Срок из лесу вышел

Россия занимает первое место в мире по площади лесов — ими покрыто более 8,1 миллиона квадратных километров территории страны. Это около 20% всех лесов на планете. Контролировать такие просторы непросто, тем более если система обеспечения порядка и безопасности дает сбои.

Президент России Владимир Путин регулярно уделяет пристальное внимание проблемам лесопромышленного комплекса. Осенью 2024 года, комментируя запуск целлюлозно-картонного комбината в Усть-Илимске, российский лидер вновь вернулся к этой теме, которую в разные годы поднимал уже неоднократно.

«У нас одна из самых больших лесосек в мире. И я с удивлением когда-то обнаружил, что лесосека-то огромная, а продукцию из древесины самую разную мы закупаем за границей. Это просто странно, да? Кругляк гоним за рубеж, а оттуда закупаем продукцию», — сказал он.

Для широкой публики слова президента могли показаться неожиданным признанием, но для людей, знакомых с отраслью, они прозвучали как напоминание о старой и еще не зажившей ране. С распадом Советского Союза лес, как и иные стратегические ресурсы страны, оказался в распоряжении представителей бизнеса, в том числе зарубежного, искавшего сырье для своей индустрии. Россия по бросовым ценам поставляла грубый кругляк за кордон, а обратно получала мебель, шпонированные панели и белую бумагу с глянцем.

О положении тех лет свидетельствовала и государственная статистика: к концу 90-х доля России в мировой торговле лесной продукцией упала с 18% до 2%; по доходам от экспорта изделий деревообрабатывающей и целлюлозно-бумажной промышленности страна уступала Канаде в восемь раз, США — в пять раз, Финляндии и Швеции — в четыре раза (при том, что лесопокрытая площадь Финляндии была меньше российской в 31 раз, а площадь Швеции — в 38).

В наибольшей степени эти процессы ударили по Сибири и Дальнему Востоку, регионам, в которых сосредоточены основные лесные запасы страны и которые по логике вещей должны были стать центрами глубокой переработки, а на деле превратились в перевалочные базы для иностранных производств. Особую роль в этом сыграл китайский бизнес, который за бесценок вывозил из России качественные породы деревьев, а возвращал уже товары с высокой добавленной стоимостью.

Определенный перелом, казалось бы, наступил в 2006 году с принятием нового Лесного кодекса. Его задумывали как способ сделать отрасль цивилизованной. Главное новшество заключалось в передаче ключевых полномочий субъектам федерации. Регионы получили контроль за таксацией леса, то есть определением количественных и качественных характеристик древостоя, а также стали ответственны за охрану, защиту и воспроизводство леса. А главное — за распределение прав коммерческого использования насаждений. Эта децентрализация представлялась как способ вернуть в отрасль управляемость: у властей на местах появилась мотивация работать на долгосрочный результат.

Поначалу реформа давала эффект: площадь официально арендованных территорий росла, объемы частной лесозаготовки увеличивались, да к тому же в стране стали появляться первые перерабатывающие предприятия, а значит, собственная фанера, целлюлоза, бумага, топливные гранулы.

Но за фасадом видимого прогресса Россия продолжала оставаться главным источником «кругляка», теперь уже в значительной степени для высокотехнологичного Китая и других государств АТР. В силу политической чувствительности эту тему старались не выносить на высокие трибуны, но в отрасли все прекрасно видели и понимали: Сибирь и Дальний Восток живут прочными торгово-экономическими связями с соседями, а вместе с ними — и густой сетью легальных и нелегальных торговых путей. И инерция этого процесса была куда сильнее любых реформаторских усилий.

Но осенью 2020 года, на волне пандемийной перестройки мировых торгово-логистических цепочек и формирования нового экономического порядка, власть вернулась к теме леса — и на этот раз ее позиция была предельно жесткой.

«Гонят контрабанду!»

В октябре 2020 года на специальном совещании, посвященном декриминализации лесного комплекса, Владимир Путин потребовал от силовых структур и правительства провести полную зачистку отрасли от незаконных практик.

«Зачастую все это идет через разного рода, опять же, серые или откровенно криминальные схемы вывоза продукции. Проще говоря — как это называется? — гонят контрабанду! Мы недостаточно делаем для наведения здесь полного порядка в интересах государства и наших людей».

Определив оперативные задачи для силового блока, президент озвучил уже принятое решение о запрете вывоза «кругляка» и создании цифровой информационной системы, которая должна не просто перекрыть лазейки для криминальной торговли, но фактически запустить процесс обратной централизации управления лесным фондом. Система эта предполагала единый электронный реестр древесины и сделок с ней, а также возможность проследить путь каждого кубометра — от делянки до готовой продукции.

В начале 2022 года запрет на вывоз необработанного леса вступил в силу. Для зарубежных партнеров и прежде всего для Китая это стало ощутимым ударом: сырье, из которого там производили продукцию высокого передела, перестало поступать в прежних объемах.

