Комментарии 0
...комментариев пока нет
Война нового типа — творческая: эксклюзивное интервью с режиссером документального кино Максимом Фадеевым
Один документальный фильм — несколько дивизий
Максим Фадеев — человек, которого уважают и в окопе, и в высоком кабинете. За честность. Риск ради правды. Ради победы. Добра над злом. Фадеев — мощная сила, а значит, цель для врагов.
В интервью с известным режиссером документального кино, оператором фронтовой кинохроники мы не подбирали удобных слов и не старались кому‑то угодить или, наоборот, ударить словом. Говорили о новой войне, о которой мы ни черта не знаем, а надо бы, о бессрочных бунтах в яркой упаковке, важности кинохроники, работы кинодокументалистов, фиксации современности, о надежде на мир… Это первое интервью Фадеева белорусскому журналисту.
Максим Фадеев и Людмила Гладкая.
— Война началась в мае 2014‑го в моем родном Славянске. Мои знакомые из Харькова, Киева отказывались верить, даже в Донецке не верили, что Славянск обстреливает украинская армия. И, начав снимать, я хотел показать хотя бы, что война началась. Неограниченная, бессрочная, творческая, на той стороне все сделано по уму, креативно, и противопоставить этому нужно было правду.
Я для себя формулу вывел: ложь, посеянная на поле невежества, дает всходы ненависти. Так и произошло. Люди забыли, кто они, ради чего живут, и, по сути, стали управляемыми извне. Одни включились в это, другие равнодушно наблюдали. И, опять же, к войне не готовились, не впускали ее в свою реальность, а нужно было бы — начиная от начальной военной подготовки, ориентации на местности, тактической медицины, налаживания взаимодействия с соседями и так далее. За все это взялись уже потом, и то единицы, расплачиваясь за свою беспечность жизнями… Если бы донецкие шахтеры знали, как оно сложится, то пешком пришли бы в Киев и лопатами забили там этих протестующих.
— Расскажите о Славянске. Обычный город, обычные люди, а потом случилось вот это все.
— Разные есть версии. По одной из них в Славянске оказалась наиболее активная часть населения, которая взяла в руки оружие. На тот момент среди всех городов Донбасса в Славянске были сформированы горизонтальные связи среди пассионариев. Протесты у нас начались еще раньше — в феврале — марте 2013 года против планов по добыче сланцевого газа в регионе. Народ возмущался: как так вышло, что правительство Януковича передало под газодобычу наши земли крупной британо‑нидерландской нефтегазовой корпорации? Бюджет таких концернов намного больше бюджетов, скажем, Украины, Беларуси… вместе взятых, потому на корню могут скупить власть, силовые структуры. В городе проходили многотысячные митинги, стали формироваться различные ячейки, по сути, люди впервые за 30 лет задумались о том, кто они, что делать... Я пытался снять об этом фильм, познакомился с активистами… А когда произошел госпереворот в Киеве (к нам пришли самозванцы, назвали себя новой властью, но их никто не выбирал), славянская ячейка осталась на стороне народа.
— Первый Майдан, второй. Какими вы увидели все эти события? Люди ведь уже тогда видели гибель предприятий, гибель страны, понимали, что их предают и продают?
— Как вам сказать, это же технология ведения войны нового типа. Об этом книги написаны. Я это серьезно изучал. Все продумано, работает, испытано десятки раз в разных странах. Понятно, что страны разные, население изучается и под каждую разрабатывается своя стратегия. Но всегда все заканчивается одинаково. А начинается с того, что люди почему‑то думают, что они уникальные, образованные, скинут «диктатора» и все будет по‑новому. И у нас перед началом второго Майдана я знал, как это работает и к чему приведет.
— Они хотели в Европу. И они нам, сторонникам союза с Россией, говорили: «Вы рабы». Почему рабы? «Вы хотите в Россию, потому что у вас рабский менталитет. Вы же шахтеры. Шахтерами могут быть только рабы». Не имея представления о том, что такое современная шахта. Или что такое Новокраматорский машиностроительный завод, те же «Азовсталь», «Азовмаш»… «Вы же рабы, — говорили, — а мы гiднi, и мы идем в Европу, у нас будут зарплаты и пенсии, как в Германии». У нас будет война! И все предприятия закроют, отвечали мы. «Да ваши предприятия — наследие совка! Их и так нужно закрыть, мы будем разрабатывать программное обеспечение и станем крупнейшей аграрной страной мира». Вот такие были разговоры.
