"Мама в ужасе смотрела на мои руки, которыми я колола кур". Как я работала на птицефабрике

Я считала для себя крупным везением, когда моё официальное трудоустройство на одну из крупных птицефабрик России в качестве санитарного ветеринара было одобрено и менеджером по персоналу, и заведующей ветеринарным блоком. Зарплата предполагалась достаточно высокая, от 65 000 рублей в месяц и выше, трудоустройство официальное, по трудовой книжке, со всеми пенсионными начислениями, больничными и отпусками, график работы – пятидневка. Именно такой график я считаю идеальным, чтобы успевать отдыхать и не «заработаться». А уж орнитология уже давно представляла сферу моих интересов.

Для начала, спустя несколько дней после собеседования с менеджером по персоналу и ветеринарным врачом, мне предстояло пройти медкомиссию в одном из медицинских центров города, где была договорённость с несколькими крупными компаниями, которые назначали соискателям на должность и сотрудникам регулярное медицинское обследование.

Связь я держала с менеджером по персоналу. Спустя несколько дней, она позвонила мне и сообщила, что медицинское заключение положительное, и я могу выходить на работу.

Первый рабочий день: знакомство

На проходной меня и несколько других недавно устроившихся работников (все они, кроме меня, оказались мужского пола и претендовали на другие должности) встретили менеджер и несколько охранников. Рюкзак мне пришлось оставить на охране, с собой можно было проносить только маленькую сумочку, да и ту осмотрели внимательнее, чем в аэропорту. Проносить с собой еду, воду, косметику и крема нельзя, можно «только всё самое необходимое» (телефон, очки, ключи, проездной, кошелёк). Так что сумки досматривают у всех сотрудников на входе и на выходе. Чтобы пройти через КПП, нужно было надеть каспер (специальный защитный комбинезон белого цвета, напоминающий СИЗ), ввести в специальный аппарат свои ФИО и несколько секунд «позировать» перед аппаратом, пока он не запомнит твоё лицо. Только после этого все мы вошли на закрытую территорию птицефабрики и медленно двинулись следом за менеджером по персоналу Еленой, как утята за мамой-уткой, в административное здание.

Выглядело всё вокруг масштабно и шикарно – громадный внутренний двор и целая куча разного рода зданий, домиков и огромных очистительных сооружений, и, что особенно порадовало – полное отсутствие какого бы то ни было запаха.

В просторном чистом офисе нам всем выдали результаты нашей медкомиссии и провели инструктаж по безопасности. Как выяснилось, работа на птицефабрике считается опасной. Тут мне довелось узнать и про оголённые электрические провода, которые можно случайно задеть, и про химикаты, которые могут быть распылены в воздухе во время дезинфекции, дезинсекции (избавление от насекомых) и дератизации (избавление от грызунов), а также про весьма опасные конструкции с острыми шестерёнками для автоматической подачи корма и отвода помёта. Рассказали про какую-то канавку с двигающимися острыми краями внутри, через которую лучше не ходить, несмотря на перекинутый через неё мостик, иначе «засосёт внутрь, можно потерять ногу».

После инструктажа и подписания необходимых бумаг все вместе, гуськом, под моросящим противным дождём, мы отправились на склад. Пожилая женщина через небольшое узенькое окошко выдавала нам огромное количество одежды и обуви на каждого – 3 спецовки, включая комбинезон, 2 футболки серого цвета, резиновые сапоги и шлёпанцы, ботинки и кроссовки. Всё это сложили в огромный чёрный мешок и отправили меня снова в административное здание, только уже в другую дверь, объяснив, как там найти женскую раздевалку. Ключ от своего шкафчика я должна была всегда иметь при себе.

Если вошла в эту раздевалку я элегантной женщиной, то вышла рабочим в спецовке, которая оказалась на 1-2 размера мне велика. После знакомства с ветврачом Флюрой и её заместителем Гульназ, я должна была сдать телефон пожилой прачке на обработку УВЧ, а сама прошла дальше, в душевое отделение, где у меня снова появился ещё один шкафчик. Раздевшись донага, я должна была войти в железную, автоматическую кабинку душа. Дверь за мной закрылась, и со всех сторон меня окатили струи воды, после чего дверь открылась уже в другое помещение, где меня ждал обычный душ с полагающимися для мытья фабричным шампунем, гелем для душа и полотенцем. После душа в уже третьей раздевалке меня ждал третий шкафчик, где нужно было расстаться с последними своими вещами… Да, даже с бельём, и надеть на себя другое бельё, любезно выданное мне птицефабрикой. Итак, надев на себя фабричные трусы, бюстгальтер и носки, а также уже другую, новую спецовку с комбинезоном, я наконец получила обратно свой телефон, благоухающий кварцем.

