«Эту историю еще предстоит написать»: на какие вопросы о блокаде ученые все еще не могут ответить
В понедельник, 27 января, исполняется 81 год с момента прорыва блокады Ленинграда. Историю обороны города стали писать еще до окончания войны, параллельно создавался музей, посвященный обороне города. С тех пор вышли сотни научных публикаций и документальных фильмов. Может показаться, что история 872 двух дней, в течение которых город находился в осаде, уже изучена вдоль и поперек. Однако на самом деле на многие вопросы у специалистов все еще нет ответа (во всяком случае, такого, который они сочли бы удовлетворительным). По просьбе редакции Собака.ru профессор Европейского университета Никита Ломагин и профессор СПбГУ Владимир Пянкевич рассказали об этом подробнее.
Вопрос 1: Можно ли создать поименный список жертв блокады?
Никита Ломагин: Число жертв осады города нам в целом известно. Так, Санкт-Петербургский городской суд, принимая решение о признании блокады геноцидом, назвал его — [согласно оценке прокуратуры, оно составляет 1,093 млн человек, — прим. Собака.ru]. Но поименных списков погибших не существует.
Почему это так? Во время блокады далеко не все смерти физически могли быть зарегистрированы. Погибали целые семьи, люди умирали прямо на улицах (часто без документов). Значительная часть предприятий закрылась, поэтому искать пропавших было просто некому. Особенно это характерно для ситуации зимы 1941–1942 года.
Можно ли это исправить? К сожалению, вряд ли. Были, конечно, домовые книги (где велся учет жильцов, — прим. Собака.ru), но далеко не все из них сохранились. У нас есть также списки эвакуированных, но уже давно известно, что в этих перечнях далеко не вся информация достоверна. Мы знаем, когда в машины брали людей, которых там не должно было оказаться. Знаем, что часть машин была подбита в ходе эвакуации.
Так что завет Ольги Федоровны Берггольц «Никто не забыт и ничто не забыто» — остается для нас важным ориентиром, он применим к самому событию, к подвигу, к трагедии города… Но в судьбах 2,5 млн ленинградцев и еще некоторого количества беженцев (с территории Ленинградской области, — прим. Собака.ru), которые оказались в городе к началу осады, разбираться все еще чрезвычайно тяжело.
Владимир Пянкевич
Профессор Института истории государственного университета, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН:
История блокады Ленинграда содержит огромное количество вопросов о существовании государства, общества и человека в самых трудных, крайних обстоятельствах. Полагаю, полностью исследовать этот феномен не удастся. К примеру, до сих пор остается важным вопрос — почему многие ленинградцы не предприняли достаточных мер по подготовке к острой нехватке продуктов питания, ставшей главной причиной гибели сотен тысяч? Возможно ли было подготовиться к голоду?
Вопрос 2: Все ли мы знаем о том, как была организована оборона города?
Никита Ломагин: Нам очень многое хорошо известно, однако сказать, что мы знаем все, конечно, нельзя.
Почему это так? Многие материалы только предстоит ввести в научный оборот. В том числе материалы Генерального штаба [Вооруженных сил Советского союза]. Нам еще предстоит изучить их представление о том, что можно было бы сделать лучше. К примеру, мы знаем, что попытка прорыва блокады города была не одна, их было несколько, но успехом увенчалась только последняя, 18 января 1943 года.
Можно ли это исправить? Да, мы этим и занимаемся. Военную историю мы, специалисты по блокаде, будем изучать. К примеру, то, как было организовано взаимодействие между армией и флотом, флотом и находившимися в городе предприятиями. Хотя, конечно, кардинальным образом это вряд ли изменит нашу картину защиты Ленинграда.
Вопрос 3: А какую роль играли партизаны в обороне города?
Никита Ломагин: Что знает обыватель о партизанском движении в годы блокады? Вопрос риторический. Специалист скажет, что в Ленинградской области действовало девять партизанских бригад… но эту историю еще только предстоит написать. Да, у нас есть издававшиеся в советское время сборники документов «В тылу врага», но научной истории партизанского движения, основанной не на двух-трех воспоминаниях отдельных очевидцев, нет.
Почему это так? Фонды архива ленинградского партизанского движения рассекретили сравнительно недавно. Как и более 200 документов службы безопасности СД, хранящиеся в фондах Центрального государственного архива, в них содержатся немецкие оценки деятельности партизан. Это важные источники, ведь профессия историка — это не просто переписывание документов, это их сопоставление, научный анализ, поиск истины.
Можно ли это исправить? Да, необходимые документы у нас есть. Но для этого нужны люди, у которых будет интерес, навыки, знания. В том числе знания иностранных языков, чтобы работать с источниками обеих сторон их сопоставлять и анализировать.
Владимир Пянкевич
Профессор Института истории государственного университета, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН:
Еще один важный вопрос, ответ на который еще предстоит найти. Какую роль играла в выживании блокадников стихийная рыночная торговля блокадного города? Почему многие ленинградцы были благодарны тем, кто обменял крохи, очевидно, нечестно полученного продовольствия на ценные вещи? Несмотря на формальное закрытие колхозных рынков, во время осады в Ленинграде огромные масштабы приняли частные товарообменные операции на многочисленных стихийных торжищах и не только. Две трети населения осажденного города искали спасения на толкучках, поддерживали отношения со спекулянтами. Люди ненавидели рынок и его коммерсантов, но выжить без них подчас не могли.
Вопрос 4: Что происходило на оккупированных территориях
Никита Ломагин: Нам известно, что оккупационный режим на территории Ленинградской области был разный в зависимости от удаления от линии фронта. Непосредственно у линии соприкосновения он был очень жесткий, дальше людям давали чуть больше «свободы» («свободы», конечно, условной — работающим людям давали 150 граммов хлеба, а неработающим — примерно 100).
Однако у нас все еще остается много вопросов. Мы знаем немецкие документы, их планы по обращению с населением на этих территориях, знаем, что руководство предполагало оставить там порядка 200 тысяч человек, но как это претворялось в жизнь «на земле»? Что происходило с людьми — не только с советским активом, цыганами и евреями? Это важно показывать, отвечать на эти вопросы не вообще, а на примере конкретных городов.
Почему это так? Опять же, нужны заинтересованные люди с адекватными знаниями и умениями. В том числе в области разных европейских языков, ведь в осаде города и поддержании принимали участие части из самых разных стран.
Можем ли это исправить? Да, но работы предстоит много.
Никита Ломагин
Профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге:
Это лишь несколько тем, которые ждут своих исследователей, но есть и другие. К примеру, мы только первые шаги делаем в изучении ленинградской медицины в годы войны и в том, какую роль она играла в выживаемости людей в городе. Также мы далеко не все знаем о последствиях голода для здоровья людей.
Есть большое количество вопросов с точки зрения институтов управления. В науке есть такое распространенное мнение, что институты советского государства во многом формируются в годы войны. У этого есть свои основания — мы знаем, что Сталин высоко оценил работу ленинградских руководителей, многие из которых затем получили возможность перейти на более высокую работу. Но помимо этого представления, опять же, нам надо изучать, какие государственные институты, какие практики управления пережили войну и остались в послевоенном Ленинграде. То же самое касается и того, как обычные люди взаимодействовали между собой, как их привычки военного времени сказывались в последующей жизни. Мы фокусируемся часто на боевых действиях, но ведь люди претерпевали их ради жизни после войны, и об этом важно не забывать.