Закончилась величайшая вестерн-сага нового телевидения — «Йеллоустоун». На протяжении пяти сезонов (плюс два спин-оффа — «1883» и «1923») его создатель Тейлор Шеридан возрождал великую традицию Джона Форда — режиссера, воспевавшего покорение Америки как земли обетованной. Кинопоиск рассказывает, как Шеридан перенес фронтир на Юг, концепт «Крестного отца» — в Монтану, а вестерн — из чулана на Paramount+.
В киноиндустрии у Тейлора Шеридана, автора сериала «Йеллоустоун», репутация валенка и залетного ковбоя из глубинки. Он вырос на ранчо в Северном Техасе, с 14 лет пас коров и в Голливуд попал, скорее, случайно. После развода его мать набрала займов, по которым не смогла расплатиться, и выставила ферму на продажу. Шеридан был против и четыре месяца просидел у ворот с дробовиком, отпугивая риелторов и потенциальных покупателей (этот эпизод из его жизни ляжет в основу сценария «Любой ценой» — вестерна о двух братьях, которые грабят банки, чтобы отдать кредит). Когда ранчо все-таки отобрали, Шеридан, разругавшись с матерью, бежал в Остин.
Путь
В торговом центре парня с квадратной челюстью приметил агент и позвал сниматься в рекламе Montgomery Ward — крупнейшего розничного поставщика товаров для домохозяек. На пробах он повздорил с конкурентом и нокаутировал его прямо на глазах у заказчиков. «Ничего смешнее мы не видели», — так Шеридан получил роль. Он переехал в Лос-Анджелес и закрепился в индустрии. Правда, как и герои «Йеллоустоуна», все время рвался из большого города обратно на равнины: между беготней по пробам и стрижкой газонов конспектировал Кормака Маккарти и Ларри МакМёртри, пропадал у друзей — коренных американцев в резервации Пайн Ридж в Южной Дакоте и перечитывал роман Гретель Эрлих «Утешение открытых пространств», вдохновленный «Уолден, или Жизнь в лесу» Генри Дэвида Торо, о том, как хорошо обосноваться в глуши и «быть пятнышком на величественном ландшафте».
В городе первое время он трудился разнорабочим и «мужем на час».
До сорока c лишним лет Шеридан перебивался уроками актерского мастерства и ролями второго и третьего планов («Доктор Куинн, женщина-врач», «Крутой Уокер: Правосудие по-техасски», «Сыны анархии») и даже подумывал устроиться управляющим на ранчо в Вайоминге, но потом решил пойти ва-банк и на последние 800 долларов купил программу для сценаристов Final Draft. Первый же сценарий, который он разослал студиям, выстрелил.
Это был «Сикарио» («Убийца» в российском прокате) — написанный по горячим следам нарковойны в Мексике триллер о разборках мексиканских картелей и американских федералов. «Никто почему-то не говорил вслух о том, что творилось на границе. Это странно, ведь Мексика — наш ближайший сосед», — рассказывал Шеридан в интервью. Перспективный сценарий заметит продюсер «Джона Уика» Бэзил Иваник и доверит его экранизацию Дени Вильнёву. Начинающий сценарист настаивал на беспрецедентных условиях работы: никаких соавторов и сценарных комнат, продюсер и режиссер утверждают все правки с ним (в итоге они крепко повздорили из-за финала, и с тех пор Шеридан очень щепетилен при составлении контрактов).
Закономерно, что фанат старых вестернов и Джона Форда направил внимание в сторону Мексики. Где еще ему было искать дух фронтира? Кроме того, он много общался с мексиканцами, а его брат Джон Гиблер работал по ту сторону границы журналистом и написал об этом две книги — «Непокоренная Мексика: хроники власти и сопротивления» и «Умереть в Мексике: репортажи с нарковойны». Впрочем, Шеридан, как и всякий, кто знаком с «теорией фронтира» Ф. Дж. Тернера, понимает его гораздо шире: для него это не столько территории рядом с границей и даже не Дикий Запад в его старых очертаниях, сколько те части Америки, которые все еще помнят о своих корнях; пространство трансгрессии, где обычные законы не имеют силы.