Заместитель ветврача Гульназ и я надели наши фабричные резиновые сапоги и снова вышли на улицу в сторону одного из зданий. В том, другом здании, куда мы вошли, вновь сменив обувь, на этот раз на фабричные кроксы (мне пришлось надеть какие-то «местные», потому что «своих» не выдали), было невыносимо душно, пахло побелкой. Облупившиеся старые стены и потолки, валяющиеся повсюду под ногами шланги и торчащие со всех сторон провода настолько сильно не сочетались с автоматическими проходными и автоматизированными кабинками душа, что я немного растерялась.

Наконец, Гульназ ввела меня в местную «ординаторскую» или «комнату отдыха», где меня встретили другие ветеринарные санитары, вернее, санитарки, потому как среди них не было ни одного мужчины. Галина, Алина, Венера, Катя и Галия уныло сидели в своих спецовках на огромных металлических решётках, которые, как выяснилось позже, служили поддонами. В комнате было страшно душно, пахло побелкой. Здесь же находилась ванная, куча каких-то вёдер, бочек, железных тачек.

Оставив меня с моими новыми коллегами, Гульназ ушла.

Я начала расспрашивать девушек, как им нравится работа и какие такие неведомые факторы и опасности подстерегают нас на этом пути, на что мне весело и со смехом ответили, что во время вакцинации кур – а это основное, чем нам предстоит заниматься, – часто промышленный огромный шприц попадает в обнажённые руки санитарок. Они задрали рукава спецовок и показали мне раны и шрамы, оставленные этим шприцем. Венера рассказала, что получила укол вакцины в локоть, после чего у неё случился анафилактический шок, после которого её на скорой увезли в больницу, и она целый месяц просидела на больничном, а потом вернулась на работу. 

«Дело житейское, ты тоже привыкнешь, не надо бояться!» – почти в один голос напутствовали меня мои новые коллеги, но я уже не могла не бояться. 

Меня терзал вопрос: почему ни Елена, ни Флюра ещё при первом знакомстве не предупредили меня о такой опасности, как эти промышленные шприцы, и как так получается, что шприцы попадают в санитарок? Для меня как для ветеринарного фельдшера, работавшего прежде в стерильных городских ветклиниках, это звучало невероятно дико. Если бы в наших клиниках ветврач или фельдшер, вакцинируя кошку или собаку, «промахнулся» бы уколом, это сочли бы высшей степенью непрофессионализма и отстранили бы от работы. А здесь, на птицефабрике, это, получается, норма?

У ветеринарных санитаров птицефабрики были две большие радости, кроме зарплаты, и одна из них – бесплатный обед за счёт компании, на который меня и отвели, потому что время стукнуло уже обеденное. Кормили плотно, от второго мне даже пришлось отказаться. После еды, когда ещё шло обеденное время, мы вернулись с коллегами в ту самую комнату. Мне объяснили, что сейчас свет выключен, чтобы птицы, особенно цыплята, могли поспать, и нам тоже можно отдохнуть. «Ложись и спи!» – говорили мне, несмотря на моё недоумение. Девушки легли прямо на металлические поддоны и преспокойно заснули. Несмотря ни на духоту, ни на жёсткость и явное неудобство этих импровизированных «кроватей», ни на мух, которые не давали покоя ни на обеде, ни в «комнате отдыха». И как тут у них дезинсекцию проводят, если повсюду столько мух?

«На сахар»

«Альфия, ты уже ходила на сахар?»

В ответ на моё недоумение, коллеги принялись смеяться. Поение суточных цыплят здесь называется почему-то «ходить на сахар». Происхождение этого термина так и осталось для меня загадкой. «Сахарные» цыплята? Или речь о добавлении глюкозы в их питьевую воду? Мне этого так и не объяснили.

После двух часов дня мне предстояло именно это. Спецовку надо было снять, оставшись в фабричной серой футболке, потому что цыплят содержат при температуре 33°С, «вооружиться» шерстяными перчатками, поставить ведро на тяжёлую железную промышленную тачку и отправиться в зал номер такой-то.

