«В России сложно отделить преступление от предпринимательства» // Интервью с Андреем Князевым

Московской коллегии адвокатов «Князев и партнеры» в этом году исполняется 20 лет. Редакция «Закон.ру» поговорила с основателем коллегии Андреем Князевым. Он рассказал, с чего начиналась работа коллегии, как изменился юридический рынок за годы существования фирмы, какие проблемы есть сейчас в уголовном преследовании бизнеса и в юридическом образовании.

 

— Вашей фирме исполняется 20 лет. Как поменялся юридический рынок за это время?

— Я бы сказал: «Верните мне мой 2003-й!» – ведь тогда мы наблюдали бурный рост экономики. У предприятий и людей было больше денег и возможностей – экономика росла. Тогда наблюдался взрывной спрос на правовое сопровождение предпринимательской деятельности, сделок, на открытие предприятий, а не на ликвидацию и банкротство. Так что для юристов и адвокатов было огромное поле для работы, многие открывали свои юрфирмы. Настрой был оптимистичный.

Зарубежный юридический рынок не был закрыт для нас — мы ездили на конференции, иностранные юристы приезжали и к нам. Это принесло огромную пользу, ведь тогда наш рынок был очень молодым, и мы многому учились у зарубежных коллег. Сейчас же такое взаимодействие затруднено по понятным причинам, теперь мы переориентируемся на совершенно другие зарубежные рынки. По моим наблюдениям, юридический рынок стал идти по нисходящей уже после 2014 года. Тем не менее, настоящее время предлагает определенные вызовы и открывает новые возможности для роста и развития, нам необходимо не бояться меняться и продолжать работать достойно и ответственно даже в таких условиях.

— Расскажите, с чего вы начинали свою профессиональную карьеру?

— Как и многие, я начал работать еще во время учебы на юридическом факультете МГУ. Сначала следователем, а как только получил диплом и сдал экзамен, то вступил в межреспубликанскую коллегию адвокатов. Практически сразу я задумался о создании своей коллегии. Начал с небольшого кабинета, объединился с двумя сотрудниками — мы с ними до сих пор работаем вместе. Со временем команда продолжила увеличиваться, помощники выросли и «обросли» уже своими помощниками и так далее.

— Какая практика у вас была изначально?

— Уголовно-правовая, но постепенно количество доверителей увеличилось, круг запросов расширился, мы стали работать и с коммерческими, и с корпоративными, и наследственными делами, и c другими общегражданскими спорами. И направление защиты бизнеса от уголовного преследования в таком масштабе, я думаю, существует только в России. У бизнеса в других странах, в основном, другие потребности. Наш же бизнес не без причины беспокоится о том, чтобы правоохранительные органы не проверили, не закрыли компанию, чтобы не изъяли имущество и так далее. Эти практики до сих пор основные в нашей коллегии и занимают примерно 70% нашего времени и дохода.

Из-за особенностей работы правоохранительных органов, которым, зачастую, сложно отделить преступление от предпринимательства, нам приходится присоединять специалистов и по гражданскому праву, и по банкротству, и по другим направлениям для решения проблемы в комплексе. Мы все чаще работаем и с теми, кого еще не привлекли – они обращаются, чтобы провести уголовно-правовой аудит, выявить возможные проблемы, претензии со стороны правоохранительных органов. А у нас, к сожалению, так все устроено, что претензии могут и на ровном месте возникнуть.

— Что было самым сложным, когда вы учреждали фирму?

— Каких-то больших трудностей я не помню. Сейчас все сложности, какие возникали тогда, кажутся мелочами. Да, было сложно рисковать, давать рекламу, вкладывать деньги, передавать работу другим. Я хотел, чтобы фирма, хоть и названная моим именем, ассоциировалась не только со мной, а с определенным качеством юридических услуг, уверенностью и стабильностью. Между прочим, за все время существования, мы ни разу не переезжали. В этом офисе мы 20 лет. Мне кажется, это тоже определенный признак стабильности. Клиенты всегда могут нас найти.

