Владислав Житенёв: «Художники каменного века не уступали лучшим мастерам Ренессанса…»

Археолог, доктор исторических наук, специалист по памятникам искусства верхнего палеолита, руководитель Южно-Уральской археологический экспедиции МГУ, популяризатор науки Владислав Сергеевич Житенёв рассказал порталу «ПОИСК» про культ животных у неандертальцев, памятники пещерной живописи в России, таинственные древние захоронения и новейшие открытия в археологии.

— Археология для Вас — это профессия мечты?

— Да, я хотел заниматься археологией с детства, лет с шести. Благодаря родителям я понял, что хочу быть не просто историком — хотя история мне очень нравилась, — но вот заниматься я хотел именно археологией. В то время я еще не различал археологию и палеонтологию, но когда у меня уточняли, хочу ли я изучать древних животных или древних людей, я отвечал — древних людей. Так что это было довольно рано осознанное движение.

— А что пробудило в Вас этот интерес так рано?

— Я думаю, что это интерес появился благодаря разговорам с родителями, их рассказам. Сколько себя помню, мне всегда было интересно, как какие-то предметы или места получили свое название, что здесь было раньше, и еще раньше… И я утомлял родителей этими вопросами. Но они оба окончили исторический факультет, и им было что рассказать.

— Расскажите про Ваш первый полевой сезон, первую экспедицию. Как это было?

— В 12 лет я был в комплексной экспедиции, правда, не совсем археологической, на Соловках. А вот в 13 лет, в 1989 году, вместе с молодыми учеными из Института археологии АН СССР отправился участвовать в работах на очень важном и интересном комплексе неолитических стоянок Замостье под Загорском, ныне это Сергиев Посад. Экспедиционный быт был достаточно сложным, особенно для нас, школьников, которые работали во многом наравне со взрослыми. Понятно, что нас щадили, но все равно все было непросто. Однако все эти трудности совершенно не отбили у меня интерес к будущей профессии. В последующие годы я стал регулярно ездить в эту экспедицию и постепенно набирался опыта.

— Насколько с 1980-1990-х годов изменились методы и инструменты, применяемые археологами при полевых работах, в лабораториях? Появилось ли что-то принципиально новое?

— Изучение палеолита (прим. ред.: ранний период каменного века, начавшийся примерно 2,8 млн лет назад и завершившийся ок. 10 тыс. лет до н.э.) с самых первых своих шагов, то есть с конца XIX – начала XX века, с методической точки зрения находилось впереди всей остальной археологии. Причина очень простая: от этого периода мало что сохранилось, и каждая малюсенькая находка имеет большое значение. Для специалистов, изучающих палеолит, площади одного раскопа в 30-40 м² считаются значительными, тогда как на средневековых памятниках раскопки охватывают до тысячи квадратных метров — и это норма.

Естественно, что из-за скудости представленных находок исследователи каменного века всегда стремились получить как можно больше информации из каждого памятника. Кроме того, по очевидным причинам они куда ближе к естественным наукам. Так что у нас в ходу уже достаточно давно метод радиоуглеродного датирования. Правда, еще в 1990-е годы для проведения радиоуглеродного датирования требовался килограмм материала и больше, а мы далеко не всегда могли предоставить большой образец. Сейчас эта проблема уже не стоит: достаточно всего нескольких грамм.

С другой стороны, если говорить об изменениях в методике, то палеолитчики работают с тонкими инструментами, вплоть до мастерков, игл, пинцетов. При помощи небольших по размеру инструментов мы делаем очень точную фиксацию (прим. ред.:термин «фиксация» означает процесс документирования и точной привязки находок к месту их обнаружения в культурном слое), поэтому использование новейших методов чрезвычайно важно. В начале 90-х годов даже нивелиры не везде были, а сейчас уже большинство используют тахеометр (прим. ред.: тахеометр в археологии применяют для комплексной фиксации объектов с координатами и рельефом, а нивелир – только для точного измерения высотных перепадов в раскопе).

Наконец, за это время получили развитие новые методические принципы расчистки культурного слоя, мы научились лучше распознавать памятники и тщательнее с ними работать. При этом мы должны учиться получать информацию здесь и сейчас, чтобы совершенствовать методики исследований для будущего. Как и все археологи, мы всегда оставляем в экспедициях нераскопанные части памятников. Это делается для того, чтобы впоследствии, при появлении более совершенных методов исследований, как естественно-научных, так и археологических, можно было вернуться к памятнику и уточнить какие-то детали.