Им может стать и сонное техасское захолустье («Любой ценой», оригинальное название — «Команчерия»), и индейская резервация («Ветреная река»). В обоих фильмах он скрестит жанр вестерна с актуальной социальной повесткой и достоверной репортажной интонацией. В «Любой ценой» поднимет вопрос о закредитованности фермеров; в одном из первых кадров мы видим надпись на стене банка: «На три операции в Ираке деньги есть, а спасти нас от банкротства денег нет». В «Ветреной реке» Шеридан пройдется по закону о привлечении к ответственности за изнасилования и преступления, совершенные гражданами США на территориях резерваций. Каждая его работа будет вызывать живую общественную реакцию: мэр Сьюдад-Хуареса, места действия «Сикарио», призовет бойкотировать фильм, так как тот «очерняет город», а правозащитная организация коренных народов IllumiNative, прочитав интервью Шеридана о «Ветреной реке», обвинит его в том, что он заигрался в «белого спасителя» и ставит себе в заслугу новую редакцию закона VAWA (мол, именно благодаря его фильму были приняты поправки, согласно которым американцев теперь местные органы власти могут судить за преступления в резервациях).
При всех неоспоримых удачах «фронтирная трилогия», состоящая из «Сикарио», «Любой ценой» и «Ветреной реки», вряд ли дала бы жизнь новой генерации вестернов, захватившей кабельное телевидение. «Мог ли я представить, что автор „Любой ценой“ станет создателем вестерн-империи для Paramount? Конечно же, нет», — признается Бэзил Иваник. Но это оказалось под силу новой работе Шеридана — сериалу «Йеллоустоун», саге о скотоводческом ранчо Джона Даттона, который с ожесточенностью первых переселенцев борется за свою землю в Монтане против капиталистов с Запада, коренных народов и других конкурентов. За фактурой Шеридану не пришлось далеко ходить: все детство он провел в тени ранчо Four Sixes (6666), крупнейшего в Техасе. «Иметь хотя бы одну их лошадь уже было знаком особого статуса», — вспоминал шоураннер. Это ранчо и послужило прототипом «Йеллоустоуна».
Успех
Сценарий Шеридан первым делом принес в HBO и запитчил его как «„Крестного отца“ в Монтане», но история не вызвала большого ажиотажа. По мнению руководства канала, шоу было слишком олдскульным, республиканским и «похожим на старую Америку», а «мы законодатели моды, для нас это был бы шаг назад». К тому же заявленный бюджет был неподъемным.
Стоимость серии достигала 10 — 15 млн долларов, из них 75 тыс. долларов в неделю шло бы только на обслуживание занятых в съемках лошадей.
Менеджеры были возмущены наглостью Шеридана: «Если честно, мы не понимаем, кто живет в этой богом забытой Монтане. Почему там и правда не построить гостиницы и горнолыжный курорт?» (Эту реплику Шеридан потом отдаст врагам Даттонов — бизнесменам из Калифорнии.) Его поддержал только программный директор HBO Майкл Ломбардо, запустивший «Игру престолов». Идея сделать многосерийный современный вестерн на фоне засилья городских шоу показалась ему свежей, а автор — настоящим бойцом.
Единственное, на чем Шеридан и HBO сошлись, — на роль Джона Даттона нужна большая звезда ранга Роберта Редфорда. Шеридан предложил Кевина Костнера, но канал вяло отреагировал на его кандидатуру. В итоге сценарий «Йеллоустоуна» попал в «Черный список» и долго лежал на полке, пока его не выкупила Paramount, присмотревшая шоу для своего кабельного канала Paramount Network. При этом креативный контроль остался целиком за автором. Шеридан, как и Джон Даттон, готовый убить за сантиметр своей земли, отвоевал право утверждать каждую минуту хронометража. Студии оставалось только платить по счетам.
