"Понадобилась нам после войны Ливия": почему "заморские" планы Сталина потерпели крах

"Энтони Иден (министр иностранных дел Великобритании. - "МК"). Германский флот был одним из наших главнейших козырей. Мы могли пойти навстречу русским в обмен только на существенные уступки с их стороны. Сталин застал вас врасплох, и вы растерялись...

Уинстон Черчилль. Вы правы, Энтони, я допустил просчет. И все же он ничто по сравнению со всеми ошибками, уже допущенными нами. И главная вот она, вот эти русские солдаты здесь за окном...

Гарри Трумэн. Мы столько времени потеряли на этих проклятых переговорах, а Сталин остается все тем же, спокойным и сосредоточенным... По существу, мы здесь, в Потсдаме, не решили ни одного крупного вопроса. В свою пользу - хотел я сказать..."

Такие невеселые диалоги, если верить создателям советского фильма "Победа" (1984 год, режиссер Евгений Матвеев), вели со своим окружением и между собой лидеры США и Великобритании. И хотя это лишь фантазия сценаристов, повод для недовольства Сталиным у Черчилля и Трумэна действительно был: "дядя Джо", как они звали за глаза своего советского визави, и впрямь проявил себя как очень жесткий и умелый переговорщик. Который многое "выторговал" для своей страны.

Однако представлять Потсдамскую конференцию - и послевоенное урегулирование в целом - как сплошной бенефис товарища Сталина, сцену, на которой он сыграл главную роль и всех переиграл, а его партнерам по переговорам досталось амплуа лузеров, мальчиков для битья, которым оставалось только стенать и восхищаться непоколебимым "дядюшкой Джо", категорически неверно.

Западные союзники тоже были, что называется, не лыком шиты, тоже были матерыми игроками. И вдобавок имели на руках очень сильные козыри. Куда более серьезные, чем затрофеенный британцами германский флот, свою долю которого требовал и получил в итоге Советский Союз. Причем самый старший козырь появился у западных партнеров уже после начала конференции.

"Младенцы благополучно родились"

"17 июля (1945 года. - "МК") пришло известие, потрясшее весь мир, - вспоминал Уинстон Черчилль. - Днем ко мне заехал Стимсон (военный министр США. - "МК") и положил передо мной клочок бумаги, на котором было написано: «Младенцы благополучно родились». Я понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. «Это значит, — сказал Стимсон, - что опыт в пустыне Нью-Мексико удался. Атомная бомба создана»...

На следующее утро самолет доставил полное описание этого грандиозного события в человеческой истории... Взрыв был ужасающим... Так, значит, вот что даст возможность быстро закончить Вторую мировую войну, а пожалуй, и многое другое".

До этого считалось, что разгромить Японию быстро невозможно. По расчетам американского военного командования, для полной победа на тихоокеанском театре Второй мировой требовалось полтора года после капитуляции Германии. И победа обошлась бы очень дорого.

"Для того чтобы подавить сопротивление японцев и завоевать их страну метр за метром, нужно было бы пожертвовать миллионом жизней американцев и половиной этого числа жизней англичан или больше, если мы сможем доставить их туда, ибо мы твердо решили также участвовать в этом испытании", - писал Черчилль в своих мемуарах.

Сократить время и снизить кровавую цену должна была помощь СССР: согласно договоренностям, достигнутым на крымском саммите "Большой тройки", Советский Союз должен был вступить в войну с Японией через два-три месяца после окончания войны в Европе. До поры до времени "японский" фактор был сильнейшим козырем Москвы в большой геополитической игре. Но если верить Черчиллю, после "рождения младенцев" этот рычаг влияния Москвы на западных союзников утратил свое значение.

"Кроме того, нам не нужны будут русские, - писал британский политик, перечисляя выгоды от появления ядерного оружия. - Окончание войны с Японией больше не зависело от участия их многочисленных армий в окончательных и, возможно, затяжных боях. Нам не нужно было просить у них одолжений.

Через несколько дней я сообщил Идену: «Совершенно ясно, что Соединенные Штаты в настоящее время не желают участия русских в войне против Японии». Поэтому всю совокупность европейских проблем можно было рассматривать независимо и на основании широких принципов Организации Объединенных Наций".

