В российский прокат вышла новая экранизация эротического романа Эммануэль Арсан «Эммануэль». Восьмой официальный фильм во франшизе с 50-летней историей сняла Одри Диван — создательница драмы про аборт «Событие», которая получила «Золотого льва» в Венеции в 2021-м. Увы, поклонники винтажной французской эротики приняли ее переосмысление в штыки: рейтинг ремейка на Rotten Tomatoes составил всего 18%. Михаил Моркин поговорил с Диван о том, почему азиатский секс-тур больше не приносит удовольствия ее героине.
— Что-то мне подсказывает, что вы оригинальный фильм не очень любите.
— У меня действительно нет к нему особых чувств. Я попробовала его смотреть, и через 15 минут мне стало понятно, что я не отношусь к его целевой аудитории. И вообще, сложное у меня к нему отношение. Он разве не заканчивается изнасилованием? Я решила вместо фильма прочитать книгу.
— Книга лучше?
— Наверное, в конце 1950-х было интересно показать молодую женщину, которая хочет найти настоящее наслаждение. Женщину, которая открыто говорит, чего ищет. Мне это понравилось. Мне тоже захотелось поговорить об этом, потому что мы живем в другое время. Моя Эммануэль сексуально свободна, но она больше не чувствует удовольствия.
Было интересно показать ее путешествие через телесные ощущения.
Мне также хотелось рассказать мужчинам, как устроено женское удовольствие. Показать, как мозг, идеи и фантазии связаны с нашим телом. Показать, как тело возбуждают идеи или ситуации.
— А почему ваша героиня перестала чувствовать удовольствие? Мы достаточно мало знаем о том, что с ней было до начала фильма.
— Дело в трансгрессии. Когда ты моложе, все новое, тело в сексуальных отношениях работает естественно. Но потом ты привыкаешь к этому опыту, появляются разные мысли, переживания, и в какой-то момент перестаешь что-либо чувствовать. Я сказала Ноэми Мерлан (исполнительница главной роли. — Прим. ред.), что Эммануэль устала, ее желание исчезло, потому что она про него не думала. Она не ценила это желание в себе.
Эммануэль в моем фильме работает в отеле класса люкс, где у удовольствия есть только одно определение — тупая система рейтингов. Думаю, так же устроено наше отношение к миру: мы даем определение ложному понятию удовольствия. А Эммануэль ищет настоящее удовольствие.
— Многих зрителей ваше вольное отношение к рецепту франшизы вывело из себя. И дело не только в том, что у Эммануэль нет мужа, но есть работа.
— Из романа мне нужна была только сама героиня, и продюсеры дали мне свободу рассказать свою историю. Через фигуру Эммануэль я пытаюсь разобраться, в чем заключается сексуальность сегодня.
Я надеялась, что люди погрузятся в мою историю, вместо того чтобы сравнивать фильм со старой версией, с которой у нас действительно нет ничего общего.
Ну, кроме, может быть, открывающей сцены в самолете. А сравнивать не надо — так вам сложнее будет понять новый фильм.
— А вы смотрели нового «Джокера»?
— Нет. Как он вам?
— Ну, сцены секса у вас интереснее. Но я спрашиваю потому, что Тодд Филлипс, как и вы, пошел против ожиданий зрителя. Зрители ждали от «Джокера» совсем другого и взбесились. И это явно режиссерская интенция. У вас не было желания эпатировать фанатов первой «Эммануэль»?
— Вся суть в том, чтобы ломать правила, но бороться с ожиданиями нелегко. Честно говоря, я не думала, что у людей настолько конкретные ожидания от «Эммануэль». Во Франции, кстати, многие исходное кино не видели, ему ведь уже 50 лет. Все помнят только кадр с Сильвией Кристель на стуле. Удивительным образом этого образа людям хватило, чтобы выстроить определенные ожидания от ремейка.
— Вас расстроил прием критиков?
— Ну, такова игра. У меня была определенная идея, я борюсь со страхами. Как художник, иногда я делаю вещи, которые удивляют людей. Или злят. Но раз они чувствуют злость, то, значит, фильм на них воздействует. Кино не обязано быть мягким и приятным.
— А главные герои не должны быть приятными людьми.
— Меня всегда привлекают неприятные персонажи, потому что если к концу фильма зритель начинает испытывать к ним чувства, то значит, что они прошли с героями определенный путь. А мне это очень важно. Вот честно, мне не нравится, что героиня должна быть милой, чтобы зрители за ней следили. В истории кино было множество неприятных персонажей-мужчин. С женщинами все сложнее.