Первый же эпизод «Йеллоустоуна» посмотрело 2,8 миллиона зрителей — это был самый успешный дебют на кабельном в 2018 году. За следующие пять сезонов рейтинги взлетели еще выше, до 12,7 миллиона зрителей на серию. В индустрии не могли понять, «как на каком-то никому не известном канале вдруг появился сериал, который смотрят все» (вопреки прогнозам HBO, он пришелся по вкусу не только «красным штатам», сельским жителям и республиканцам). По популярности он уступал разве что футбольным трансляциям NFL, причем львиная доля просмотров приходилась на зрелую аудиторию (35 — 54). Критики, однако, всегда относились к «Йеллоустоуну» прохладно: в 2018-м он пролетел мимо всех «Эмми», в то время как его конкурент «Наследники», также рассказывающий о том, как непросто в наши времена сохранить семейную империю, получил 48 номинаций.
Самое любопытное, что, перенеся на экран историю Джона Даттона, Шеридан превратился в своего героя. В 2020 году, когда 80-летняя владелица Four Sixes умерла, в его кабинете раздался звонок: не хочет ли он стать следующим владельцем ранчо площадью 270 тыс. акров, иначе то распродадут по частям? Семья владела ранчо 150 лет, а теперь решила передать его в управление человеку, увековечившему в «Йеллоустоуне» их клеймо 6666. Цена — 350 миллионов, у Шеридана было 20. Недолго думая, он подписал новый — кабальный — контракт с Paramount на создание девяти приквелов и спин-оффов, чтобы воплотить свою мечту в жизнь. Среди них — «1884», «1923», «Басс Ривз» и «6666» с Мэтью Макконахи в главной роли. Причем на всех этих проектах он не только шоураннер, а также сценарист и режиссер. Даже самые требовательные авторы вроде Дэвида Чейза («Клан Сопрано»), Винса Гиллигана («Во все тяжкие») или Мэттью Вайнера («Безумцы») не настаивали на своих именах в титрах каждой серии.
Но создателю «Йеллоустоуна» важно всюду оставить собственную метку, как скотоводу — клеймо на корове.
В 2021 году он был введен в Зал славы техасских ковбоев за «выдающиеся достижения в соревнованиях и бизнесе, в популяризации родео, рейнинга и западного образа жизни». Помимо этого, в каждой своей работе он появляется в эпизодической роли торговца лошадьми, участника родео или фермера, чтобы продемонстрировать ковбойские навыки. В «Любой ценой», например, он пересекает на лошади дорогу рейнджерам и проклинает горькую судьбу: «XXI век на дворе, а я трясусь верхом, чтобы спасти коров от пожара. Неудивительно, что мои дети не хотят этим заниматься».
Сегодня Тейлор Шеридан не только создатель собственной вселенной Taylorverse с ковбоями и индейцами (больше всего она напоминает аттракцион для туристов из «Мира Дикого Запада») и реалити-шоу «Последний ковбой», но и бизнесмен, который успешно зарабатывает на ранчо. Съемки шоу Paramount ведутся на его земле и обходятся студии в 50 тыс. долларов в неделю. Он приходит на интервью с ног до головы в синем дениме, звеня шпорами, и рассказывает о том, как приятен воздух прерий по утрам. И хотя Шеридан выглядит как человек, который никогда не держал в руках макбука (его легче представить с семяприемником для быков, который показывают в «Йеллоустоуне»), один его печатный знак стоит далеко не один доллар. Как же получилось, что выскочке из Техаса удалось заработать миллионы на вестернах — казалось бы, полумертвом жанре?