А вот цифровизация отрасли застопорилась. В условиях СВО и западных санкций страна потеряла доступ к ряду технологий и программных решений, на которых во многом строилась архитектура системы. В результате реализация проекта цифровой «прозрачности» отрасли встала на паузу. А часть силового ресурса, предназначенного на декриминализацию отрасли, была логично переориентирована под военные задачи.

Одновременно страны Северной Америки и Европы отказались от закупки значительной части российской продукции, включая топливные пеллеты — важный источник доходов в российском торговом балансе. Китай внес пеллеты в категорию отходов, таким образом поставив заградительный барьер на их ввоз. И по вполне официальным каналам дал понять: барьер снимут только вместе с возобновлением вывоза «кругляка».

Для отрасли это стало настоящим шоком: экспортные коридоры сузились, а быстро перестроиться на внутреннего потребителя оказалось непросто. Чтобы избежать обвала, по решению президента целый ряд котельных, работавших на угле и мазуте, например, были переведены на пеллеты и брикеты, которые еще вчера шли плотным торговым потоком за рубеж.

Изменившаяся конъюнктура потребовала пересмотра Стратегии развития лесного комплекса с продлением горизонта планирования до 2035 года. Но сам курс на реформирование отрасли с повестки не снимался ни на один день. Напротив, количество уголовных дел о незаконных рубках росло по экспоненте, а федеральные сводки заполнялись сообщениями о коррупционных делах. Под следствием оказывались чиновники в Калужской, Ивановской, Московской и Ленинградской областях, в Республике Коми, в Амурской области… Обвинения в хищениях леса предъявлялись даже сотрудникам «Оборонлеса» Минобороны.

Но наибольший размах кампания приобрела на уровне директоров территориальных лесничеств. В бюрократической иерархии они занимают почти последнюю ступень, и потому их повальные аресты выглядели особенно вызывающе.

Большая часть таких дел пришлась на лесников Красноярского края — региона, занимающего второе место в стране по запасам древесины и сосредоточившего почти половину лесного богатства Сибири. И одно из этих дел стоит особняком, позволяя наглядно увидеть, как высокие политические установки исполняются на местах.

Повесть о настоящем леснике

Николаю Ильину — 69 лет, из них тридцать три он возглавлял Ирбейское районное лесничество — крупнейшее в Красноярском крае. Этот район, вытянутый на полторы сотни километров с севера на юг и чуть более ста — с запада на восток, представляет собой сплошной массив тайги с редкими и ценными породами деревьев. Одним только кедром здесь занято почти четыре тысячи гектаров — больше половины общей площади.

Ильин — потомственный лесник. Лес для него был не просто местом службы, а единственно возможной средой обитания. Ветеран и заслуженный работник отрасли, отмеченный высокими государственными и ведомственными наградами, он и сегодня остается фигурой весомой и узнаваемой. Бывшие коллеги и подчиненные характеризуют его как человека твердых моральных принципов, строгого, но справедливого начальника. В Сибири про таких говорят просто: держал и лес, и людей.

Вместе со своим лесничеством он прошел все этапы преобразований отрасли. Об Ильине говорят так: для одних он был санитаром и хранителем леса, для других — советчиком и проводником, а для государства стал посредником между системой и простым человеком с его повседневной потребностью в древесине.

Именно такую функцию закрепила за лесничествами реформа 2006 года: на них возложили ответственность за таксацию и воспроизводство леса, а также за предоставление делян населению — для отопления, строительства или ремонта.

В Красноярском крае порядок этого взаимодействия был определен указом губернатора № 60 от 22 апреля 2008 года, который и стал для Ильина и его коллег основной нормативной рамкой.

И хотя закон формально отделял лесничества от бизнеса — коммерческие аукционы по распределению деловой древесины остались в ведении региональных министерств, — в нем была мина замедленного действия. Новые правила не препятствовали особо предприимчивым гражданам использовать право местных жителей на получение делян, что позволяло собирать древесину в любом объеме, обходя аукционы и вытекающие из них дополнительные издержки. Схема была проста: собрал заявления у людей, направил в лесхоз — и под каждого получил делянку. В итоге лесничества начали тонуть в потоках таких заявлений от имени селян, чьи паспорта и подписи буквально скупались оптом. Так сформировалась отдельная прослойка «лесозаготовителей на доверии» — полулегальных предпринимателей, действовавших фактически под прикрытием закона.

Напряжение и конфликты между этими дельцами и лесничествами были неизбежны. Лесники понимали подоплеку поступающих заявлений, но отказать «простым гражданам» в праве на древесину закон им не позволял. Оставалось лишь затруднить жизнь выгодоприобретателям этой незатейливой схемы: выделить деляну похуже, на удаленной лесосеке, с породой и объемом деревьев, годных разве что для растопки печей. Коммерсанты же были заинтересованы в противоположном: в одной лесосеке, в ценных породах и максимальной кубатуре. Трещина между буквой закона и практикой исполнения вскоре превратилась в то самое узкое горлышко, где и начиналась коррупция.

