Ливанский балет стал событием на Новой сцене Большого театра

Выбор танцевального спектакля для финала Чеховского фестиваля не был очевидным. На Чеховском бывали Танцтеатр Пины Бауш и Компания Мэттью Боурна с долгими в несколько дней аншлагами, но - "Тысяча и одна ночь", пусть даже ведущей труппы Ближнего Востока, пусть даже имеющей театральные традиции столицы Ливана?

Меж тем театр с полувековой историей не просто превзошел ожидания, а по-настоящему удивил. Такой пряной энергетики Новая сцена Большого театра прежде не видела.

"Тысяча и одна ночь" - трилогия по мотивам знаменитого свода арабских сказок. Завязка, пляски ворожбы на восточном базаре, фолк-праздник в караван-сарае от сравнительно большой труппы смотрятся логично и целостно. Первая часть, "Шехеразада", выстраивает сюжет об обманутом Шахрияре, из-за неверности жены решившем умерщвлять каждую следующую кандидатку в жены. До тех пор, пока по собственной воле к нему не приходит мудрая дочь визиря Шехеразада, которая тысячей волшебных сказок смягчает его сердце.

Сюжет излагают с понятной ребёнку наглядностью, используя обработанную партитуру классической "Шехеразады" Римского-Корсакова. В хореографии отдаленно видно знакомство с первоисточником, балетом Михаила Фокина для Русских сезонов Дягилева почти вековой давности, но выглядит все по-своему. Населенный райскими гуриями гарем сказочно правдоподобен. Оргия и казнь неверных с мимическими мизансценами весьма правдоподобны. Намного тоньше поставлено преображение Шахрияра, оскорбленного гордеца, постепенно теплеющего от танца-рассказа любимой женщины.

Но даже при этой ясности ходов действо комментирует возникающий в углу сцены рассказчик-дервиш. И хоть русский перевод его речей слишком метафоричен для формата беглой строки, он дарит спектаклю нужную степень сказочности.

Действо сбито так плотно, без пауз и вздохов, что зачарованный зал едва успевает переключать внимание; яркий, звонкий, переливающийся всеми цветами спектакль впечатляет цельностью. Меж тем ворожба четко поддержана тремя китами: хореографией, сценографическим решением, музыкой. Хореографией занимались Иван и Алиссар Каракалла, наследники основателя труппы Абдель-Халима Каракалла (бодрый 86-летний мэтр с радостью прилетел в Москву). Среди художественных ориентиров они называют Марту Грэхэм и русский балет, то есть современную танцевальную отзывчивость и консервативную серьезность, а, погружая всё это в ливанский фольклор, получают гремучую смесь высоких полупальцев, акробатических дуэтов, растительно-мягких корпуса и рук и редкую на нынешней сцене энергетику.

Ослепительная сценография сделана мастерами-итальянцами, кто ещё, как ни носители культуры элегантности, мог бы так точно слить в целое настоящую роскошь, арабский фольклор и европейские представления о них. В формате сцены у итальянцев заиграло всё, от качества тканей до сложного видео.

Третий кит - музыка. Здесь упомянутые в программках "Шехеразада" Римского-Корсакова и "Болеро" Мориса Равеля, а также будто сама собой возникшая на восточном базаре баркарола из оперы "Сказки Гофмана" Оффенбаха звучат в дивной оркестровке, где кроме обычных струнных внятно слышны уд, тар, прихотливые ближневосточные ударные.

Получается дивный парадокс. Когда-то Восток вдохновил европейских композиторов на создание шедевров. Сегодня Восток эти шедевры освоил, присвоил, обжив будто дом родной, причём сделал это тактично и даже изысканно.

Действительно, в цифровой век не умещаются священные коровы, недоступные идолы, отжившие табу. Вокальный подстрочник в программке достоин цитирования: "Как бы далеки мы ни были друг от друга, любовь и взаимопонимание объединят нас в единый род людской".

Это мудрость из третьей части, под традиционную народную музыку.