Атмосфера в зале душная, ещё душнее, чем в «комнате отдыха». На фоне равномерного электрического гула слышен писк невероятного множества цыплят. Алина, Катя и я (остальные ушли в другой зал) наполняем из шланга бочку водой, потом достаём из ведра антибиотик, ещё один антибиотик, глюкозу и синьку, разбавляем всё это в воде, берём в руки банки, и вместе с тачкой и бочкой отправляемся вдоль рядов клеток с суточными цыплятами. Необходимо отогнуть клетку… Здесь я снова удивилась: на птицефабрике с автоматизированными душевыми кабинами и проходниками оказались допотопные клетки, сильно неудобные. Железные дверцы держатся за счёт тугих неудобных крючков. Приходится напрягать огромную физическую силу, чтобы эти клетки хоть как-то отгибать или открывать. Мне с моим маленьким весом приходилось порой висеть на дверце всем своим телом, чтобы она наконец открылась. Увы! Я сразу поняла, что мне не сравниться с коллегами по скорости работы. С завидной лёгкостью они просовывали в клетку только одну руку: ею открывали тугие крышки с банок-поилок, зачерпывали из бочки воду с антибиотиками и синькой, снова закрывали эти тугие крышки и переворачивали банки, чтобы вода стекала в специальное блюдце, возле которого уже собирались несчастные цыплята.

В каждой клетушке цыплят великое множество, а клетки им явно не подходят. Только на небольшой подстилке они могут стоять и ходить спокойно, в клетках у них часто застревают лапки. Птенцы отчаянно пищат, пытаясь освободиться, но освобождать их, как мне сказали, «не наше дело, пусть этим птичницы занимаются». Я всё равно освобождала, потому что видела, что случилось с теми, кого вовремя не вытаскивали, – они калечились, ломали лапки, начинали хромать, и это в лучшем случае. Довольно часто цыплята, попав в железную ловушку, просто умирали мучительной смертью, так и не добравшись до воды. Я вынимала из клеток застрявшие жёлтенькие трупики и клала их поближе к воде в надежде, что птенчиков ещё можно спасти. Вспомнились слова Гульназ: 

«Отвыкай! Если в ветеринарных клиниках будут бороться за каждое животное, то здесь никто не будет выхаживать и лечить ослабленного или покалеченного цыплёнка».

Да, «ветеринария» на птицефабрике имеет весьма мало общего с той ветеринарией, к которой я привыкла. Птицы и птенцы здесь – не домашние любимцы, они тут – мясо. И вся работа поставлена на поток. Здесь важна физическая сила и скорость работы, а вовсе не ветеринарные познания в области орнитологии. Кому они тут нужны… Кого я собралась тут лечить?..

Как вакцинируют кур

После цыплят меня повели в зал ко взрослым курам, чтобы показать, что делать необходимо уже с ними.

Я увидела в точности такие же клети, битком набитые курами. Слава богу, температура и влажность здесь сильно ниже, а клетки открываются сильно легче.

Работу нужно было выполнять втроём: одна ветсанитар открывает клетку и хватает курицу за хвост, перехватывает за ноги и подаёт её второй вниз головой, вторая колет её в грудку двойным промышленным железным шприцем, третья – ещё одним таким же, но одинарным шприцем, и тотчас запускает «потерпевшую» в другую клетку. Здесь тоже важна скорость и больше ничего. Работа автоматическая, и стоящие со шприцами санитарки напрямую признаются, что «засыпают».

Неудивительно, почему они тут все ранятся и колют друг друга этими промышленными шприцами. Скорость здесь важнее безопасности. На цыплят пофиг, на кур пофиг, на людей тоже пофиг, тут все «мясо» – главное, чтобы работа делалась побыстрее. Быстрее, быстрее, ещё быстрее, кто быстрее всех делает, тот и молодец! Своими синяками, царапинами и шрамами здесь хвастаются, как боевыми ранами.

Я оказалась трусихой и, подавая кур, тормозила в скорости, стараясь, прежде всего, не получить промышленным шприцем в локоть, а такая опасность оказалась более чем реальна. Мне очень не хотелось уехать на скорой, как Венера с анафилактическим шоком, и потом целый месяц пребывать на больничном. Разве высокая зарплата может полностью компенсировать ежедневно умышленно причиняемый вред здоровью?

