталось.
Позже был изготовлен другой бюст Тельмана, который установили напротив кинотеатра «Ленинград» (сейчас это детская школа искусств им. Гофмана), а «кантовский» постамент отвезли на хоздвор предприятия в районе улицы Суворова.
Я помню, как мы с доверенным лицом Марион Дёнхофф и дочерью известного художника, одного из лидеров Нидденского сообщества Эрнста Молленхауэра — Майей Эллерман-Молленхауэр — поехали на этот хоздвор искать постамент. И нашли. Он лежал на боку, и мы его измеряли рулеткой, чтобы подтвердить размеры для совмещения постамента с памятником. Знаете, что ещё интересно: молодого мужчину, который приводил постамент в порядок, звали Юрий Иванов. Такое вот совпадение!
А сам Юрий Николаевич, когда это всё происходило, дописывал свой роман «Танцы в крематории» в католическом монастыре на юге Германии. Там ему, как он говорил, было комфортно работать.
— Перед графиней Дёнхофф в Калининград приезжал ещё и барон Фальц-Фейн — меценат и общественный деятель русского происхождения из Лихтенштейна. С чем был связан его визит?
— Да. Но перед этим мне пришлось совершить довольно интересную поездку в Москву. Дело в том, что в конце 1987 года внезапно умер (говорят, был убит) известный немецкий поисковик культурных ценностей Георг Штайн, посвятивший жизнь поиску Янтарный комнаты и других сокровищ и собравший уникальный архив документов. И Юрий Николаевич сказал мне: «В фонде культуры на Гоголевском, 6, лежат коробки архива Штайна, тебе надо поехать и привезти». Оказывается, барон Фальц-Фейн их выкупил у сына Штайна и передал в дар Советскому фонду культуры.
Он, кстати, вместе с нашим известным писателем Юлианом Семёновым, работавшим в то время спецкором «Литературки» в Бонне, входил в большую поисковую группу. Но тогда я этого не знала, просто выполняла просьбу Юрия Николаевича. Все эти события я описываю в своих миниатюрных книжках — «Причалы Юрия Иванова» и «Я — русский. Эпоха барона Фальц-Фейна».
В Фонде культуры меня встретили очень тепло. Отношения были дружеские, доверительные. Всем нам было тридцать с небольшим, и все мы понимали, что делаем какое-то большое важное дело. Никаких расписок с меня не взяли, просто отдали коробки и всё. Юрий Николаевич, кстати, в своей книге, писал, что их было шесть, но он немного преувеличил. На самом деле — четыре.
Погрузили коробки в «Волгу», едем на Белорусский вокзал, вижу — проезжаем мимо здания Фонда хранения Союза художников. «Ой, — говорю, — давайте остановимся. Там мне обещали скульптуру Пушкина работы Гавриила Шульца передать». Её мне тоже отдали без документов, всё на доверии.
Приехала в Калининград 13 января, Иванов встречает меня на своём «Жигуленке». И я ему кричу: «Юрий Николаевич, я еще и Пушкина привезла!». Понимаете, какой-то кураж был тогда. Всё давалось легко и просто. Словно нас вёл кто-то. Сейчас эта скульптура находится в Музее изобразительных искусств, я её передала туда уже после смерти Юрия Николаевича.
А с архивом Штайна такая история получилась. В 1989 году в Калининград приехал барон Фальц-Фейн с представителем Ленинградского фонда культуры. Они хотели забрать у нас архив Штайна, потому что в Екатерининском дворце в Пушкине начиналось воссоздание Янтарной комнаты. И вроде как этот архив Ленинградскому фонду важнее. Но мы встретили гостей по высшему разряду, поселили в особняке на Кутузова, 7 (бывшая вилла Маковски — прим. «Нового Калининграда»), окружили любовью и заботой, барон растаял и подписал нам дарственную на архив Штайна. Какое-то время эти коробки стояли в нашей комнатке в библиотеке Гайдара, но когда это стало вызывать определенное беспокойство (всё-таки, говорят, человека из-за этих бумаг убили), мы передали их в Государственный архив Калининградской области. Документы эти не засекречены, доступ к ним, насколько мне известно, открыт для всех.
— 6 июня 1993 года, в день 194-й годовщины со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина, в Калининграде на пересечении улиц Космонавта Леонова и Чайковского был открыт его памятник. Какова предыстория этого события?