Элементарный развод. Мы говорили, что украинцы лишатся в итоге всего. А «майдауны» отвечали, что Запад им все даст. Этот менталитет, как, чем его перешибешь?.. Сейчас все те наши страхи стали реальностью. Идет война до последнего украинца. Просто с улиц забирают людей и отправляют на смерть. Где же ваша «гiднiсть», хочется спросить, кто из нас рабы?
И, смотрите, те же сербы сейчас в очередной раз выходят на улицы… Молодежь необучаемая просто. Каждый раз одно и то же: новое поколение подрастает и не понимает, что его же потом пустят на убой. Для меня было дикостью видеть протесты в Беларуси. Казалось бы, война рядом, посмотри, почитай. Пока сам на те же грабли не наступишь, лоб не расшибешь, урок не выучишь.
Идет когнитивная война, растет молодежь, воспитываемая искусственным интеллектом. И ей уже сложно будет что‑то рассказать, доказать. Молодые, когда выйдут на улицу, уже разбираться, анализировать не будут. Им скажут — они пойдут. Объяснять нужно сейчас.
— Идет война за души, сердца и сознание людей. Наш Президент постоянно об этом говорит.
— Годами шло расчеловечивание людей Донбасса. Майдан же не просто так взялся, не просто же так люди пошли убивать друг друга. По сути, человек мог поехать в командировку и попасть в эту «движуху» на Майдане, то есть всего нескольких дней хватило, чтобы он оказался по ту сторону.
Они всему этому учат, есть методички, видеоуроки. В Украине все это было в открытом доступе в интернете. То есть август 2013 года, в YouTube выложены ролики, где сидят группы по 15−20 человек и обсуждают, как они будут делать революцию. В свободном доступе выложены методички, как финансировать революцию, как снимать протест, как снимать похороны. Где были спецслужбы, не знаю. Как правило, жертва понимает, что она жертва, когда уже поздно.
Кадры из документальных фильмов Максима Фадеева «У края бездны», «Призраки. Солдаты забытой войны».
— И бороться со всем этим вы пошли, взяв камеру…
— Да, была надежда, что люди опомнятся. Может, мне таланта не хватило… Надо понимать, с той стороны ведется бессрочная творческая война, в которую вовлечены десятки тысяч, сотни тысяч людей, творческих людей: дизайнеров, инфографиков, пиар‑агентств, журналистов, расследователей, режиссеров и так далее. Все очень красиво сделано и упаковано. Но те, кто строит наши вертикали власти, они в этом вообще «не волокут». Ну пиар, ну упаковка. Какая разница, какого там цвета шарфик, например.
Кстати, недавно вышла книга одного из сотрудников ОБСЕ, в которой он рассказывает о своих впечатлениях от миссии (он был в Донбассе с 2015 по 2022 год). Говорит, что с самого начала увидел, что ОБСЕ не нейтральная организация. Еще у Киплинга написано, что мы для них не люди. Их задача — нас эксплуатировать и все забрать. Посмотрите на Украину:
— Камера сейчас становится тем же оружием, эффективным. Еще Сталин говорил, что один документальный фильм — это несколько дивизий. Поэтому нужно снимать и нужно уметь снимать те же боевые действия. Снимать нужно все, показывать, быть может, не все. Но это кинохроника, архив. Это очень важно. К сожалению, знания, как и зачем снимать войну, полностью утеряны после Великой Отечественной войны.
Вы просто сравните, сколько таких материалов есть у противника и у нас. Посмотрите, какое количество и какого качества контент создают те же азовцы, украинское нацподразделение. Они даже издают детские книги, проводят марафоны, конкурсы, ток‑шоу, снимают документальные и художественные фильмы…
А что за последние 35 лет сняли мы? Что в кинотеатрах идет? Я уже не говорю о детских фильмах. Сколько фильмов об СВО выложено на наших стриминговых платформах и в западных онлайновых кинотеатрах. Сколько фильмов идет в кинопрокате. Документальный фильм о боевой авиации вышел в украинских кинотеатрах, в российских на первых местах рейтингов фильм «Жизнь по вызову»…
Нужно признать, что, к сожалению, в этой креативной войне нас обыгрывают в десятки раз. Поэтому молодежь и выходит на все эти протесты…
— Террористы занимаются воспитанием детей… Ужас, бред какой‑то.
