По следам сегодняшнего заседания КС

Событием если не года, то месяца - точно - стало сегодняшнее заседание КС по вопросу о проверке конституционности статей 195, 196, пункта 1 статьи 197, пункта 1 и абзаца второго пункта 2 статьи 200, абзаца второго статьи 208 Гражданского кодекса РФ по запросу Краснодарского краевого суда. Внимание к нему привлек не только сам рассматриваемый вопрос и не ощущающая границ практика прокурорских сотрудников, взявшихся, вдруг, пополнять бюджет незаконно полученным имуществом, но и реанимация подзабытой практики представления в высшие суды amicus curiae opinions, и четырехчасовая трансляция заседания. Видеозаписи, кстати, доступны на этой странице официального сайта КС: https://ksrf.ru/ru/Sessions/Pages/ViewItem.aspx?ParamId=219

Признаюсь, мне лично из всех озвученных в заседании позиций ближе та, что излагала Л.Ю. Михеева. Как мне представляется, пп.8 п.2 ст.235 ГК РФ не предусматривает никакого нового гражданско-правового института, а представляет собой простой рефлекс публично-правовой нормы об изъятии у чиновников (здесь и далее этим словом я условно обозначаю всех лиц, в отношении кого действуют эти правила) имущества, законнсть приобретения которого они не доказали, и в этом смысле пп.8 п.2 ст.235 ничем не отличается от пп.6 того же пункта и ст.243 ГК о конфискации. Подобно последней, пп.8 п.2 ст.235 не предусматривает и не может предусматривать оснований и процессуального порядка изъятия имущества, а говорит лишь о гражданско-правовых последствиях такого изъятия - о прекращении права собственности у частного лица и его возникновении у государства. Для гражданского права более актуальным, хотя и неразрешенным, остается вопрос о характере такого прекращения и возникновения - имеет тут место правопреемство государства от того, у кого изымается имущество, или же право государственной собственности возникает первоначально.

Однако, в отличие от классической конфискации, о которой говорится в ст.243 ГК, у изъятия коррупционных доходов оказалось, что почти отсутствует эта самая внешняя по отношению к гражданскому законодательству материально-правовая (обязанность отчитываться у чиновников есть и право их проверять законом предусмотрено, а дальше...) и, что еще важнее, процессуальная основа. В итоге получилось, что основанием для изъятия имущества прокуроры стали заявлять не нормы публичного права, а сам пп.8 п.2 ст.235 ГК, требования об изъятии предъявлять в исковом порядке и т.д. Вследствие этого обнаружился существенный недостаток норм, гарантирующих справедливое судебное разбирательство, которые есть в уголовном процессе и в процессе по административным правонарушениям. Если отказ от презумпции невиновности в изъятии предположительно (!) коррупционных доходов являлся сознательным и, можно сказать, определяет физиономию этого института, то отсутствие сроков давности уже вступает в противоречие с принципами публичной ответственности. Уж если сроки давности установлены для привлечения к уголовной и административной ответственности, то они тем более должны быть установлены и для этой санкции (при этом, уж если она предполагает меньшие требования к доказыванию нарушения со стороны "обвинителя", то и сроки давности должны быть во всяком случае не длиннее сроков давности привлечения к уголовной или административной ответственности за аналогичные нарушения, а по идее - и наоборот, короче). Но здесь обнаружилось, что сроков давности-то никаких и нет. И применение исковой давности, установленной гражданским законодательством, уж если истцы по таким требованиям ссылаются на норму права гражданского - пп.8 п.2 ст.235 ГК (а сама по себе она гражданско-правовая) - может пока что служить временным паллиативным решением этого вопроса: по идеее, исковая давность тут применяться бы не должна, но, покуда законодатель не предусмотрел иных сроков, ею следует руководствоваться во избежание нарушения принципов уже публично-правовой ответственности. Поэтому вчера в своем телеграм-канале я высказал предположение, что по итогам рассмотрения этого дела КС укажет, что вообще-то исковая давность к таким требованиям применяться не должна, но до установления законодателем специального срока привлечения к такой ответственности следует исходить из норм ГК об исковой давности для ограничения действия этой ответственности во времени.