— Среди Ваших научных интересов присутствует тема культа животных в палеолитических культурах, в частности, культ медведя — этой теме была посвящена Ваша кандидатская диссертация. Какие археологические данные позволяют предположить, что у неандертальцев и homo sapiens существовал такой культ?

— Это очень показательная история о том, что археологи тоже люди, а их идеи порой подвержены влиянию модных тенденций, распространенных в обществе.

Еще в начале XX века на территории Западной и Центральной Европы археологи обнаружили специальным образом собранные черепа медведей и кости медвежьих конечностей. Потом нашли поселение Тешик-Таш на территории Узбекистана, в котором были специальным образом установлены рога горного козла. Открыли и верхнепалеолитические жилища, часть из которых была увенчана черепами животных. Стало ясно, что палеолитический человек и неандерталец особым образом относился к целому ряду животных.

Но с появлением более совершенных методов исследований стали задаваться вопросами о том, насколько качественно были проведены раскопки, насколько тщательно велись исследования и т.д. Все это наложилось на экологическую повестку, которая стала модной в 1960-е годы. Распространявшееся экологическое движение пыталось изобразить палеолитического человека то страшным хищником, то, наоборот, беспомощным существом. Сформировалась идея, что древний человек был падальщиком. По этой причине на протяжении достаточно долгого времени по крайней мере, в зарубежных исследованиях, тема особого отношения неандертальцев и сапиенсов к крупным животным, а тем более охоты на таких страшных животных, как медведи, считалась практически реакционной, изжившей себя и вообще ошибочной.

Но очень важным и ярким фактом, который говорит в пользу существования особого отношения к медведю, стало открытие знаменитой пещеры Шове во Франции, где в одном из залов, в его середине, на естественном природном скальном выступе обнаружили череп пещерного медведя. Очевидно, что череп не мог там оказаться случайно – его туда специально установили. И пещеру более двадцати тысяч лет нет никто не посещал, вплоть до того момента, когда в нее зашли первые исследователи.

После этой находки тема особого отношения древнего человека к некоторым животным начала медленно возвращаться в научное русло. Буквально в последнее десятилетие наши западноевропейские коллеги стали публиковать все больше материалов, которые доказывают, что для неандертальцев действительно был характерен обычай сохранения черепов крупных животных.

— У обывателя на слуху памятники наскальной живописи и пещеры на территории Франции и Испании. Памятники верхнего палеолита с такими изображениями на территории России, которыми Вы занимаетесь, гораздо меньше известны. Как давно их открыли?

— Стоит начать с того, что нужно разделять наскальные и пещерные памятники. На скалах человек начал рисовать уже в современную геологическую эпоху – последние десять тысяч лет. И когда мы говорим «наскальная живопись», то имеем в виду, ориентируясь на отечественную терминологию, те памятники, которые были сделаны под открытым небом за последние десять тысяч лет. До этого человек рисовал в пещерах – под землей, в темноте.

Вплоть до середины XX века считалось, что пещерные изображения характерны только для очень небольшой части Европы, а именно Франции и Испании, в меньшей степени Италии. Но в это же время было хорошо известно, что искусство малых форм — статуэтки, гравировки на костях, на камнях, — распространялось по всей Европе. Поэтому было не очень понятно, почему дела так обстоят с пещерами, ведь в Центральной Европе тоже существуют горные системы. Есть, в конце концов, Кавказ и Урал… Но нигде ничего подобного найдено не было.

Однако в середине прошлого века все изменилось благодаря Александру Владимировичу Рюмину. Он не был ни археологом, ни историком – он закончил биофак МГУ. После успешной защиты кандидатской ему предложили остаться преподавать на родном факультете. Однако ко всеобщему удивлению он отказался: еще до войны он задавался вопросом, почему во Франции и Испании есть пещерная живопись, а в огромном Советском Союзе — нет. К решению этой проблемы он подошел как биолог и начал искать, где на территории СССР существовали палеоэкологические условия, схожие с теми, в которых жили люди в эпоху верхнего палеолита в Западной Европе. Он решил, что максимально подходит по параметрам Южный Урал, и попросил распределить его на работу в самый маленький на тот момент заповедник страны — в филиал Башкирского заповедника, впоследствии преобразованный в заповедник Шульган-Таш.

Там Рюмин, работавший зоологом, параллельно занимался поиском пещерных святилищ. Судя по его дневникам, он объехал большое количество подземных полостей в поисках рисунков, но в итоге парадоксальным образом нашел их… на территории заповедника, где работал. Первые рисунки Каповой пещеры он заметил при помощи своих друзей: коллег и соседей из Бурзянского района Башкирии. Позже они доставили в пещеру электрическое оборудование для освещения и поняли, что изображения там действительно есть. Сделанные открытия Александр Владимирович опубликовал, в том числе в зарубежных журналах, но научное сообщество сомневалось в достоверности этих данных.