— Это не бред. В третьей штурмовой бригаде (бывший полк «Азов», теперь уже ставший корпусом) есть должность креативного директора, зама по креативной работе. Есть офицер по маркетингу и рекрутингу. Или посмотрите, как ИГИЛ снимал боевые действия. Одни из лучших рисковых съемок. И не запретами в своей работе мы должны решать проблему, а подходить к этому более профессионально творчески, креативно.
— Вы сказали о важности кинохроники, работы кинодокументалистов, фиксации современности. Как это должно быть, кто этим должен заниматься?
— Прежде всего этим должны заниматься специалисты. Ситуация очень сложная. Смотрите, и Советский Союз, и фашистская Германия уделяли первостепенное значение кинохронике. Документальная хроника считалась одним из топовых средств пропаганды. На самом деле ничего не изменилось, но у нас все это понятие было утеряно, как понятие идеологии. В СССР и у противника идеологический блок был, скажем так, вынесен отдельно от армии.
Сейчас армия как бы взяла это на себя, но пресс‑офицер или зам по идеологии не очень понимает, как все это устроено, как это делается. Они на другое заточены. Мы общались в нашем Министерстве культуры с представителями Министерства обороны, у них даже в регламенте не прописан кинодокументалист, нет механизма взаимодействия с ним. Вот они понимают, кто такой блогер, военкор, тележурналист, а кто такой военный кинодокументалист — нет. Но это совершенно разные принципы воздействия, разные принципы съемок. Невозможно снять документальный фильм, находясь в пуле с 40 другими журналистами, не на передовой, к примеру. И снимать фильм можно и год, и 10 лет. Выходит, что здесь мы сами себя кастрируем.
— В этом наш подход и был. Дать людям возможность пережить то, что они не могут себе даже представить. Думаю, не так много было фильмов, где можно идти за спиной у штурмовика во время штурма или зачистки здания.
— Одни критики говорят, что вашим работам не хватает драматургии, другие называют их оружием массового поражения…
— Воздействие от нашей картины, конечно, очень сильное. Особенно при просмотре в кинотеатрах. Мы такого и не ожидали. Разное наблюдали. Было, что люди после фильма минут 10 — 15 просто молча сидят в каком‑то трансе, весь зал, или аплодируют стоя 15 — 20 минут. Не знаю, как это назвать. Наверное, люди впервые увидели, что такое война, и осознали, насколько она близко. Увидели, какой ценой достается Победа. Через что проходят солдаты и мирные люди.
— Как считаете, мы до конца понимаем, кто противник и какой он?
— В том‑то и дело, что не понимаем. А люди, которые не в теме, тем более. Неопределенность противника, пожалуй, одна из ключевых особенностей войны нового типа. И действуют они не напрямую, делают так, что мы воюем сами с собой.
Приведу пример с киевского Майдана. Там разные группы протестующих финансировались разными структурами, курировались посольствами Великобритании, Голландии, США. И был момент на этапе эскалации (к слову, даже когда власти идут на уступки, должна произойти эскалация), когда различные не связанные между собой группы протестующих все пришли на Европейскую площадь одновременно с одной целью («О! А вы тут шо робытэ?») и с нее двинулись на штурм парламента, и три эти группировки (я читал их воспоминания) пришли в одно и то же время в одно и то же место. Не зная друг о друге, сошлись в одну точку с одной целью.
— Вы ведь определенную сторону занимаете и кого‑то, наверное, даже люто ненавидите за это все. Но в ваших фильмах нет ненависти, не видела я ее и у людей Донбасса. Украина же даже детей воспитывает в ненависти… И она не понимает, что в первую очередь себе плохо делает, себя добивает.
— К сожалению, да, им внушили, что смысл их существования — ненависть к русским. И вот этот лозунг «Украина превыше всего» — чисто нацистский... Сейчас она полностью в руках противника.