— В феврале 1988 году в концертном зале нашей филармонии прошёл первый пушкинский вечер, и там как раз обсуждалась идея создания сквера имени Пушкина, а также памятника Пушкину.
Тут, знаете, сошлось сразу несколько обстоятельств. Во-первых, в 1987 году Советским фондом культуры была принята всесоюзная программа «Пушкин в сердцах поколений». Она была приурочена к 200-летию со дня рождения Александра Сергеевича и предложена Пушкинским домом, а также лично академиком Дмитрием Сергеевичем Лихачёвым. А, во-вторых, в Калининграде появилось Пушкинское общество, которое благодаря пушкинисту Феликсу Кичатову объединило всех местных знатоков в этой области.
Кичатов был человек увлечённый, очень любящий Пушкина, и он всячески продвигал идею памятника. Но особого отклика у чиновников она поначалу не находила. В управлении культуры спрашивали: «А почему памятник именно Пушкину? Он ведь никогда не был в Кёнигсберге, никак с этим городом не связан». Аргумент с нашей стороны был, по сути, один: «А куда русскому человеку без Пушкина? Без Пушкина ему — смерть».
Как и в случае с памятником Канта помогла Неонилла Степановна, которая вышла на скульптора Михаила Аникушина. Кичатов встречался с ним в Москве на Пушкинских чтениях. В итоге Аникушин взялся за эту работу, изготовил памятник, который мы сейчас видим.
Когда Аникушин приехал в Калининград, одна из встреч проходила в нашей комнатке на Бородинской, 13. Памятник уже отливался, а мы обсуждали текущие вопросы и за разговором пили кофе. В какой-то момент Михаил Аникушин попросил лист бумаги и, окунув ручку в оставшийся на дне чашки кофе, на глазах у изумленных собеседников быстро нарисовал Пушкина. Этот «кофейный портрет» хранился у Кичатова, а после его смерти в 2009 году его наследники увезли рисунок в Америку.
— А зачем Аникушин нарисовал этот портрет? Может, он хотел переделать тот памятник, который уже отливался?
— Не думаю. Это был просто жест, порыв. Возможно, ему захотелось оставить в Калининграде свой автограф. До этого он увидел скульптуру Пушкина, которую я привезла из Москвы. Он подошел к ней, погладил ее и сказал: «Учитель». Дело в том, что Аникушин учился у Шульца и относился к нему с глубоким почтением.
Отдельная история с поиском места для памятника. Занималась этим я вместе с журналистом «Калининградского комсомольца» Еленой Лебедевой и фотокором этой газеты Игорем Зарембо. Мы выдвигали идеи, всё это печаталось в «КК» — получалось некое общественное обсуждение.
Больше всего нам приглянулось территория у гостиницы «Москва», где сейчас стоит большое многоэтажное здание (торгово-офисный центр на Гостиной, 3 — прим. «Нового Калининграда»). Но большой минус был в том, что место это шумное: рядом стадион «Балтика», ресторан — нехорошо.
И тогда Виктор Васильевич Денисов выдвинул идею поставить памятник у бывшей доски почёта Центрального района. И все с этим быстро согласились. Действительно — очень удачное место. Почетные доски к тому времени актуальность потеряли, а так — и сквер преобразился, и Пушкину хорошо на перекрестке Леонова и Чайковского.
— С местным фондом культуры связано преображение памятного знака в честь богослова Юлиуса Руппа, что стоит рядом с Кафедральным собором. Барельеф на камне менялся несколько раз. Почему так получилось?
— Во время войны барельеф с изображением Юлиуса Руппа (памятный знак с барельефом, который изготовила внучка Руппа Кэте Кольвиц, был установлен в Кёнигсберге 13 августа 1909 года — прим. «Нового Калининграда»). Какое-то время камень стоял пустой, потом, где-то в конце 60-х или начале 70-х, сделали новый барельеф, но не очень удачный. По общему мнению, Юлиус Рупп там не был на себя похож. Фонд культуры решил исправить ситуацию — заказать новый барельеф приехавшему в Калининград из Молдавии скульптору Роберту Дербенцеву, который сделал портрет Германа Брахерта для памятной доски на доме в Отрадном.