Для одних лесничих это стало соблазном, перед которым они не смогли устоять. Для других — испытанием, которое завершилось болезненным уходом со службы. Для третьих же превратилось в поле постоянной борьбы, где приходилось лавировать между требованиями бизнеса, давлением чиновников сверху и силовиками.

Ильин, очевидно, принадлежал к последней категории, но с важной поправкой на характер. Авторитетный ветеран не терпел приказного тона, а тем более он если исходил от людей во многом случайных для отрасли — варягов, оказавшихся «кураторами» лесного хозяйства по распределению из Москвы. Для таких он находил простое слово: нет. Так было и в начале 2018 года, когда ему настоятельно рекомендовали «пойти навстречу». Через полгода он сполна узнал цену этого отказа.

Хотели снять, но посадили

Осенью 2018-го в кабинет Ильина пришел старший инспектор лесной охраны в Ирбейском районе Александр Мальковский. В ходе рабочего разговора он между делом попросил принять местную предпринимательницу Анжелу Полыхань. Та давно приобрела в районе скандальную репутацию: обивала пороги лесхоза с кипой заявлений, требуя новые деляны — непременно в пределах одной лесосеки и непременно с ценными породами деревьев. Ильин своей неприязни к ней не скрывал, но просьбу Мальковского был вынужден выполнить: от инспектора зависела не только его собственная карьера, но и официальная оценка работы всего лесничества.

Ни инспектор, ни лесничий тогда не подозревали, что Полыхань уже находилась под контролем оперативных служб и двигалась по строго заданной траектории. Озвучивая на всех встречах утвержденный текст и добиваясь нужных ответов и действий, через короткое время она уже оказалась в кабинете лесничего и положила на стол пакет с несколькими сотнями тысяч рублей. А далее последовало задержание Ильина — по подозрению в получении взятки.

Следствие разворачивалось стремительно: в течение первых двух дней была собрана и закреплена вся доказательная база, а усилия сыщиков сосредоточились на том, чтобы представить коррупцию в лесничестве как явление системное. Сил и средств не жалели: не обошлось без ночных допросов обвиняемых и свидетелей, психологического давления и приставных государственных адвокатов. Симптоматичной деталью стало и то, что интересы лесничего и инспектора представляла супружеская пара — ситуация для юридической рутины допустимая, но в нынешнем контексте довольно красноречивая.

Дальнейшие события показали, что целью процесса было отстранение строптивого лесничего от должности. Собрав доказательства по делу, оперативно-следственная группа не стала добиваться ареста Ильина. Лесник наутро написал заявление об уходе с должности в связи с выходом на пенсию. Следствие по делу по сути было приостановлено, а в Ирбейском лесничестве началась кадровая чехарда: за несколько лет там сменилось пять руководителей, и никто не задержался надолго.

Осенью 2020 года, после совещания у президента, на котором силовым структурам предписали не церемониться с коррупционерами в лесном хозяйстве, расследование по Ильину срочно возобновили и передали дело в Ирбейский районный суд. Но обвинение оказалось шатким: осенью 2022-го материалы вернули прокурору из-за множества процессуальных нарушений.

После двухлетней паузы, зимой 2025-го, дело вновь поступило в суд. К этому времени все ключевые лица из оперативно-следственной группы были уволены или переведены на другие места службы, а Анжела Полыхань сама оказалась подследственной — в октябре 2023 года она и ее сын были помещены под стражу по обвинению в незаконной рубке леса общим объемом 329 кубометров.

Тогда в зале суда одно за другим зазвучали откровения: один участник процесса признался, что оговорил лесничего под давлением, другой сообщил, что его показания о «системной коррупции» в Ирбейском лесхозе были выдуманы. Логика процесса будто подталкивала судью к очевидному решению — отправить материалы на дополнительное расследование, чтобы установить реальную картину.

Однако произошло обратное. В феврале суд вынес суровый приговор: семь лет и шесть месяцев колонии строгого режима. Для Ильина это означало, что к шести с половиной годам, проведенным на свободе под гнетом уголовного преследования, его ждет еще семь с половиной — но уже в заключении.

И весьма характерно, что приговор этот совпал по времени с возвращением государства к политике «декриминализации лесного комплекса».

Куда летят щепки

Дело Николая Ильина можно считать лакмусовой бумагой всей реформы лесного комплекса. Силовой блок на местах исполняет президентские указания ритмично и показательно. Но когда системные задачи сводятся к карательным мероприятиям, а избирательность применения позволяет формировать благопристойную статистику, то плановые показатели закрываются, а в сводках появляются не главные нарушители, а те, кто оказался неудобен для местного начальства.

Тем временем, несмотря на активизировавшуюся кампанию по «декриминализации», лесное хозяйство по-прежнему остается одним из наиболее проблемных мест экономики. Введенная в этом году цифровая информационная система со своей функцией не справляется — об этом открыто заявлено на последнем совещании у президента в апреле. Да и не может «цифра» стать панацеей для отрасли, если не контролировать, как именно применяется закон. Борьба с коррупцией может оставаться борьбой с ветряными мельницами, пока сажают для отчетности — вместо того чтобы наказывать тех, кто действительно разрушает систему.