Конечно, слова Черчилля надо делить минимум надвое. Вряд ли союзники не отказались от помощи СССР только потому, что отказываться было уже поздно. Мощь советских армий была фактором хорошо известным, проверенным, в то время как фактор ядерного оружия был, мягко говоря, не до конца изучен. По сути, ядерные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки были продолжением испытаний. Всяко могло пойти. И стопроцентной уверенности в том, что японцы немедленно капитулируют после этих бомбардировок, у союзников тоже не было.

Однако отрицать то, что создание атомной бомбы резко изменило их планы в отношении финала Мировой войны и роли в нем СССР, бессмысленно. Об этом говорят уже даты сброса ядерных зарядов на японские города: американцы явно спешили применить свое "чудо-оружие" до вступления в войну с Японией Советского Союза. И явно с целью минимизировать значение его участия.

Перемену в настроениях американцев и британцев в советской делегации почувствовали очень быстро. "Уже в начале работы конференции за внешней чинностью проглядывала на каждом шагу настороженность и политическая сухость со стороны президента США и премьер-министра Англии, - вспоминал Андрей Громыко, будущий глава МИД СССР, а в то время - посол Советского Союза в Вашингтоне. - И чем дальше, тем больше это становилось очевидным.

Почти по всем главным обсуждавшимся проблемам обнаружилась разница в позициях союзников... Когда впоследствии многие факты, связанные с созданием атомной бомбы в США, лишились покрова окружавшей их тайны, стало понятным поведение Трумэна и Черчилля как до Потсдамской конференции, так и во время ее работы".

В конце концов, как пишет Черчилль, они с Трумэном решили прямо проинформировать Сталина "о новом великом факте, который сейчас определял положение, не излагая ему подробностей". Это случилось на восьмой день конференции, 24 июля 1945 года, после окончания очередного пленарного заседания.

Свидетелем исторического во всех смыслах разговора был Андрей Громыко. Он так описывает этот диалог: "Я хотел бы сделать конфиденциальное сообщение, - сказал Трумэн. - Соединенные Штаты создали новое оружие большой разрушительной силы, которое мы намерены применить против Японии.

Сталин выслушал перевод, понял, о каком оружии идет речь, и сказал:

- Благодарю за информацию.

Трумэн постоял, вероятно, ожидая еще какой-нибудь ответной реакции, но ее не последовало. Сталин спокойно вышел из зала. А на лице Трумэна было написано как бы недоумение... Американский президент, как стало известно позже, был немало разочарован такой реакцией советского руководителя".

Черчилль, правда, считал, что Сталин ничего не понял: "Если бы он имел хоть малейшее представление о той революции в международных делах, которая совершалась, то это сразу было бы заметно". Но в этом случае прославленная мудрость политику явно изменила.

Ведь самое простое и логичное объяснение того, почему Сталин не проявил никакого любопытства, - то, что эта информация его и впрямь не удивила. Что она не была для него новостью, что он все знал о американском ядерном проекте, проекте "Манхеттен". А, возможно, знал и о результатах первого испытания ядерного оружия.

По крайней мере о том, что такое испытание готовится, Сталин был в курсе: разведка на этот счет доложила, как теперь известно, точно. Ориентировочной датой тестового взрыва в соответствующем донесении, рассекреченном и опубликованном не так давно СВР, названо 10 июля 1945 года. То есть ошиблись всего на неделю. Внизу документа стоит приписка, сделанная от руки: "Т. Курчатов ознакомлен. 2.VII.45".

Словом, ничего странного в поведении Сталина не было. Странно тут как раз то, что нарочитое сталинское спокойствие не насторожило Трумэна и Черчилля. Впрочем, возможно они тоже все правильно поняли. Просто не подали виду. Иначе триумф западной научно-технической мысли оказался бы сильно смазанным триумфом советской разведки.

Если что-то и скрывал Сталин от своих западных партнеров, то не свое удивление, а свою встревоженность. Но со своими дипломатами "вождь народов" был более откровенен. После "конфиденциального сообщения", сделанного Трумэном, "вождь народов" вызвал к себе в резиденцию (в этом качестве использовалась вилла в поселке Нойбабельберг, районе Потсдама) наркома иностранных дел Вячеслава Молотова и двух советских послов, в США и Великобритании - Андрея Громыко и Федора Гусева.