Раньше было много грамотных юристов и адвокатов, но условий для работы, навыков клиентского сервиса практически не было. И когда начался переход на рыночные отношения, не все смогли научиться soft skills, понять, что людям от юриста нужна не только сухая консультация. Часто, клиенты не в меньшей степени хотят, чтобы их просто выслушали, вовремя ответили, проявили эмпатию.

— Когда вы поняли, что ваш юридический бизнес развивается?

— Я в числе первых начал вкладываться в интернет-рекламу и сайт, поэтому бизнес начал расти сразу. Свой сайт давал большое преимущество. Тогда многие опытные юристы еще не понимали, зачем он нужен. Адвокаты привыкли, что они снимают помещение возле суда и клиенты к ним сами приходят.

Я же первые три-четыре года активно продвигал себя в сети. Потом появились и другие каналы. Например, я начал участвовать в телепередачах. Сейчас этого меньше, зато возникло множество других способов продвижения на рынке.

— Если бы вы сейчас открывали фирму, что было бы самое сложное?

— Сложностей было бы больше, если бы я решил организовать юридическую фирму сейчас. Тогда моего опыта было достаточно, потому что рынок был не таким конкурентным. Многое давала моя молодость и наглость. Сейчас, выходя на рынок, я бы лучше влился в серьезный коллектив, проработал там лет пять и только потом задумался, открывать свою фирму или нет. У меня это осознание пришло быстро, а сейчас я был бы более осторожен. Сейчас надо открывать свою фирму, только если есть какая-то уверенность и хотя бы небольшая клиентская база.

—То есть, у вас не было клиентов, когда вы открывали фирму?

— Какие клиенты в уголовном праве? Только если разовые.

— Улучшилась ли ситуация с уголовно-правовыми рисками для бизнеса за то время, пока вы ведете свою практику?

— Стало меньше беспредела. Но возможности преследовать бизнес с точки зрения закона были и остаются. И одна из главных проблем — выборочное правосудие: Петров делает, а Иванову –нельзя. К ООО «Ромашка» нет претензий, а к ООО «Везунчик» – есть. Скорее всего, оба нарушают, но претензии только к одному. Где-то на мелкие нарушения закрывают глаза, а где-то — применяют несоразмерные этим мелким нарушениям санкции. Например, когда из-за продажи пачки сигарет несовершеннолетнему закрывают три магазина. Такое выборочное правосудие рождает в обществе чувство несправедливости.

— Но ведь на уровне Верховного суда часто выходят разъяснения, что не надо предпринимателей помещать в СИЗО, что надо ограничить преследование по предпринимательским статьям. Ничего не меняется?

— В СИЗО стали сажать меньше. Но наказания во многих случаях связаны с лишением свободы. Мне же кажется, что надо наказывать рублем, особенно тех, у кого есть активы. Зачем сажать человека на несколько лет за имущественные преступления? Я не уверен, что этим достигается социальная справедливость. Потерпевшему ведь не важно, будут ли виновника кормить баландой на протяжении десяти лет или нет, ему хочется вернуть деньги, получить возмещение. У нас почему-то это на последнем месте. Судья дает срок и пишет — за всем остальным обращайтесь в гражданское судопроизводство. То есть, лишить человека свободы на десять лет судья может, а деньги вернуть — нет.

Когда мы говорим о защите бизнеса, вопрос о защите потерпевшей стороны тоже возникает. На практике были случаи, когда у людей или предприятий действительно украли деньги, но невозможно или крайне сложно добиться возбуждения уголовного дела или привлечения к ответственности.

— Есть ощущение, что в российской уголовно-правовой практике адвокатам делать нечего. Если решили кого-то посадить, то посадят. Какова роль юриста по уголовным делам?