В Донбассе в 2016 — 2022 годах многие люди так рассуждали: «Казалось бы, ну сколько можно? Давайте уже как‑то помиримся. Живут же Приднестровье, Германия Восточная и Западная, давайте и мы». Наши люди простили ту сторону, попустило, хотя тех же детей с нашей стороны погибло намного больше.
Но им не дают возможности подумать, их постоянно накачивают ненавистью. Сама война очень тяжело идет по многим причинам. Потому в нынешних обстоятельствах — либо осознание и обоюдное покаяние народов друг перед другом, либо уничтожение одной из сторон. Либо, опять же, определить реального противника и начать воевать с ним.
— Вы, как ни крути, пропагандист. Причем очень талантливый, это огромная сила. Таких людей враг убирает…
— Ну да. Они над этим работают. Но тут не застрахуешься. Бузину одним из первых убили, потом — Татарский, Даша Дугина… Они нас изучают очень серьезно, тренинги всякие проводят. Сейчас, к примеру, изучают, как нанести максимальный урон российским железным дорогам. Неизвестно, сколько ДРГ уже здесь и действуют годами. А мы на них так снисходительно смотрим, отпускаем отмороженных нациков.
— Лично я очень жду ваш фильм в Минске. Хотелось бы, чтобы и белорусы посмотрели, прочувствовали, поняли.
— Я только за. Уникальность нашего фильма в том, что он снят обычным народом, про обычный народ и для обычного народа. Время сейчас такое, людям стоит посмотреть и понять, что может быть, если «просто попрыгать на Майдане»… Да, у Януковича решимости не хватило. У вашего лидера хватило, он взял автомат и вышел на улицу. А у нас не смог президент все это остановить, то ли счета в банках повлияли, то ли компромат какой‑то у западных товарищей, то ли еще что. Теперь страна умывается кровью. Страны, по сути, больше нет.
gladkaya@sb.by
t.me/lgbelarussegodnya
Максим Фадеев — человек, которого уважают и в окопе, и в высоком кабинете. За честность. Риск ради правды. Ради победы. Добра над злом. Фадеев — мощная сила, а значит, цель для врагов.
В интервью с известным режиссером документального кино, оператором фронтовой кинохроники мы не подбирали удобных слов и не старались кому‑то угодить или, наоборот, ударить словом. Говорили о новой войне, о которой мы ни черта не знаем, а надо бы, о бессрочных бунтах в яркой упаковке, важности кинохроники, работы кинодокументалистов, фиксации современности, о надежде на мир… Это первое интервью Фадеева белорусскому журналисту.
Максим Фадеев и Людмила Гладкая.
СПРАВОЧНО
Максим Фадеев (псевдоним) родился в донбасском городе Славянске. Именно там рабочие люди первыми поднялись против продажи и предательства родного Донбасса и Украины. С 2014‑го Фадеев снял 17 документальных картин. В прошлом году состоялась премьера, пожалуй, самой известной из них — четырехсерийного фильма об освобождении Мариуполя «У края бездны».
Славянский мир. У края бездны
— Максим, вы знаете много правды о войне…— Война началась в мае 2014‑го в моем родном Славянске. Мои знакомые из Харькова, Киева отказывались верить, даже в Донецке не верили, что Славянск обстреливает украинская армия. И, начав снимать, я хотел показать хотя бы, что война началась. Неограниченная, бессрочная, творческая, на той стороне все сделано по уму, креативно, и противопоставить этому нужно было правду.
Я для себя формулу вывел: ложь, посеянная на поле невежества, дает всходы ненависти. Так и произошло. Люди забыли, кто они, ради чего живут, и, по сути, стали управляемыми извне. Одни включились в это, другие равнодушно наблюдали. И, опять же, к войне не готовились, не впускали ее в свою реальность, а нужно было бы — начиная от начальной военной подготовки, ориентации на местности, тактической медицины, налаживания взаимодействия с соседями и так далее. За все это взялись уже потом, и то единицы, расплачиваясь за свою беспечность жизнями… Если бы донецкие шахтеры знали, как оно сложится, то пешком пришли бы в Киев и лопатами забили там этих протестующих.
— Расскажите о Славянске. Обычный город, обычные люди, а потом случилось вот это все.