Громыко оставил подробные воспоминания об этом совещании у вождя. Начав с темы германских репараций в пользу СССР, затем Сталин перешел к вопросу, который, по словам Громыко, "являлся основным на той встрече" - вопросу появления у американцев атомного оружия. И вот ключевая мысль, высказанная Сталиным: "Наверно, Вашингтон и Лондон надеются, что мы не скоро сможем смастерить огромную бомбу. А они тем временем будут, пользуясь монополией США... навязывать нам свои планы как в вопросах оружия, так и в вопросах положения в Европе и в мире в целом. Нет, такого не будет!"

И такого действительно не было. Но про кое-какие собственные, советские планы тоже пришлось забыть. Неправильно, наверное, было бы связывать это с одной лишь ядерной бомбой. Но бомба сыграла, безусловно, не последнюю роль в том, что "вождю народов" пришлось отказаться от целого ряда своих амбициозных геополитических проектов. В том числе, например, от африканского.

"Если Италия потеряла, то кто их нашел?"

На первом же пленарном заседании Потсдамской конференции Сталин поставил вопрос "о подопечных территориях". "Вы имеете в виду территории в Европе или во всем мире?" - уточнил Черчилль. Ответ был уклончивым и вместе с тем многообещающим: "Обсудим. Я не знаю еще точно, что это за территории, но русские хотели бы принять участие в управлении подопечными территориями".

Обсуждение началось на шестой день конференции, 22 июля. "Советская делегация считает, что данная конференция вряд ли смогла бы детально рассмотреть этот вопрос, однако она могла бы, во-первых, обсудить вопрос о колониальных владениях Италии в Африке и на Средиземном море и, во-вторых, вопрос о территориях, которые носят мандат Лиги наций", - заявил получивший слово Молотов.

Затем в дискуссию вступил Сталин: "Из печати, например, известно, что г-н Иден, выступая в английском парламенте, заявил, что Италия потеряла навсегда свои колонии. Кто это решил? Если Италия потеряла, то кто их нашел? (Смех.)... Если вы считаете, что она потеряла эти колонии, то каким государствам мы передадим их под опеку?".

Черчилль: "Я могу на это ответить. Постоянными усилиями, большими потерями и исключительными победами британская армия одна завоевала эти колонии". Такой ответ Сталин не удовлетворил. "А Берлин взяла Красная Армия", - заметил советский лидер, намекая на то, что столица бывшего рейха была разделена на четыре сектора, один из которых получила под свой контроль Великобритания.

После недолгого обсуждения, в ходе которого стало ясно, что никто на уступки идти не готов, вопрос по предложению советской стороны решено было передать на рассмотрение Совета министров иностранных дел.

Для справки: довоенные колонии Италии в Африке включали в себя Ливию, Эритрею и Итальянское Сомали. В Средиземноморье Риму принадлежал архипелаг Додеканес (расположен в юго-восточной часть Эгейского моря, с 1947 года - в составе Греции). Претензии Советского Союза распространялись на североафриканский осколок итальянской колониальной империи.

"Понадобилась нам после войны Ливия, - вспоминал Молотов в одной из своих бесед с писателем Феликсом Чуевым. - Сталин говорит: «Давай нажимай!»... Вот где Ливия, мне было поручено поставить вопрос, чтоб этот район нам отвести, под наш контроль. Оставить тех, кто там живет, но под нашим контролем".

Речь, уточним, шла не обо всей территории Ливии, а о самой развитой в экономическом отношении и густонаселенной ее части - Триполитании. Обосновывалось это, разумеется, заботой о местном населении. Но доводы, признавал Молотов, были слабоваты: "Аргументировать было трудно. На одном из заседаний совещания министров иностранных дел я заявил о том, что в Ливии возникло национально-освободительное движение. Но оно пока еще слабенькое, мы хотим поддержать его и построить там свою военную базу".

О серьезности намерений Сталина в отношении Ливии говорит уже то, что этот проект был достаточно подобно изложен в советской прессе. Ну, в присущей госпропаганде манере: в начале октября 1945 года во многих газета был опубликован материал ТАСС "Американский корреспондент о планах Советского Союза в отношении Триполитании".

