«Отбой ракетной опасности»: Курск встретил Пасху без сигналов воздушной тревоги
Курская область уже девятый месяц находится под ударом после вторжения ВСУ. После возвращения под контроль РФ Суджи и большей части одноименного района бои переместились на десятки километров южнее, к прорванной в августе 2024 г. линии госграницы.
Но регион продолжает испытывать последствия военных действий. Значительное число беженцев до сих пор не могут вернуться домой в приграничные районы. Проблема неразорвавшихся боеприпасов останется на годы, даже если бои прекратятся совсем.
Я побывал в Курске в конце Страстной недели. Узнал, что изменилось там с сентября 2024 г., как живут горожане и беженцы, как выглядит опустошенное приграничье после многомесячных боев. А также смог выяснить, какие надежды куряне связывают с внезапно объявленным 30-часовым «пасхальным перемирием». Благодаря ему одна, хотя бы одна ночь в Курске прошла без сирен воздушной тревоги.
Стабильно: шесть-десять сирен в день
В городе в пятницу 18 апреля уже по-летнему жарко – около 23 градусов по Цельсию. Девушки открывают ноги. Город полон студентов, завершающих зачетную неделю. А среди таксистов непривычно много женщин.
Спустя много месяцев после прошлой поездки в Курск мне все в целом знакомо: и успокаивающие бетонные кубы с надписями «укрытие» у крупных остановок транспорта, и сирены «ракетной опасности». Первую я услышал через полчаса после прибытия поезда из Москвы, около 8.00 мск. Через час еще одна, к полудню еще две. Всего сирену включали за день девять раз – как это было и в августе, и в сентябре 2024 г.
Куряне безразлично реагируют на предупреждение об обстреле – как и в сентябре 2024 г. На маленькой автобусно-трамвайной остановке (трамвай в городе на реконструкции) на улице Сумской куба с надписью «укрытие» нет. На скамейке – мужчина лет 35 и девочка лет пяти, дочь. Звучит дневная сирена.
– Пап, ну что, бежим в убежище? – весело спрашивает девочка, как будто готовясь к интересной игре.
– Угу, – иронично-безразлично отвечает, переписываясь в телефоне, ее отец, не поддерживая задора.
Попытки перемирия
Свидетельства военной угрозы в городе немногочисленны. Лишь на некоторых учебных заведениях и больницах заклеены крест-накрест стекла, чтобы при «прилете» их осколки разлетались меньше. Окна первых этажей обложены мешками с песком.
Военные грузовики с самодельными «мангалами» от беспилотников или джипы с куполами радиоэлектронной борьбы редко попадаются на глаза на дорогах. Местные жители рассказывают, что теперь в Рыльск и Льгов можно доехать, не опасаясь, что машину сожжет дрон, как это было летом – осенью 2024 г. Но поезда из Москвы, несмотря на таблички «Москва – Курск – Льгов», до Льгова до сих пор не ходят.
Беспечность горожан по отношению к сиренам ракетной опасности не должна обманывать: в ночь на 15 апреля, за пять дней до Пасхи, под удар дронов попал многоэтажный жилой дом. Погибла 85-летняя женщина, 10 человек ранены – осколочные травмы, ожоги. В Минобороны позже сообщили, что Курская область приняла на себя основной удар ВСУ: 109 из 115 украинских беспилотников были сбиты именно над регионом. Моя знакомая врач Дарья замечает, что после того, как месяцы сирены не приводили в городе к каким-то последствиям, «люди были в шоке». Вскоре опять привыкли и зажили как обычно.
Председатель курского отделения Российского комитета Красного Креста (РККК) Алексей Гапонов, кроме распределения гуманитарной помощи еще и практикующий реаниматолог, иронично замечает, что «обстановка стабилизировалась». В понятие «стабильность» входит и число сирен: «Кто считает – а я давно не считаю, – говорит, что шесть-десять в день, [значит] обстановка стабильна».
Близятся летние каникулы
Мы сидим с Гапоновым в курском отделении РККК. Сюда же переместился пункт выдачи гумпомощи, который раньше, в мой прошлый приезд, находился в сквере Героев гражданской войны. За столами сидят студенты-медики, кто-то разбирает заявки. Сейчас поток небольшой – раньше такого здания бы не хватило. Большая часть беженцев уже получает областные выплаты, за исключением тех, кого в марте эвакуировали из Суджи и других – уже возвращенных РФ – населенных пунктов.