Жанр
В 2015-м, когда Шеридан дебютировал в кино, вестерн энергично пробуждался после долгой комы, в которой пребывал в 1990-е и все первое десятилетие XXI века (хотя первые признаки болезни были диагностированы кинокритиком Полин Кейл еще в начале 1970-х). Тогда храбрецы в ковбойских шляпах мало кого интересовали, им на смену приходили другие герои (вспомните «Историю игрушек», где тряпичную игрушку-ковбоя променяли на астрорейнджера). За исключением вышедшего в 1992-м «Непрощенного» Клинта Иствуда, это время не было особенно плодотворным на ревизию жанровых клише. Дикий Запад появлялся в виде потешных декораций в «Назад в будущее 3» у Роберта Земекиса, служил местом посмертных скитаний в последнем кислотном вестерне «Мертвец» Джармуша в 1994-м и превращался в игровую площадку в постмодернистском «Быстром и мертвом» Сэма Рэйми в 1995-м. Нулевые подарили нам пару достойных картин («Поезд на Юму», «Как трусливый Роберт Форд убил Джесси Джеймса»), скандальную «Горбатую гору» и сериал «Дэдвуд», но, признаем, за все эти годы вестерн оставался не хорошо обжитой территорией, а скорее, зоной отчуждения, на которую изредка совершали вылазки большие авторы вроде братьев Коэн («Старикам тут не место» в 2007-м) и Тарантино (эпизод с заброшенной могилой Полы Шульц в «Убить Билла 2» в 2004-м).
Все начало меняться во второй половине 2010-х с развитием стримингов. Вестерн снова привлек внимание продюсеров. С одной стороны, как идеальный жанр для репрезентации насилия, на которое вырос спрос после «Игры престолов» и других популярных шоу, работавших с темой фронтира (чем одичалые, живущие за Стеной, не индейцы в резервации?), с другой — как символ архаического прошлого, требовавшего пересмотра с новых прогрессистских позиций. Так право голоса было предоставлено тем, у кого его раньше не было, — вчерашним детям («Железная хватка», «Строго на Запад») и женщинам («Омерзительная восьмерка», «Забытые богом», «Мир Дикого Запада»), цветным («Джанго», «Тем больнее падать») и коренным американцам («Недруги», «Англичанка»), неудачникам («Баллада Бастера Скраггса») и андердогам («Девица»). И даже гастарбайтерам («Вестерн» Валески Гризебах). Они брались за ружье и давали отпор злодеям, часто соперничая с ними в насилии, преступники же, напротив, удивляли обертонами психологии («Братья Систерс»). Высокий социальный статус персонажей (шериф, проповедник, вождь) все чаще становился маркером антигероя, а авторы все смелее исследовали оборотную сторону показной маскулинности («Власть пса»).
Ранняя фильмография Шеридана, на первый взгляд, вполне вписывается в ревизионистский тренд 2010-х: в «Сикарио» он вывел на первый план женщину — агентку ФБР (редакторов, которые предлагали заменить героиню мужчиной, он посылал с техасской прямолинейностью); в «Ветреной реке» передал эстафету ее коллеге-блондинке, которая отправляется расследовать изнасилование в индейской резервации. Обе работают под прикрытием хороших парней, которые в итоге оказываются почти такими же опасными, как плохие. «Любой ценой», взявший за основу хрестоматийный сюжет банковского ограбления, также отступал от жанрового канона. Переключаясь между точками зрения грабителей и шерифов, Шеридан манипулировал симпатиями зрителей, заставляя их постоянно сомневаться в том, кто тут герой, а кто антигерой (не прошел даром урок Клинта Иствуда в «Непрощенном»), и сочувствовать то преступникам, то копам.
На самом деле, «фронтирная трилогия» далека от этического релятивизма неовестернов и высмеивает их реваншистские притязания. Так, в финале «Любой ценой» все-таки проводится четкая граница между злодеянием и законом (пересмотрите дуэль без пистолетов между ушедшим от наказания грабителем и шерифом на пенсии — кстати, его прототипом послужил двоюродный брат Шеридана, рейнджер Парнелл Макнамара). А за феминистской суперобложкой «Сикарио» и «Ветреной реки» проступает классический сюжет «девиц в беде»: одна пасует перед ужасами Мексики, другая забывает взять с собой на задание шерстяные носки. И если бы обеих героинь не взяли под опеку убийцы со стажем, их истории наверняка закончились бы гораздо более мрачно.