"Вашингтонский корреспондент газеты «Чикаго сан» Кендрик указывает, что требование Советского Союза о передаче ему Триполитании под опеку не вызвано обычными империалистическими устремлениями колониальных держав, - сообщалось в этой публикации. - Наоборот, "Советский Союз желает управлять типично отсталой страной, являющейся продуктом старомодного империализма, хотя бы на протяжении десяти лет, в первую очередь для того, чтобы показать, что может быть достигнуто при помощи новых методов коллективного хозяйства и новых идей о взаимоотношениях между отдельными расами и национальностями, чтобы вывести ее из тупика...

Предложение Молотова основано на тех результатах, которые достигнуты за 25 лет в отношении таджиков и узбеков в Центральной Азии, являющихся братьями арабов и берберов, проживающих в Триполитании»... Советский Союз, опекая Триполитанию... получил бы широкие возможности для экспериментальных работ над такими проблемами, как, например, борьба с малярией, проказой и туберкулезом, а также имел бы возможность проводить в широком масштабе эксперименты по вопросам ирригации и культивирования хлопка...

Нет сомнения в том, что в первую очередь полные гражданские права были бы предоставлены берберам, туарегам, арабам, евреям и неграм, составляющим население Триполитании... Финикийцы, греки, египтяне, римляне и другие выступали как победители Ливии. Советский Союз желает выступить как ее друг".

Главное здесь, повторим, не факт публикации оригинальной статьи (по всем признакам - заказной), а републикация ее в СССР. Устами неведомого американского корреспондента глаголила истина в последней советской инстанции - товарищ Сталин. Кульминационной же точкой этой истории стала сессия Совета министров иностранных дел СССР, США и Англии, прошедшая в сентябре - октябре 1945 года в Лондоне.

Именно там Советский Союз - в лице наркома Молотова - открыто заявил о своих претензиях на Триполитанию. И там же получил от ворот поворот. По словам Вячеслава Михайловича, после того как он сообщил коллегам о планах размещения на североафриканском побережье Средиземного моря советской военной базы, министру иностранных дел Великобритании Бевину стало дурно: "Ему даже укол делали... Бевин подскочил, кричит: «Это шок, шок! Шок, шок! Никогда вас там не было!»... Это дело не прошло".

Андрей Громыко рассказывал об этой "битве за Ливию" в более дипломатичных, но тоже достаточно жестких выражениях: "Указанное предложение встретило яростное сопротивление со стороны как Лондона, так и Вашингтона. Особенно усердствовал английский министр Бевин. Он защищал откровенно колониалистские притязания в отношении бывших итальянских колоний".

На ехидный вопрос, чем притязания СССР принципиально отличались от "колониалистских" британских, в мемуарах Андрея Андреевича имеется достойный ответ: по версии их автора, единственная цель СССР состояла в том, чтобы "по возможности скорее обеспечить предоставление ей (Ливии. - "МК") независимости". О военной базе Громыко вообще не упоминает.

Понятно, что причины "яростного сопротивления" британцев объяснялись не только и не столько привлекательностью Ливии в качестве колонии. В экономическом отношении ничего привлекательного в этом регионе не было тогда от слова "совсем". Пески и нищета. До того, как там нашли нефть, а случилось это лишь в конце 1950-х годов, проку от бескрайних ливийских просторов было, мягко говоря, немного.

Да, конечно, союзникам, которые стремительно превращались в противников в начинающейся холодной войне, не хотелось утверждения Советского Союза в Средиземноморье, появления в этих краях советского военно-морского форпоста. Но вспомним, что незадолго до того, на Потсдамской конференции, США и Великобритания согласились на передачу СССР северной части Восточной Пруссии и на советский контроль над большей частью Восточной Европы - несравнимо более "аппетитными" и стратегически важными "кусками".

Парадокс? Ничуть, если вспомнить, что эти роскошные "подарки" относились к территориями, которая уже контролировались СССР. Если рассуждать цинично, данные страны и регионы входили в обязательную, заранее согласованную часть "меню" послевоенного устройства. А вот Ливия была уже не предусмотренной предварительными договоренностями "добавкой". Для того чтобы получить ее, у СССР должны были появиться какие-то дополнительные веские аргументы, козыри. Но их не было. А у Запада, повторим, появился не просто козырь, а практически джокер.