К полудню появляются люди, желающие получить гуманитарную помощь. Некоторых находят в базах как уже получивших единоразовые пакеты и «разворачивают». Иным выдают предметы личной гигиены, расходники для детей и одежду – недавно эвакуированным. Действует тут и центр оказания психологической помощи.
Студентка курского меда со странным именем Нил обзванивает школы и предлагает им тренинги по минной безопасности для школьников. «Н-и-л. Нил, как река в Египте», – говорит она в трубку. Ей удается договориться о двух «мастер-классах»: совмещаются общие знания о минах, боеприпасах, их поражающих свойствах, мерах предосторожности и первой помощи при минных травмах.
Гапонов говорит, что пока РККК на стадии договоров со школами, которые иногда приходится практически «заставлять, но уже начали: на нашей стороне репутация и админресурс». Минно-взрывные травмы «популярны, их полно, каждый день», в том числе в его работе как реаниматолога, работающего в санитарной авиации: «А еще близятся летние каникулы, дети будут больше проводить времени на улице».
«Мины, неразорвавшиеся боеприпасы – это проблема на годы вперед, даже если бои закончатся прямо сейчас, – говорит Гапонов. – Разговоры о перемирии мы слышим. Но это не решит проблему. Я еду в выходные в Железногорск, обучать инструкторов первой помощи – это противоположный от приграничья район. Взрывоопасные предметы находят и там. Будем там проводить обучающие тренинги. Это будет уже систематическая программа – наша, МЧС, Минпроса. Это долговременная проблема».
В офисе РККК душно, несмотря на кондиционер. Одна из студенток-волонтерок, высокая темноволосая девушка, немного наигранно вздыхает, смотря на меня: «Я бы хотела сейчас пить айс-латте и ходить по книжным магазинам».
Гапонов рассказывает, что РККК вместе с «околовоенными волонтерами» продолжает заниматься эвакуацией жителей Суджанского района – часть долгое время находились в изоляции или из-за ранений и болезней оказались в изоляции и маломобильны: «Их по маршрутам ведут, мы встречаем на блокпостах». Занята команда РККК также и более печальными вещами – вместе со Следственным комитетом ребята собирают анализы ДНК эвакуированных, чтобы затем опознавать тела их родственников.
Дронов как грачей
Несмотря на то что в сквере Героям гражданской войны больше нет временного городка РККК и МЧС для раздачи гуманитарной помощи, а у городского цирка нет, как в августе – сентябре, очередей из беженцев с приграничья – сами они никуда не исчезли. Просто растворились в городе за девять месяцев. И если часть живет у родственников, то почти все крупные гостиницы до сих пор выполняют во многом роль пунктов временного размещения. 15 апреля к нем прибавились люди из поврежденной при ударе дрона многоэтажки.
На скамейке у крыльца гостиницы «Курск» в самом центре города курят и разговаривают несколько десятков мужчин. Я не ошибся: это все беженцы из Суджанского и Кореневского районов. Жители последнего, бывшего до поздней осени прифронтовым, поселка городского типа, нарочито обиженно поправляют меня и говорят «Корнево», несмотря на то, что во всех упоминаниях оно называется «Коренево». Или просто шутят надо мной, как над «приезжим».
Хотя Суджа вновь под контролем российских войск, а линия соприкосновения местами проходит по госгранице, местами уже в украинской Сумской области, «делать там сейчас нечего: небо грязное», сказали мне в лобби-баре отеля, где останавливаются и другие журналисты.
Один из мужчин, около 60 лет, сам из Суджи, временно живущий в гостинице «Курск», рассказывает, что рад бы вернуться домой, да в его городе сейчас «дроней как грачей»: «Вот один наш сел на машину, получил пропуск – поехал. Машину сожгли дроном, сам в реанимации». Поэтому до сих пор живет в гостинице, а «цены на аренду бешеные – 35 000 руб. за квартиру». Рассуждает он и о перспективах перемирия: «Люди и по ту сторону, и их жалко тоже. Хотя если все кончится, к ним уже не съездишь через границу, как раньше. Хотелось бы, чтобы кончилось. Все пораздолбали».