Смотрите также
Патриарх
Пожалуй, ключевое отличие сценариев Шеридана от неовестернов 2010 — 2020-х — реставрация отцовской фигуры. В то время как модные авторы, как правило, ведут своих персонажей к отказу от токсичного авторитета («Преисподняя») или символическому отцеубийству («Забытые богом», «Мир Дикого Запада»), «фронтирная трилогия» занимается не разрушением, а поиском скреп. Через торг, гнев, депрессию к их принятию. Маленький шедевр Шеридана на эту тему — это, конечно, последняя сцена «Сикарио», где героиня целится в наставника, только что силой выбившего из нее подпись, подтверждающую законность его действий в Мексике, но не может выстрелить и опускает пистолет. Не потому, что слаба духом, а потому, что «папочка» прав и хочет как лучше.
Примерно тот же расклад и в его новом сериале «Львица. Спецназ»: провернув спецоперацию на Ближнем Востоке, сотрудницы элитного отряда ЦРУ приходят домой к мужьям, и тут выясняется, что все это время героиням просто разрешали играть в феминизм серые кардиналы от политики. Женщинам у Шеридана позволено многое. Более того, они, а не мужчины, являются воплощением безграничной свободы и ярости, но именно поэтому их свободе хочется положить границы. Иногда это границы уютного семейного гнездышка (во всех сценариях Шеридана браки счастливые), иногда — застенков спецслужб.
Смешно, что эту мысль о беззаконии женской природы он проиллюстрирует при помощи косплея на «Игру престолов». В приквеле «Йеллоустоуна», «1883», где рассказывается история пары первых переселенцев из клана Даттон и их юной дочери, которая вдали от цивилизации открывает для себя свободу носить ковбойские чапы, ездить в мужском седле и заниматься сексом с кем хочется — есть сцена поедания сердца бизона, один в один повторяющая культовый эпизод с Матерью драконов. Смерть героини останавливает караван в его движении по Орегонской тропе; рядом с ее могилой и будет построено знаменитое ранчо.
Свою апологию патриархального мироустройства в «Йеллоустоуне» Шеридан строит на костях женской свободы.
Впрочем, этот момент в самом «Йеллоустоуне» не педалируется. В образе его главного героя Джона Даттона гораздо больше от доброго папочки, чем от домашнего тирана. Он отец не только для своих детей, ковбоев и скота, но и для всех фермеров штата Монтана. Он и комиссар по животноводству, и губернатор, и защитник коренных американцев, патронаж над которыми, как и в случае с героинями «Сикарио» и «Ветреной реки», часто граничит с насилием. И хотя Шеридан все время хвастается тем, что предоставляет индигенным народам право голоса, во всех его работах оно сильно ограничено рамками патернализма. В инаугурационной речи Даттон заявляет, что «прогресс остановится на нем», а в кулуарах шутят, что он не только остановит развитие штата, но и вернет его на 100 лет назад. Автор «Йеллоустоуна» проделывает то же самое с жанром вестерна: он возвращает его в прошлое. Не случайно шоу сравнивают с телехитом 1980-х — ковбойской мыльной оперой «Даллас».
Сериал
Главный конфликт шеридановской эпопеи очень похож на «Наследников» (хотя Шеридан и божится, что их не смотрел): патриарх, который не хочет идти в ногу со временем, пытается сохранить свои владения в целости и передать их детям, но враги извне и семейные распри ставят под угрозу его планы и не дают ему уйти на покой. При этом детям ранчо размером с Лос-Анджелес не очень-то нужно. Дочь Бет яростно защищает интересы отца, но втайне мечтает о домике у ручья; младший сын связался с индианкой и живет отдельно от семьи; приемный сын — паршивая отца с дипломом гарвардского юриста — хочет обогатиться, по частям распродав землю бизнесменам из Нью-Йорка и Калифорнии.