"Не нужен нам берег турецкий"

Ливия - не единственный из "заморских" послевоенных планов Сталина, потерпевших крах. "Обеспечить, чтобы в предварительных переговорах с греками было обусловлено, что согласие на передачу островов Додеканеса может быть дано, если СССР будет предоставлена на условиях аренды база для торговых кораблей на одном из Додеканесских островов", - гласили "Директивы для советской делегации на совещании заместителей в Совете министров иностранных дел в Лондоне" от 7 января 1947 года. Но из этого тоже ничего не вышло.

Как и из территориальных претензий к Турции. Этот вопрос, кстати, был подробно рассмотрен в Потсдаме. "В некоторых частях мы считаем границу между СССР и Турцией несправедливой, - доказывал Молотов на заседании конференции 22 июля 1945 года, согласно стенограмме переговоров. - В 1921 году от Советской Армении и Советской Грузии Турцией была отторгнута территория - это известная территория областей Карса, Артвина и Ардагана. Вот карта отторгнутой турками территории. (Передает карту.)".

В целях урегулирования "спорных вопросов" Турции предлагалось, во-первых, вернуть эти земли. Во-вторых, дать согласие на пересмотр конвенции Монтрё, регулирующей морское сообщение через проливы Босфор и Дарданеллы. "По этой конвенции права Советского Союза в Черноморских проливах такие же, как права японского императора", - пожаловался Молотов союзникам. Статус проливов предлагалось изменить на режим совместного - Турцией и СССР - контроля над ними. В-третьих, Турция должна была согласиться на появление в проливах советской военно-морской базы.

Как нетрудно догадаться, эти требования не встретили никакого сочувствия у союзников. Причем дискуссия продолжилась - с тем же результатом - в неофициальной обстановке. 23 июля 1945 года Черчилль устроил прием для участников конференции, на котором, согласно воспоминаниям политика, произошел следующий обмен мнениями: "Мы одним духом осушили бокалы и одобрительно посмотрели друг на друга. После непродолжительного молчания Сталин сказал: «Если вы сочтете невозможным дать нам укрепленную позицию в Мраморном море, может быть, мы могли бы иметь базу в Деде-Агаче?» На это я ответил лишь: «Я всегда буду поддерживать стремление России иметь свободу на морях в течение всего года»".

Для справки: Деде-Агач (Дедеагач) - турецкое название греческого города Александруполис, расположенного на северном побережье Эгейского моря. Один из крупнейших портов в Греции.

Пришлось, наконец, отступить и в Иране, оккупированном во время войны советскими и британскими войсками (СССР контролировал северную часть страны). "В то же время Азербайджан претендовал - увеличить их республику почти в два раза за счет Ирана, - рассказывал Молотов. - Начали мы щупать этот вопрос - никто не поддерживает".

А в 1948 году, после того как отгремели проигранные СССР дипломатические войны за заморские земли, из-под пера советского поэта Михаила Исаковский вышло стихотворение "Летят перелетные птицы", тут же положенное на музыку композитором Матвеем Блантером. В песне, полившейся вскоре из всех радиорупоров и репродукторов страны, были такие слова: "Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна". Совпадение? Ну, конечно же, совпадение. Но очень символичное. Из разряда: "Нарочно не придумаешь".

Впрочем, то, что песню пропустили в эфир, не усмотрели в ней "провокационных намеков", показывает, что эти послевоенные поражения не казались Сталину и его окружению такими уж горькими. Товарищ Сталин, во-первых, умел не только мечтать, но и наступать, когда необходимо, на горло своим амбициям, подчиняться силе непреодолимых обстоятельств. "Хорошо, что вовремя отступили, а так бы это привело к совместной против нас агрессии", - говорил потом Молотов-пенсионер, явно воспроизводя логику своего почившего шефа.

А во-вторых, как справедливо заметил Эрнест Бевин, отвечая на упрек Сталина в том, что "у Соединенного Королевства в сфере влияния имеется Индия и все владения в Индийском океане, у Соединенных Штатов есть Китай и Япония, а у СССР - ничего" (разговор проходил в декабре 1945 года, во время московской конференции глав МИД союзных держав): "Русская сфера влияния распространяется от Любека до Порт-Артура".

Объективно говоря, послевоенные размеры "красной империи" вполне позволяли обойтись и без "турецкого берега", и без Триполитании с Иранским Азербайджаном.