— Разные есть версии. По одной из них в Славянске оказалась наиболее активная часть населения, которая взяла в руки оружие. На тот момент среди всех городов Донбасса в Славянске были сформированы горизонтальные связи среди пассионариев. Протесты у нас начались еще раньше — в феврале — марте 2013 года против планов по добыче сланцевого газа в регионе. Народ возмущался: как так вышло, что правительство Януковича передало под газодобычу наши земли крупной британо‑нидерландской нефтегазовой корпорации? Бюджет таких концернов намного больше бюджетов, скажем, Украины, Беларуси… вместе взятых, потому на корню могут скупить власть, силовые структуры. В городе проходили многотысячные митинги, стали формироваться различные ячейки, по сути, люди впервые за 30 лет задумались о том, кто они, что делать... Я пытался снять об этом фильм, познакомился с активистами… А когда произошел госпереворот в Киеве (к нам пришли самозванцы, назвали себя новой властью, но их никто не выбирал), славянская ячейка осталась на стороне народа.
Уже тогда было видно, что конфликт полностью управляемый и что цель — война. Но я никак не ожидал, что начнется она так быстро и что украинцев и русских можно стравить. Вернее, украинцев с украинцами, русских с русскими. Современные технологии позволяют это сделать.
— Первый Майдан, второй. Какими вы увидели все эти события? Люди ведь уже тогда видели гибель предприятий, гибель страны, понимали, что их предают и продают?
— Как вам сказать, это же технология ведения войны нового типа. Об этом книги написаны. Я это серьезно изучал. Все продумано, работает, испытано десятки раз в разных странах. Понятно, что страны разные, население изучается и под каждую разрабатывается своя стратегия. Но всегда все заканчивается одинаково. А начинается с того, что люди почему‑то думают, что они уникальные, образованные, скинут «диктатора» и все будет по‑новому. И у нас перед началом второго Майдана я знал, как это работает и к чему приведет.
Враг придумал, по сути, новый вид боевых действий — в сознании народа. Сознание народа‑жертвы является как полем битвы, так и оружием в руках противника. И все это с помощью интернета, Big Data, соцсетей. А сейчас еще плюс искусственный интеллект, он не на нашей стороне.Вышло, что очень легко манипулировать людьми, можно создать внутри страны новую политическую нацию, стравить людей между собой, затем — с соседним народом.
Бессрочный бунт в красивой упаковке. Чиновник не должен сидеть в теплой ванне
— А украинцы, что они тогда говорили?— Они хотели в Европу. И они нам, сторонникам союза с Россией, говорили: «Вы рабы». Почему рабы? «Вы хотите в Россию, потому что у вас рабский менталитет. Вы же шахтеры. Шахтерами могут быть только рабы». Не имея представления о том, что такое современная шахта. Или что такое Новокраматорский машиностроительный завод, те же «Азовсталь», «Азовмаш»… «Вы же рабы, — говорили, — а мы гiднi, и мы идем в Европу, у нас будут зарплаты и пенсии, как в Германии». У нас будет война! И все предприятия закроют, отвечали мы. «Да ваши предприятия — наследие совка! Их и так нужно закрыть, мы будем разрабатывать программное обеспечение и станем крупнейшей аграрной страной мира». Вот такие были разговоры.
Элементарный развод. Мы говорили, что украинцы лишатся в итоге всего. А «майдауны» отвечали, что Запад им все даст. Этот менталитет, как, чем его перешибешь?.. Сейчас все те наши страхи стали реальностью. Идет война до последнего украинца. Просто с улиц забирают людей и отправляют на смерть. Где же ваша «гiднiсть», хочется спросить, кто из нас рабы?
И, смотрите, те же сербы сейчас в очередной раз выходят на улицы… Молодежь необучаемая просто. Каждый раз одно и то же: новое поколение подрастает и не понимает, что его же потом пустят на убой. Для меня было дикостью видеть протесты в Беларуси. Казалось бы, война рядом, посмотри, почитай. Пока сам на те же грабли не наступишь, лоб не расшибешь, урок не выучишь.