Однако по сравнению с шоу Джесси Армстронга «Йеллоустоун» — более конвенциональная мыльная опера, и в этом залог ее успеха у широкой аудитории. Самый броский маркер «мыла» здесь — чудесное выздоровление персонажей после, казалось бы, фатальных катастроф: аварий, травм, комы, покушения на убийство. Учительницу-индианку парализует после несчастного случая, но в следующем сезоне она уже скачет верхом. Маленького наследника Даттонов похищают и держат в плену, но ребенок благополучно забывает об этом эпизоде через пару серий. Ковбой, выступающий на родео, ломает позвоночник, но склейка — и он уже снова в седле. Даже «перестрелки» здесь перенесены из прерий в офисы: громче кольтов у Шеридана говорят судебные иски.
Он любит повторять, что на него в свое время сильно повлиял «Непрощенный». Но попытка повторить иствудовскую рокировку (антигерой стал героем) обернулась беспокойной неопределенностью в образе главного персонажа. От сезона к сезону и даже от эпизода к эпизоду Даттон выглядит то искушенным политиком и мафиози от скотоводства, то последним идеалистом, лучшим другом работяг и индейцев в духе «Танцующего с волками». Пока другие фермеры зарабатывают миллионы на торговле мясом, он задешево продает скот и использует разорительный дедовский метод выпаса «корова — теленок». А вместо того чтобы строить гостиницы и аэропорт, любуется видами бескрайних пастбищ (то есть он даже дальше от прогресса, чем индейцы, те хотя бы хотят открыть казино).
На его ранчо действует почти рабовладельческая система: ковбоям предоставляют пожизненную работу и пристанище в обмен на обещание молчать о беззакониях, а договор скрепляют клеймом.
Когнитивный диссонанс, который с этим связан, к пятому сезону настиг и исполнителя роли Даттона Кевина Костнера. Актер даже не хотел продлевать контракт, потому что «персонаж все время сворачивает не туда». И правда, что может быть неправдоподобнее, чем губернатор-романтик? Но Шеридан настаивает на том, что характер Даттона цельный: коррупция — это та цена, которую сегодня должен платить за свою мечту герой, чтобы выжить в противостоянии с капиталистами, джентрификаторами и другими захватчиками из мегаполисов. Он приносит свое благородство в жертву ради сохранения рая на вверенном ему куске земли и удовольствия созерцать «самую длинную линию горизонта». А разве может быть другая, более амбициозная цель у настоящего ковбоя?
Идеология
Из-за этого противоречия автора «Йеллоустоуна» трудно назвать последовательным консерватором (в интервью он признавался, что «правый поворот» в американской политике его скорее насторожил, чем порадовал, а Трампа он и вовсе мелко видит). То, что он предлагает зрителю, это больше смесь либертарианства и антикапиталистического и антимодернистского популизма: нет хипстерским кофейням, феминисткам и маршам зеленых! И, надо отдать ему должное, насмехаться над сторонниками прогресса у него получается лучше всего. Что в гомерически смешном эпизоде с Бет, когда она по ошибке заказывает кофе cold brew. Что в сцене пикета против животноводства, который оканчивается для одной из активисток романтической экскурсией на ранчо, или в эпизоде с возмущением ковбоев по поводу того, что у волков из заповедника, нечаянно ими убитых, есть толпы фанатов и странички в Facebook.