В цокольном этаже гостиницы «Курск»- кафе «Дамаск». Я спросил у мужчины, бежавшего из Суджи, встречал ли он тут сирийцев. Каково было мое удивление, что, по его словам, в Суджанской больнице работал врач-сириец – осколок другого, кажется, тоже не закончившегося конфликта. Человек бежал из разваливающейся в огне гражданской войны Сирии, отучился очевидно в меде в Курске и распределился в маленький и, как всем всегда казалось, тихий городок на границе с Украиной.
Кресты, могилы, ограды – все перемешано
Я захожу по старой памяти на знакомую почту – купить открыток и лотерейный билет. Открытки – с красивыми лесостепными пейзажами и призывом: «Курская область: просто приезжай».
Вижу пожилую застенчивую и аккуратно одетую сотрудницу почты. Она улыбается, узнает меня – мы уже встречались в 2024 г., когда на почте выдавали пенсии жителями из приграничных районов. Рассказывает, что в марте «смогла получить компенсацию [за утраченное жилье], отстояла очереди» и купила квартиру в Курске.
«Я уже не вернусь. Там ничего не осталось. Даже кладбища с моими больше нет. Там пятиметровые воронки, кресты, могилы, ограды – все перемешано», – сетует женщина.
По ее словам, в Гуеве при захвате села ВСУ осталось 100 человек. Сейчас – около 50. Кого-то увели в украинские Сумы, и от них изредка доходят вести, но как вернуться – пока непонятно. Село весьма близко к фронту, но не все согласились эвакуироваться. Военные иногда закидывают им продукты на дронах.
Это не единичная практика.
Оператор военного дрона, с которым я говорил во время поездки, рассказывает: когда в феврале шли бои в Черкасском Поречном, выполняя разведку, он увидел, что старик в селе в открытую колет дрова. Полетав над стариком и дав понять, что он свой, оператор получил послание на доске мелом: «Хлеба». В следующий вылет на «закрепе» дрона была установлена не граната или мина, а буханка.
Такие сбросы велись рано утром или поздно вечером, пока ВСУ не выбили из села.
Я еду в уже освобожденное Черкасское Поречное, чуть южнее которого – Суджа.
Опасная дорога
По дороге на Суджу с ее «грязным небом» – все больше военного автотранспорта. Не все мосты восстановлены – приходится брать в объезд.
У автомобиля внезапно перестал работать дворник. Ремонт в полунаселенном селе занял около получаса – с помощью изоленты и спрея ВД-40. За час стоянки – гул пролета нескольких самолетов. Потом за горизонтом раздался приглушенный, как сквозь вату, грохот. Он похож на удар молотом по металлу под водой или первый раскат грома в начале весенней грозы. Через полчаса пара уже вертолетов Ми-28 летит на север. Потом все снова затихает.
На зеленеющем поле – корова. Запах навоза. Петушиный крик и трескотня насекомых. Тронувшись и разогнавшись, чуть не задавили гуся, с важным видом переходившего дорогу.
В районе блокпоста южнее Большого Солдатского, когда-то переднего края боев, на гражданские машины смотрят с недоумением: на обочине под тополями, то там, то тут сгоревшие легковушки, ржавеющие не первый месяц. За блокпостом – скелет от «Урала», обжаренный огнем и также покрывшийся ржой. Тут был «минный шлагбаум», объясняют мне.
Вскоре на дороге перестают встречаться машины на ходу. Только сгоревшие на обочине. Там же стоят высокие столбики с обрывками сети – импровизированный «коридор» от дронов. Чей он: российский или украинский, я не знаю.
Мертвое село
После стелы «Черкасское Поречное» все заметно нервничают, так как дорога идет через открытые поля, удобные для дронов, – они летают тут, несмотря на то, что это условно тыловая зона. И не зря: дрон-детектор начал пищать, хотя и на «не критичные» два деления. В машине – на всякий случай – все похватались за каски. Чей это был беспилотник – так и осталось непонятным: он проследовал дальше своим путем.