— Как говорил мой знакомый адвокат: «Если ты дошел до суда, то мы уже проиграли». Действительно, возможность что-то изменить или сделать есть в подавляющем большинстве случаев до момента передачи дела в суд. Значит, надо прилагать больше усилий, чтобы твой клиент не попал в такую ситуацию, действовать на опережение, проводить профилактику. Это вопрос и к судебной системе. Почему-то судьи очень пристально смотрят на оправдательные или мягкие приговоры. Их проверяют, отменяют, а любая отмена —это минус судье. Получается, что легче сказать: «Виноват — получи, не виноват — получи условно». Недаром в судах присяжных больше оправданий. Но по экономическим составам они не действуют.

Не то, что к адвокатам — к экспертным мнениям не прислушиваются. Однажды мы предоставили заключение профессора МГУ, у которого судья училась. И она все равно не приняла его во внимание.

— Нужно ли расширять суд присяжных на экономические преступления?

— Я бы вводил суды присяжных по как можно большим составам. Сейчас это практически единственная надежда, так как присяжные более-менее независимы. Даже по гражданским делам можно вводить присяжных. Ведь бывают очень несправедливые решения. Люди у нас довольно грамотные, могут понять, что хорошо, а что плохо. А судья в случае необходимости им может что-то разъяснить по процессуальным вопросам.

— Какие у вас планы по дальнейшему развитию фирмы?

— Моя миссия и главная задача как руководителя — создать удобное место для работы адвоката, предложить перспективу развития: удобный офис, доверители, информационная поддержка, сплоченный и доброжелательный коллектив. У нас очень маленькая текучка, новых адвокатов мы берем в основном из наших помощников. Я бы хотел, чтобы бизнес развивался, но оставалась относительная свобода, самостоятельность и устойчивость на рынке. И главное сейчас, чтобы хуже не было. Я не пессимист, но реалист.

— Материальные условия — это только часть атмосферы. Но бывает, что и в идеальном офисе атмосферы нет. Должна же быть еще какая-то составляющая?

— Конечно. Мы проводим тим-билдинги, корпоративы, даже сотрудничаем с психологами. Это важно, потому что сейчас встречается не только юридическая, но и психологическая безграмотность. Выпускник может быть хорошим юристом, но его не научили, как говорить с руководителем, с судьей, с клиентом, с коллегами, как работать с возражениями. После обучающих курсов у наших адвокатов повышаются заработки от 20 до 100%. При этом, он не становится за неделю более сильным профессионалом, но он учится видеть людей, учится гибкости, пониманию истинного запроса того, кто к нему обратился. Я считаю, что первое —это чтобы мой сотрудник, коллега был хорошим человеком. А профессионализм отточить можно, в случае отсутствия начального опыта, ввиду молодости и так далее.

— В некоторых крупных компаниях есть стандартизированные системы оценки работы сотрудников, в том числе юристов. Есть ли у вас такая система?

— Нет. Это нецелесообразно. Системы оценки персонала нужны, когда в компании очень много сотрудников. А в моей фирме 13 адвокатов, я их хорошо знаю и даже знаком с их семьями.

— Как изменилось качество выпускников юридических факультетов за время работы вашей фирмы?

— Я вижу беду. Юридическое образование стало доступным, его слишком много. Не нужно столько выпускников-юристов. Не может быть так, что юристов больше, чем инженеров. При этом, количество студентов увеличилось, а количество хороших преподавателей — нет.

Юридическое образование нивелировалось: не знаешь, куда идти, — учись на юриста. Не хватает преподавателей, чтобы заложить основы на первых двух годах обучения. Студентам хочется видеть живые примеры, на кого они учатся. А уговорить практикующего адвоката преподавать сложно. В других странах это даже почетно, а у нас считается, что это только отнимает время.

Раньше профессия юриста, адвоката или консультанта уже означала, что ты хорошо зарабатывающий человек. Сейчас, на мой взгляд – это средний уровень, в основном. Даже хороший строитель может зарабатывать больше адвоката.