На следующий день

Рабочий день начинается на фабрике рано утром, но пока проходишь все эти пропускники, души и переодевания, уже просыпаешься окончательно. В 8 утра все санитары в спецовках собираются у Флюры, которая распределяет фронт работ для всех, кто пойдёт «на сахар», а кто «на укольчики». Все старательно просятся «на сахар», видимо, «укольчиков» тоже всё-таки побаиваются, хоть и не признаются в этом.

Для меня же оба вида работ по нежелательности оказались «на одно лицо». В конце второго дня в душе, когда мы уже смывали с себя пот, чтобы пойти переодеться в первую спецовку, а затем и в свою обычную одежду, коллеги посмеивались над моим телом, «разукрашенным» бесконечными синяками, ссадинами и порезами. 

«А у нас такого уже нет!»; «Ничего страшного! Привыкнешь!»; «Привыкай», – напутствовали меня.

Но «привыкать» уже как-то не очень хотелось, а «добрый совет» дома ходить в рубашке с длинным рукавом, чтобы мама не заметила моих производственных травм, меня несколько смущал.

Мама, конечно, была в самом деле в ужасе, когда смотрела на мои руки. Ощущение складывалось такое, будто меня регулярно избивают, а виной всему – всё те же цыплячьи клетки, повреждающие и пережимающие сосуды на руках.

«Это наше профессиональное! – объясняла мне Галия. – У меня уже три пальца атрофировались, я их вообще не чувствую!»

Перчатки промокают насквозь, все пальцы в синьке, руки в синяках и ссадинах – но это считается нормальным. Зато на следующий день я уже не отказалась от второго и съела всё, что дали. И на железном поддоне дремала, прикрыв глаза спецовкой. Мне стало понятно, до какой степени надо себя загнать, чтобы спать на железном поддоне стало нормой.

Увольнение

Когда я объявила о том, что мочи моей больше нет и я увольняюсь, я не создана для этой работы, меня принялись отговаривать всем коллективом. Суточные цыплята подрастут, и зверских клеток не будет, говорили мне, и я привыкну сама и больше не буду раниться, и спартакиады у них проходят, где можно водку пить. А за выходы на работу в выходные дни (субботу или воскресенье) идут дополнительные выплаты. В выходные всегда кто-нибудь выходит. Ни моё нежелание «уколоться» промышленным шприцем, ни синяки и ссадины не сочли слишком серьёзными, и мне пришлось сослаться на астму. Вообще-то, у меня не настолько серьёзная астма, чтобы мешать мне работать при высокой влажности или заставлять меня как-то реагировать на пух и перо, но именно она стала решающим аргументом, по которому мне всё же разрешили уволиться.

Не обошлось, правда, без криков, обвинений и выяснений, кто виноват и что делать. Я оказалась виновата в том, что хочу уволиться, менеджер по персоналу – в том, что приняла меня на работу сразу по трудовой, а не по ГПХ, не известив даже о такой возможности. Заведующая складом также оказалась крайне недовольна, принимая назад все спецовки, бельё, носки и обувь. Мне пришлось постирать под раковиной не только бельё, но и кроссовки, прежде чем она приняла их назад.

Общая мрачная атмосфера скрасилась только моей внезапной встречей с главным ветеринарным врачом, который оказался на фабрике даже главнее Флюры, но о моём устройстве на работу знать не знал так же, как и я ничего не знала о его существовании. Услышав о моём увольнении, он начал предлагать мне работать на птицефабрике уборщицей. Я ответила, что мне с двумя высшими образованиями как-то стыдно работать уборщицей, на что он чрезвычайно удивился и воскликнул: 

«Так вы ветеринар? Что же вы сразу не сказали! Что вы тут вообще потеряли?» 

Я узнала от него, что мне следовало обратиться в государственную ветеринарную станцию, и тогда меня могли бы приставить в ту же птицефабрику, но уже не санитаром, а кем-то вроде Гульназ или Флюры – сидеть в офисе за компьютером и руководить рабочим процессом. Или ещё куда-нибудь. А я молчала и вспоминала моих, теперь уже бывших коллег, которых мне было очень жалко. Они напоминали мне застрявших в решётках цыплят: одни сбежались ради высокой зарплаты, другие – ради сахарного питья.

---

---