Село Черкасское Поречное безжизненно. В центре села – церковь Воздвиженья Креста Господня. На ограде закреплен российский триколор. Церковь пуста. Северная стена ее разворочена взрывом внутри – провал в полу.

Разбросаны богослужебные сосуды, а фрески со святыми и иконостас повреждены осколками. Но изрешеченное пулями и, очевидно, снарядами и дронами здание храма не горело.
В селе редко встречаются целые дома. В основном – если они каменные – стоят без крыш и с развороченными стенами. Единственный встреченный коренной житель села – ласковая бездомная собака. Она ластится и просит еды, но нам порадовать ее нечем.
На одной из улиц – сразу два сожженных танка, около которых и бегала собака. Один сохранил башню и порыжел от огня. Башня второго отлетела на десяток метров, как будто после детонации боекомплекта. В танках можно узнать модернизированные советские Т-64. Тактические знаки в виде белых треугольников не оставляют сомнений, что танки – украинские. Во дворе одного из сельских домов – перевернутая и развороченная вторичной детонацией почти до неузнаваемости бронемашина Bushmaster австралийского производства.

Меня просят не сходить с асфальта – здесь разминированы в основном дороги, а обочины – уже не всегда. Не говоря уже о полях. Мне объясняют, что местность здесь во время боев интенсивно минировалась и может продолжать минироваться до сих пор – дистанционно, с помощью дронов.
Те, кто умеет обезвреживать взрывоопасные предметы, в этой местности востребованы – не зря в РККК мне говорили об этом: проезжавшие мимо военные на джипе поинтересовались, увидев бронежилеты, не саперы ли мы. И не смогли скрыть разочарования, услышав отрицательный ответ.
Когда по дороге назад, на север, к Курску, после Большого Солдатского вновь эпизодически стала ловить связь, я увидел оповещения в новостных каналах в Telegram.
Россия с 18.00 мск объявляет 30-часовое пасхальное перемирие. Украина, хоть с оговорками, заявила о его поддержке.
Христос воскрес!
За полтора часа до полуночи 19 апреля запах ладана тянулся из Знаменского собора в центре Курска на десятки метров. Люди шли к храму.
Небритый человек с измятым пакетом попросил сигарету, а получив ее, начал с жаром рассказывать, что сам он из Купянска Харьковской области. Там он в мирное время занимался продажей электродрелей.
В сентябре 2022 г. ушел с российскими войсками, жил в Воронеже, в Курске. Теперь копит деньги, чтобы добраться до Донецка с женой, уже получившей российский паспорт, и детьми: «В Донецке так же, как здесь, – сирены воют. Но там родственники, свои. Дай бог уже это все закончится».
В основном в храм шли женщины разных лет, мужчины зрелого возраста, старики с детьми, иногда – военные в камуфляже. Кроме полицейских на защите церкви – люди в форме, похожей на казачью.
На боковой стене на входе в храм – инструкция на случай ракетной опасности (бежать в подвальное помещение). Далее – обычные объявления.
Когда хор запел «Господи помилуй», одна из женщин, не дождавшись полуночи, в сопровождении военного развернулась и пошла к выходу. Она вытирала платком слезы.
Во время крестного хода одна женщина средних лет в красном платке приобняла за локоть другую – в белом – они неожиданно узнали друг друга. До меня долетали обрывки разговоров и названий приграничных населенных пунктов. От житейских вопросов до «может, и кончится, дай бог»... Вскоре беседа потонула в праздничном: «Воистину воскрес!»
В пасхальную ночь и далее – всю первую половину воскресенья в Курске сирена ракетной опасности не включалась.

Последнее оповещение оперштаб Курской области сделал для гражданского населения в 17.42 19 апреля, за 18 минут до объявления «пасхального перемирия»: «Отбой ракетной опасности». Первая ракетная тревога прозвучала только на следующий день – в 12.18 20 апреля – 18 часов спустя. Вторая – в 15.00 мск. По состоянию на момент подписания номера в печать было объявлено еще два предупреждения – последнее в 17.15 мск.
Это в полтора-два раза меньше, чем обычно в сутки с августа 2024 г. по апрель 2025-го.