Он взялся и за эту работу и выполнил её. Поехал к себе в Кишинев, выполнил там отливку, вернулся, установил. Это был 1990-й или начало 1991 года. Наш едва ли не первый удачный проект, Кант и Пушкин, ещё впереди. Мы — счастливые. И вдруг приходит письмо от внучки Кэте Кольвиц Ютты Бонке о том, что сделана отливка с оригинала. А через некоторое время получаем телеграмму от представлявшей общество поэта Симона Даха Майи Эллерман-Молленхауэр, с которой мы были уже знакомы, о том, что в Клайпеду идет пароход «Бородин», на борту которого коробки с памятной доской в честь Симона Даха (сейчас она установлена в здании БФУ имени Канта на Университетской) и барельефом Юлиуса Руппа.
И мы — начальник управления культуры Гречко Иосиф Андреевич, Николай Николаевич Ковалев из общества охраны памятников, Юрий Николаевич и я — совершенно окрылённые едем на большом автобусе всё это забирать.
Я хочу обратить внимание на то, какие были отношения между нами. Никто не строил из себя больших шишек, не вёл себя по принципу «я начальник, ты дурак», не говорил: «Кто заварил кашу, тот пусть её и расхлёбывает». Все проблемы решали вместе. Приезжаем на склад в порту Клайпеды, ищем свои ящики и не можем найти. По документам они значатся, но фактически их нигде нет. Что делать? И что вы думаете, на складе среди сотрудников оказался краевед, который очень живо и с пониманием откликнулся на нашу беду. А мы уже в панике: «Что мы скажем Майе? Что скажем Ютте?» Он сумел подняться на судно и найти там наши ящики. Их, оказывается, просто не выгрузили.
Едем назад, радость нас переполняет. Но что делать дальше? Барельеф Дербенцева ведь уже установлен. А буквально через два дня в Калининград должна приехать Майя и ещё два автобуса с членами общества Симона Даха. Надо снимать один барельеф и устанавливать другой. А то неудобно выйдет.
Как сейчас помню: Юрий Николаевич достает купюру в 50 марок (по тем временам это были серьезные деньги), дает Дербенцеву и говорит: «Роберт, это нужно сделать сегодня». И тот вместе с сыном всё сделал.
Что интересно, группу эту мы встречали в ещё не открывшемся здании Историко-художественного музея на Нижнем озере. Совершенно пустое помещение, на лестницах даже перил не было. Но Гречко разрешил провести там мероприятие. Мы установили в пустом зале тяжеленную доску в честь Симона Даха, и вокруг нее всё происходило.
— Установка мемориальной доски Иосифу Бродскому в Балтийске тоже не обошлась без участия Фонда культуры...
— Когда всё это начиналось, я работала еще и директором библиотеки Гайдара. Раздается звонок из «Стража Балтики»: «Могу ли я найти номер журнала „Костёр“ со статьей Бродского, ради которой он приезжал в Балтийск?» Я говорю: «Поищем». И нашла в фондохранении нужную подшивку. А потом через несколько лет группа энтузиастов собралась, и мы решили установить мемориальную доску. Фонд культуры в этом активно участвовал, и было, откровенно говоря, непросто. Далеко не все были согласны с необходимостью этой доски. Приходилось убеждать, уговаривать. Но всё закончилось хорошо.
24 мая, в день 85-летия Бродского и 20-летия открытия доски, я специально приехала в Балтийск, чтобы возложить цветы, а доски-то нет. Здание гостиницы «Золотой якорь», на которой она размещалась, в лесах. Цветы я, конечно, возложила, но тревога осталась. Вернут ли доску на место?
— Маленький фахверковый домик на проспекте Победы, 200, позиционировался в конце 80-х и начале 90-х годов как домик лесничего Вобзера, где якобы любил отдыхать Кант. Его даже признали объектом культурного наследия, расселили людей, которые там жили. Была идея устроить там музей, но потом что-то пошло не так. Почему?
— Эта наша печаль. Долгое время мы все считали, что это действительно домик Вобзера, но оказалось, что это не так.
Мысль о том, что это исторический объект, возникла давно, ещё до образования Фонда культуры. Александр Новик, который был директором парка 40-летия ВЛКСМ (сейчас парк «Южный» — прим. «Нового Калининграда»), нашёл в этом домике сундук — такой же, какой, согласно описаниям, был в домике Вобзера. Считалась, что всё доказано, что домик настоящий.