Идет когнитивная война, растет молодежь, воспитываемая искусственным интеллектом. И ей уже сложно будет что‑то рассказать, доказать. Молодые, когда выйдут на улицу, уже разбираться, анализировать не будут. Им скажут — они пойдут. Объяснять нужно сейчас.
— Идет война за души, сердца и сознание людей. Наш Президент постоянно об этом говорит.
— Годами шло расчеловечивание людей Донбасса. Майдан же не просто так взялся, не просто же так люди пошли убивать друг друга. По сути, человек мог поехать в командировку и попасть в эту «движуху» на Майдане, то есть всего нескольких дней хватило, чтобы он оказался по ту сторону.
Власти должны понимать, как это устроено, не сидеть в теплой ванне, так скажем. Наших руководителей, Лукашенко, Путина, поставили в один ряд с Каддафи, Милошевичем, Саддамом Хусейном. То есть следующими на очереди должны стать наши государства. Вообще, цель всей этой технологии — имплозия, внутренний взрыв, схлопывание страны вовнутрь.Это очень эффективная технология, позволяет сносить целые государства, создавать новые народы и заставлять воевать между собой. Делают из руководителя «диктатора», изучают столпы общества, на которых держится государство, атомизируют народ, собирают его в рои и этими роями атакуют столпы. И постоянно отслеживают все эти графики, поддержку народа вот этих столпов… Там целая схема.
Они всему этому учат, есть методички, видеоуроки. В Украине все это было в открытом доступе в интернете. То есть август 2013 года, в YouTube выложены ролики, где сидят группы по 15−20 человек и обсуждают, как они будут делать революцию. В свободном доступе выложены методички, как финансировать революцию, как снимать протест, как снимать похороны. Где были спецслужбы, не знаю. Как правило, жертва понимает, что она жертва, когда уже поздно.
Противник играет вдолгую, он просто подождет, когда вырастет новое поколение и придут новые политики.Будет использовать против нас те же межнациональные вещи. Принцип «разделяй и властвуй» никуда не делся.
Кадры из документальных фильмов Максима Фадеева «У края бездны», «Призраки. Солдаты забытой войны». — И бороться со всем этим вы пошли, взяв камеру…
— Да, была надежда, что люди опомнятся. Может, мне таланта не хватило… Надо понимать, с той стороны ведется бессрочная творческая война, в которую вовлечены десятки тысяч, сотни тысяч людей, творческих людей: дизайнеров, инфографиков, пиар‑агентств, журналистов, расследователей, режиссеров и так далее. Все очень красиво сделано и упаковано. Но те, кто строит наши вертикали власти, они в этом вообще «не волокут». Ну пиар, ну упаковка. Какая разница, какого там цвета шарфик, например.
Кстати, недавно вышла книга одного из сотрудников ОБСЕ, в которой он рассказывает о своих впечатлениях от миссии (он был в Донбассе с 2015 по 2022 год). Говорит, что с самого начала увидел, что ОБСЕ не нейтральная организация. Еще у Киплинга написано, что мы для них не люди. Их задача — нас эксплуатировать и все забрать. Посмотрите на Украину:
то, что Гитлер так старался забрать и не смог, сейчас украинцы отдают врагу сами и умирают за это.Умирают, чтобы их дети не говорили на русском языке, чтобы их женщины навсегда выехали из страны, чтобы их ресурсы, недра, земли, предприятия забрали… Отдали уже все, в том числе будущее целых поколений…
О военной кинохронике и почему мы кастрируем сами себя
— Кто‑то взял автомат в руки, а кто‑то — камеру...— Камера сейчас становится тем же оружием, эффективным. Еще Сталин говорил, что один документальный фильм — это несколько дивизий. Поэтому нужно снимать и нужно уметь снимать те же боевые действия. Снимать нужно все, показывать, быть может, не все. Но это кинохроника, архив. Это очень важно. К сожалению, знания, как и зачем снимать войну, полностью утеряны после Великой Отечественной войны.