— А почему вы сменили Бангкок на Гонконг?
— Гонконг меня вдохновлял как синефилку. Там снято столько классных фильмов — от фильмов Вонг Кар-Вая и «Любви в падшем городе» Энн Хуэй до работ Патрика Тама и Цуй Харка. Я много смотрю кино, и это, конечно, влияет на мое подсознание. Я хотела, чтобы действие происходило в Азии, чтобы показать наше отношение с другими странами. Азия тянет за собой определенные фантазии. А мне интересно, как экзотические идеи переплетаются с реальностью. А еще мне нужно было место, где люди приходят и уходят, некий космополис. Все это заложено в самой ДНК Гонконга.
— А вам самой какое эротическое кино нравится?
— ???
— Ну да, это формально не эротический фильм, но он о желании — свободы. Мне кажется, он все еще работает. Шанталь Акерман хорошо объясняла, каким странным может быть сексуальное влечение. На съемках мы обсуждали «Стыд» Стива Маккуина. А еще «Побудь в моей шкуре» Джонатана Глейзера. Мне нравится, как там исследуется человеческое тело. И вообще вся странная интонация этого фильма. Но я не люблю буквальные сравнения или референсы, потому что они мешают найти свой путь. Я стараюсь не смотреть фильмы на ту тему, про которую снимаю. Хотя мне очень интересно, какой получилась «Плохая девочка» с Николь Кидман.
— А что думаете про «Нимфоманку»? Там героиня тоже перестала получать удовольствие от секса.
— Это кино меня тревожит. В плохом смысле этого слова. Мне оно не нравится. Я вижу, как режиссерский взгляд мучает актрису, и мне неприятно на это смотреть. Я помню оттуда сильный образ: героиня вставляет себе вилку во влагалище, а она затем выпадает из нее в ресторане (в сцене в ресторане героиня Стейси Мартин вставляет на спор в вагину около пяти десертных ложек, камера при этом показывает только ее улыбающееся лицо. — Прим. ред.). Это какой-то садизм. На меня такое не производит хорошего впечатления.
— А как бы вы сформулировали свой женский взгляд в отношении эротических сцен?
— Я не люблю упрощения. Некоторые мужчины изображают сексуальность через секс. Мы решили обратить процесс, который завязан на нас, женщинах. Ноэми раньше была моделью, ее с ранних лет учили, как показывать свое тело камере. Можно сказать, ее растили зрелищем. Мы решили поменять этот подход. Я хотела, чтобы ее волновали только эмоции и ощущения героини. Нужно было, чтобы она забыла про камеру. Мы с оператором ходили вокруг нее в поисках лучшего кадра, а ей нужно было думать только про себя. Она боролась вместо Эммануэль, а я боролась за изображение.
— А координаторы интимных сцен у вас были?
— Они нам больше помогали перед съемками, а не на площадке. Мне не хотелось, чтобы в сексе была хореография. Мне такое неинтересно. Мне даже драки в кино не нравятся, потому что я чувствую, что это все отрепетировано. Это фальшиво, а значит, скучно. Но координаторы нам помогли понять, как говорить о проявлениях сексуальности. Они помогли нам определить значение каждой сцены. Если ты знаешь, что за историю рассказываешь с помощью голого тела, то сцена секса работает так же, как и любая другая сцена, — на главный смысл истории. Обычно эротические сцены не обсуждают до съемок. Думаю, это большая ошибка. Если всё обсудить, то актеры понимают свою цель, это дает им свободу, и Ноэми сказала мне, что чувствовала огромную свободу на площадке. Это потому, что она была в позиции власти.
Я не говорила, что ей делать. Я говорила, что я хочу чувствовать.
При этом она понимала, что я отвечаю за общее видение. И я смогла пойти дальше, чем ожидала. Так что координаторы интимных сцен дают больше свободы актерам, а не режиссеру.
— А ракурсы и кадрирование координаторы интимных сцен не комментируют?
— Нет. Я пытаюсь найти лучший ракурс, а между дублями актеры и даже техники могут подойти к монитору и посмотреть материал. Все знают, что попадет в кадр. Я никого не обманываю. И я хочу, чтобы актеры играли с рамками кадра. Это особенно важно для эротических сцен. Ведь эротизм прячется между тем, что мы показываем, и тем, что мы прячем. Там кроется сильное напряжение, потому что люди хотят представлять, что находится за кадром.
Автор: Михаил Моркин
Фото: Stephane Cardinale / Corbis via Getty Images