Задача Фонда состояла в том, чтобы привести его в порядок и устроить там музей. С организационными вопросами, в частности с расселением людей, нам очень помог Николай Николаевич Монастырский, который возглавлял Октябрьский райисполком и был членом правления нашего Фонда. Архитектор Игорь Шелепов создал проект, начались работы. Директор тарного комбината Владимир Шейнин выделил бригаду строителей, обеспечил материалами. Большую помощь оказывал Игорь Александрович Одинцов.
Был заключен договор об аренде с университетом, к которому здание было приписано. Предполагалось, что главной в музее будет Ольга Федосьевна Крупина.
У парка Калинина (ныне парк «Центральный» — прим. «Нового Калининграда») стояла копилка, и удалось собрать довольно приличную сумму. Сколько точно — не помню, но достаточно много.
Всё поначалу шло просто отлично. А потом нас стали обвинять в том, что реконструкция идёт неправильно. Не под тем углом крышу ставим. Кто-то пустил слух, что мы с Ивановым в этом домике дачу себе хотим устроить. Это просто глупость какая-то. И я, и Юрий Николаевич по советским меркам были вполне обеспеченные люди. Мы вообще в Фонде работали, можно сказать, за идею. Никаких корыстных интересов у нас не было и быть не могло! Я совсем не переношу скандальных историй. У меня наступает какой-то паралич в голове. Неприятно всё это вспоминать.
А закончилось всё тем, что в Калининград приехал немецкий архитектор Дитрих Цломке, разложил на столе старые карты и доказал, что домик, который мы ремонтируем, ни к Канту, ни к Вобзеру не имеет отношения.
Университет расторг с нами договор аренды, и весь проект заглох. В домике этом, насколько я знаю, сейчас живут люди.
Могло ли все сложится иначе? Наверное. Даже если это не настоящий домик Вобзера, там можно было устроить музей со смыслами. Но мы изначально неправильно оформили документы, из-за этого всё пошло наперекосяк. Во всей этой истории мне жаль развенчанного мифа. Ну что ж, и такое случается.
Сейчас, когда прошло столько времени, я думаю, что мы многое упустили. Вот, например, здание на Баранова, 2 — это бывший выставочный зал Кунстхалле, который построили по проекту Фридриха Ларса. Там в советское время был склад тканей. Если бы Фонд культуры стал претендовать на него, нам бы, почти уверена, не отказали. В городе появилось бы роскошное выставочное пространство.
— В комнате на Бородинской, 13, в библиотеке Гайдара, Фонду культуры, наверное, уже тесно.
— Этой комнатки у нас уже нет. На здании библиотеки имени Гайдара была установлена в 1998 году памятная доска, сообщающая о том, что здесь работал писатель, первый председатель Фонда культуры Юрий Иванов, но из комнатки осенью прошлого года пришлось съехать. Нас попросили её освободить. Видимо, чем-то не угодили министерству по культуре и туризму. Что там за подводные камни — я не знаю.
Хорошо, что существует библиотека им. Юрия Иванова на Леонова, 72. Там есть «Уголок писателя», и туда мы передали некоторые дорогие для памяти вещи. Вот, например, легендарный, купленный в 1989 году стол, о котором я вам уже рассказывала. Сейчас это место, где библиотека с участием Фонда культуры проводит разного рода мероприятия. Здесь же 8 июня мы отмечаем день рождения Юрия Николаевича Иванова и день его памяти 22 июля.
Что сейчас в той комнатке на Бородинской, 13 , я не знаю, но когда прихожу в библиотеку Гайдара, охватывают воспоминания. Ведь место намоленное. Столько всего в этих стенах происходило, сколько прошло встреч и умных разговоров!
После смерти Юрия Иванова в 1994 году мы сохраняли это место 30 лет, уже не имея финансовой поддержки от Российского фонда культуры. Сначала я продолжала работу как заместитель нового председателя Феликса Кичатова, а с 1998 года, после того, как он сложил свои полномочия, как руководитель.
Сегодня Фонд существует в формате самостоятельной общественной организации, сохраняющей творческие связи с Российским фондом культуры, и проекты, которые мы начинали с Юрием Николаевичем когда-то, живут и ныне. Пушкинское общество, Клуб краеведов, Клуб бобового короля — всё это существует. И, надеюсь, ещё долго будут существовать, помня о главном завете Юрия Иванова: «Не будем же никогда терять надежды, друзья!»
Текст: Кирилл Синьковский, фото: Юлия Власова, Виталий Невар / «Новый Калининград»
Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав
Ctrl+Enter