Вы просто сравните, сколько таких материалов есть у противника и у нас. Посмотрите, какое количество и какого качества контент создают те же азовцы, украинское нацподразделение. Они даже издают детские книги, проводят марафоны, конкурсы, ток‑шоу, снимают документальные и художественные фильмы…
А что за последние 35 лет сняли мы? Что в кинотеатрах идет? Я уже не говорю о детских фильмах. Сколько фильмов об СВО выложено на наших стриминговых платформах и в западных онлайновых кинотеатрах. Сколько фильмов идет в кинопрокате. Документальный фильм о боевой авиации вышел в украинских кинотеатрах, в российских на первых местах рейтингов фильм «Жизнь по вызову»…
Нужно признать, что, к сожалению, в этой креативной войне нас обыгрывают в десятки раз. Поэтому молодежь и выходит на все эти протесты…
— Террористы занимаются воспитанием детей… Ужас, бред какой‑то.
— Это не бред. В третьей штурмовой бригаде (бывший полк «Азов», теперь уже ставший корпусом) есть должность креативного директора, зама по креативной работе. Есть офицер по маркетингу и рекрутингу. Или посмотрите, как ИГИЛ снимал боевые действия. Одни из лучших рисковых съемок. И не запретами в своей работе мы должны решать проблему, а подходить к этому более профессионально творчески, креативно.
Всего 7 процентов решается на поле боя, остальное — творческими людьми, дизайнерами, веб‑дизайнерами, журналистами и так далее.Да, мы научились дроны сбивать, но нужно уметь и промты делать.
— Вы сказали о важности кинохроники, работы кинодокументалистов, фиксации современности. Как это должно быть, кто этим должен заниматься?
— Прежде всего этим должны заниматься специалисты. Ситуация очень сложная. Смотрите, и Советский Союз, и фашистская Германия уделяли первостепенное значение кинохронике. Документальная хроника считалась одним из топовых средств пропаганды. На самом деле ничего не изменилось, но у нас все это понятие было утеряно, как понятие идеологии. В СССР и у противника идеологический блок был, скажем так, вынесен отдельно от армии.
Наши военкоры, военные операторы, хотя и являлись офицерами фронтовых киногрупп, были выпускниками ВГИКа и других профильных вузов. И самое главное — они получали задачи на съемку из Москвы, из главка кинохроники. А командование предоставляло им нужные средства, возможности для выполнения заданий.Так и в Германии. Всем известно о ротах пропаганды. Они находились, по большому счету, в оперативном подчинении у вермахта, разведки, а идеологически управлялись Геббельсом и министерством пропаганды и просвещения. Всех командиров рот пропаганды лично Геббельс назначал.
Сейчас армия как бы взяла это на себя, но пресс‑офицер или зам по идеологии не очень понимает, как все это устроено, как это делается. Они на другое заточены. Мы общались в нашем Министерстве культуры с представителями Министерства обороны, у них даже в регламенте не прописан кинодокументалист, нет механизма взаимодействия с ним. Вот они понимают, кто такой блогер, военкор, тележурналист, а кто такой военный кинодокументалист — нет. Но это совершенно разные принципы воздействия, разные принципы съемок. Невозможно снять документальный фильм, находясь в пуле с 40 другими журналистами, не на передовой, к примеру. И снимать фильм можно и год, и 10 лет. Выходит, что здесь мы сами себя кастрируем.
Лишь бы не было войны…
— Ценность ваших работ в правдивости. В фильмах вы не даете свою оценку происходящему, не учите командиров воевать. Позволяете зрителю самому думать, чувствовать, делать выводы.— В этом наш подход и был. Дать людям возможность пережить то, что они не могут себе даже представить. Думаю, не так много было фильмов, где можно идти за спиной у штурмовика во время штурма или зачистки здания.
И ты показываешь: вот боец, вот гражданские, с которыми этот боец сталкивается. Вот бабушка, которая давно не ела, не пила и которую такой же изнеможенный молодой солдат выводит в относительно безопасное место.Для понимания: на момент боевых действий в Мариуполе находилось 350 тысяч жителей, можно было написать о каждой судьбе 350 тысяч книг, снять 350 тысяч фильмов. Поэтому я и говорю, что ни одним видом искусства невозможно показать, что такое ВОЙНА… Большинство людей ведь не знают, что это, нет при воспоминании холодка по спине. А у моих бабушек это было, не просто так всегда говорили: «Лишь бы не было войны, лишь бы не было войны». Ушли люди, которые помнили, пережили, ушли прежде всего из политики — и вот она, война, у порога. Теперь это наша реальность.