Однако эту заметку я решил написать не в связи с этим. Мои мысли выше, в принципе, ничего глобально нового не сообщают, к таким же выводам приходили и другие комментаторы, и Л.Ю. Михеева их также озвучила в своем выступлении. Пока же я слушал выступления участвовавших в заседании (признаюсь - не всех - я отвлекался, да и начал смотреть трансляцию на полтора часа позже начала заседания), возникла хулиганская мысль, как этот же институт все-таки мог бы выглядеть,  имей он цивилистическую физиономию. Этакая интеллектуальная спекуляция.

Если бы мы захотели рассматривать изъятие предположительно коррупционных доходов как институт гражданского права, то его следовало бы поместить в систему гражданско-правовых институтов.

Наиболее близким выглядит уподобление изъятия таких доходов определению упущенной выгоды через полученный вследствие нарушения доход нарушителя (абз.2 п.2 ст.15 ГК). Почему?

Коррупционные доходы могут быть получены принципально двумя способами: (1) условно казнокрадством, т.е. присвоением в том или ином виде публичных активов чиновником и (2) условно мздоимством, т.е. неправомерным получением чиновником от частных лиц имущественных предоставлений, на которые он права не имеет в силу своей должности (я сознательно стараюсь здесь не использовать строгие уголовно-правовые термины, потому что конкретная уголовно-правовая квалификация этих деяний может быть разная, а может даже - и угловно-безразличная).

В первом случае, переводя его в гражданско-правовую плоскость, мы могли бы говорить о причинении действиями чиновника реального ущерба тому публичному образованию, средства которого он присваивает. Однако такой ущерб, во-первых, как и любой реальный ущерб, требует определения его размера, а сама конструкция изъятия доходов, законность получения которых не доказана чиновником, наоборот, строится на том, что доказывать прямой ущерб не требуется - достаточно доказать только лишь несоответствие расходов официально задекларированным доходам чиновника. А во-вторых, следовало бы считать, что такой реальный ущерб причинен именно тому публичному образованию, чьи деньги присваивались - ведь антикоррупционное законодательство распространяется на чиновников всех уровней публичной власти, а пп.8 п.2 ст.235 ГК прямо предписывает изымать их только в доход РФ. Таким образом, даже в случае казнокрадства мы вынуждены прийти к выводу, что квалификация изъятия коррупционных доходов как реального ущерба не выдерживает критики.

Тем более невозможна она во втором случае: та мзда, которую получил мздоимец, вообще-то, государству и не причиталась вовсе. Там потерпевший - тот, кто ее уплатил (хотя понятно, что как правило обе стороны в процессе взяточничества нечисты на руку). Квалифицируй мы здесь неправомерно полученные доходы как реальный ущерб, нам бы пришлось возвращать их вообще не государству, а взяткодателям.

В то же время при рассмотрении истребуемых по пп.8 п.2 ст.235 ГК сумм как упущенной выгоды, рассчитанной в размере неправомерно полученного дохода делинквента (спасибо А.А. Ягельницкому за формулировку), все сходится: нарушение заключается в получении доходов, источник которых чиновник объяснить не может, хотя обязан, а взыскивается доказанная сумма этих доходов.

В действительности граница между частным и публичным правом, конечно, далеко не столь непроходима, как это часто пытаются изобразить. С одной стороны, мы можем видеть примеры частной защиты публичных интересов (и, между прочим, римское публичное право, особенно республиканского периода, было построен именно на этом), равно как и защиту частных интересов госдарства публичными средствами, как в рассматриваемом случае.

При этом, при квалификации пп.8 п.2 ст.235 ГК как частного случая абз.2 п.2 ст.15 ГК к требованиям о взыскании такой упущенной выгоды, разумеется, подлежит применению исковая давность, как и к любым имущественным требованиям. Более того, это наше рассуждение как раз показывает всю нелепость рассуждений прокуратуры о том, что ею, дескать, защищаются неимущественные права: уж если это убытки, то требования об их взыскании вне сомнений имущественные. Quod и erat demonstrandum.

 

P.S.: "sui generis" - аргумент для тех, кто пытается прикрыть свое интеллектуальное бессилие и не способен поместить рассматриваемое явление в систему имеющихся.