Однако Даттон никакой не живодер, а консервативный инвайронменталист в духе Тедди Рузвельта. Симптоматично, что единственная оппонентка, с которой он находит общий язык (и даже в итоге делает ее своей любовницей), борется за экологию и права животных. В новом сезоне дочь Даттона — мясоедка в десятом поколении — чуть не вышибет той мозги из-за неуместной на их кухне пропаганды веганства. Этот кулачный бой не только подачка зрителям «красных штатов», но и наглядная иллюстрация того, что Шеридан всегда смотрит на своих персонажей через призму зоопсихологии. Всех людей он делит на хищников и агнцев, и каждый из них должен знать свое место. Попытки проверить устойчивость границ, нарушить баланс — в природе или в социуме — приводят к хаосу и эскалации насилия. Так будет в его сериале «Мэр Кингстауна», где убийство подпольных тюремных лидеров, главарей мафии, спровоцирует рост преступности в маленьком городке, десятилетиями управляемом с зоны, и то же повторится в «Львице», когда спецоперация по устранению опасного хищника — исламского террориста — окажется роковой ошибкой, которая послужит причиной глобального кризиса на нефтяном рынке.
В «Йеллоустоуне» Даттон разносит «зеленую инициативу», в рамках которой его зам собирается остановить добычу газа и установить солнечные панели якобы для того, чтобы защитить исчезающий вид тетеревов (на самом деле, чтобы заключить выгодный контракт). «Знаешь, как повлияет солнечная ферма на шалфей? — спрашивает губернатор. — Она его убьет. А как думаешь, какое влияние отсутствие шалфея окажет на популяцию шалфейных тетеревов?»
Впрямую самой консервативной отраслью — нефтянкой — Шеридан займется в сериале «Лэндмен», где он снова отдаст должное американским скрепам и расскажет о промышленниках без амбициозных целей и прогрессивных лозунгов: «Мы просто качаем нефть из земли, пока она не кончится». Тут все та же любимая Шериданом фактура: хайвеи, буровые на фоне заката, мужички в стетсонах, из всех развлечений — лежать в загородном клубе у бассейна. Главный герой (Билли Боб Торнтон) — кризис-менеджер на побегушках у нефтяного магната средней руки — мыкается между несчастными случаями на производстве, мексиканским картелем, у которого нефтяники арендуют недра, и бывшей женой-блондинкой, которая решила вернуться и облагородить его суровый быт. «Почему ты пьешь пиво?» — «Милая, я алкоголик». Ну и конечно, спасает от змей посреди прерии адвокатесс из города — это любимый сюжет Шеридана, «дама в беде». Не лезьте к нам со своими «зелеными» ценностями, и вас не укусят. Как и всегда, Шеридан создает утопическое пространство, где мужчина остается мужчиной, женщина — женщиной (чье священное право лежать у бассейна наконец-то никто не оспаривает!), а змея — змеей.
Никто никуда не спешит, как и драматургия, плетущаяся со скоростью нефтяника, накатившего в воскресный полдень виски. Слышен только мерный шум буровой.
Все это почвенничество, чтобы не ходить далеко за примерами, очень напоминает интонацию Натальи Мещаниновой в фильме «Сердце мира», сделанном с очевидной симпатией к охотникам и работникам притравочной станции и с такой же злостью — в адрес хипстеров-экологов. В системе координат Шеридана те, кто пытается изменить баланс сил в мире животных — политиканы, амбициозные бизнесмены, адепты новых технологий и активисты, — тоже, как правило, выступают в роли движимых тщеславием «врагов народа». Те же, кто его сохраняет, пусть и ценой собственных идеалов, достойны занимать места героев. При этом у автора нет никаких иллюзий относительно их участи.
«Мой сын — такой же преступник, и он плохо кончит», — резюмирует преподавательница истории в тюрьме Кингстауна. Вряд ли такая картина мира может привести к кардинальной ревизии жанра. Но Шеридан и не скрывает, что он не на стороне революции, а на стороне реставрации — вестерна в пору его зрелости, человека в его старых границах. Верности своему дому и земле, лечь в которую лучший хеппи-энд.
Автор: Аглая Чечот
Фото: Taylor Jewell / Invision / AP, File / ТАСС