— Одни критики говорят, что вашим работам не хватает драматургии, другие называют их оружием массового поражения…
— Воздействие от нашей картины, конечно, очень сильное. Особенно при просмотре в кинотеатрах. Мы такого и не ожидали. Разное наблюдали. Было, что люди после фильма минут 10 — 15 просто молча сидят в каком‑то трансе, весь зал, или аплодируют стоя 15 — 20 минут. Не знаю, как это назвать. Наверное, люди впервые увидели, что такое война, и осознали, насколько она близко. Увидели, какой ценой достается Победа. Через что проходят солдаты и мирные люди.
Это пропаганда? Пропаганда. И она работает. Нужно искать инструменты, наш фильм — один из них. И показывать нужно не ТТХ какого‑то оружия, количество чего‑то сбитого, а человека, взгляд человека на происходящее. Много нюансов, это отдельная тема.
— Как считаете, мы до конца понимаем, кто противник и какой он?
— В том‑то и дело, что не понимаем. А люди, которые не в теме, тем более. Неопределенность противника, пожалуй, одна из ключевых особенностей войны нового типа. И действуют они не напрямую, делают так, что мы воюем сами с собой.
Приведу пример с киевского Майдана. Там разные группы протестующих финансировались разными структурами, курировались посольствами Великобритании, Голландии, США. И был момент на этапе эскалации (к слову, даже когда власти идут на уступки, должна произойти эскалация), когда различные не связанные между собой группы протестующих все пришли на Европейскую площадь одновременно с одной целью («О! А вы тут шо робытэ?») и с нее двинулись на штурм парламента, и три эти группировки (я читал их воспоминания) пришли в одно и то же время в одно и то же место. Не зная друг о друге, сошлись в одну точку с одной целью.
— Вы ведь определенную сторону занимаете и кого‑то, наверное, даже люто ненавидите за это все. Но в ваших фильмах нет ненависти, не видела я ее и у людей Донбасса. Украина же даже детей воспитывает в ненависти… И она не понимает, что в первую очередь себе плохо делает, себя добивает.
— К сожалению, да, им внушили, что смысл их существования — ненависть к русским. И вот этот лозунг «Украина превыше всего» — чисто нацистский... Сейчас она полностью в руках противника.
В Донбассе в 2016 — 2022 годах многие люди так рассуждали: «Казалось бы, ну сколько можно? Давайте уже как‑то помиримся. Живут же Приднестровье, Германия Восточная и Западная, давайте и мы». Наши люди простили ту сторону, попустило, хотя тех же детей с нашей стороны погибло намного больше.
Но им не дают возможности подумать, их постоянно накачивают ненавистью. Сама война очень тяжело идет по многим причинам. Потому в нынешних обстоятельствах — либо осознание и обоюдное покаяние народов друг перед другом, либо уничтожение одной из сторон. Либо, опять же, определить реального противника и начать воевать с ним.
— Вы, как ни крути, пропагандист. Причем очень талантливый, это огромная сила. Таких людей враг убирает…
— Ну да. Они над этим работают. Но тут не застрахуешься. Бузину одним из первых убили, потом — Татарский, Даша Дугина… Они нас изучают очень серьезно, тренинги всякие проводят. Сейчас, к примеру, изучают, как нанести максимальный урон российским железным дорогам. Неизвестно, сколько ДРГ уже здесь и действуют годами. А мы на них так снисходительно смотрим, отпускаем отмороженных нациков.
— Лично я очень жду ваш фильм в Минске. Хотелось бы, чтобы и белорусы посмотрели, прочувствовали, поняли.
— Я только за. Уникальность нашего фильма в том, что он снят обычным народом, про обычный народ и для обычного народа. Время сейчас такое, людям стоит посмотреть и понять, что может быть, если «просто попрыгать на Майдане»… Да, у Януковича решимости не хватило. У вашего лидера хватило, он взял автомат и вышел на улицу. А у нас не смог президент все это остановить, то ли счета в банках повлияли, то ли компромат какой‑то у западных товарищей, то ли еще что. Теперь страна умывается кровью. Страны, по сути, больше нет.
gladkaya@sb.by
t.me/lgbelarussegodnya