Чтобы окончательно разобраться в вопросе, в 1960-м году Академия наук отправила в Капову пещеру одного из лучших наших археологов, Отто Николаевича Бадера. Однако приехав туда, Бадер сперва не увидел никаких рисунков. Лишь когда он дошел до последнего зала, фонарь вдруг высветил на стене изображение лошади, а затем и другие рисунки. Так стало ясно, что высокая культура палеолита не ограничивается одной только Западной Европой, а распространяется от Испании до Южного Урала.

Позднее, в 1980-е годы, были обнаружены новые пещеры на Южном Урале, но не в Башкирии, а в Челябинской области – это Игнатьевская пещера и Серпиевская-2 пещера, где тоже были зафиксированы палеолитические рисунки. Здесь важно подчеркнуть, что на Южном Урале существует не одна случайная пещера с рисунками, а целый комплекс, который отражает существование художественной традиции, насчитывающей минимум 5–7 тысяч лет.

— Насколько памятники на Урале и в Западной Европе отличаются друг от друга и можно ли действительно отнести их к единой культуре?

— Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понимать хронологию. То, что мы называем верхнепалеолитической эпохой, начинается около 50 тысяч лет назад и заканчивается около 11 тысяч лет назад. Нельзя сказать, что это было единое направление развития культуры. Многое менялось: появлялись новые технологии и новые люди. Сама история эволюции была непростой. Вспомним, что на середину этого периода приходится одно из страшнейших испытаний для человечества — последнее оледенение, когда произошла серьезная депопуляция.

Однако в том, что касается визуальной культуры, по-видимому, существовал некий надкультурный пласт. Он охватывал огромные пространства от Западной Европы до Алтая и Забайкалья. На территории Европы, конечно, были свои локальные традиции, но с точки зрения стиля и, что очень важно, специально подобранных образов животных, изображаемых в пещерном искусстве и в искусстве малых форм, образцы которых мы находим на стоянках под открытым небом, — все это было очень похожим.

— Исходя из имеющихся данных, можем ли мы судить о том, каково было назначение этих пещер?

— Несмотря на единство реализма изобразительного стиля, мы плохо понимаем, какое именно поведение человека за ним стоит, а о назначении пещер можно судить, исходя из следов поведения. Пещеры с настенными изображениями отличаются тем, что там гораздо менее выражен так называемый культурный слой (прим. ред.: слой земли на памятнике археологии, в котором сохранились следы жизнедеятельности человека: орудия, кости животных, остатки жилищ, очагов и другие артефакты). Но в значительной части отделов Каповой пещеры накопление осадков шло очень медленно, благодаря чему мы буквально под ногами видим следы деятельности палеолитического человека. Недаром Капова пещера входит в топ-3 пещер в Европе по количеству и масштабу сохраненных следов деятельности человека! Так вот, следы поведения, которые обнаруживаются в Каповой пещере, удивительно похожи на те, что мы видим в пещерах Западной Европы.

— Вы могли бы привести пример таких следов?

— У каждого святилища есть своя структура, которая зависит от характера подземной полости. Эти структуры удивительно похожи между собой, в частности, по тому, где и что человек рисовал. С другой стороны, существуют так называемые закладки — один из самых ярких следов деятельности человека. Это можно сравнить с тем, как, приходя к Стене плача в Иерусалиме, люди оставляют между каменными блоками записки с просьбами и пожеланиями. Похожие следы прослеживаются в палеолитических пещерах и в Западной Европе, и на Урале. Причем прятали древние люди везде одно и то же: предметы из костей и камня, украшения и т.п.

Другой пример. Известно, что в пещерах Западной Европы происходили какие-то обряды, сопровождающиеся приплясыванием или притаптыванием на месте. При этом в пол втыкались копья или дротики. Сохранились не только следы плясок, но и ямки от втыкания подобных предметов. И в прошлом году в нашей Южно-Уральской экспедиции мы смогли обнаружить ямки от воткнутых предметов, аналогичные следам в пещерах Западной Европы.

— Недавно Вы с Вашими студентами сделали важное открытие –обнаружили новый пигмент, использовавшийся в наскальных изображениях…

— Да, мы объявили об этом открытии в начале июля. Археологи, изучавшие памятники каменного века, достаточно давно установили, что люди этой эпохи умели получать фиолетовый и зеленый цвета. Однако в массовом научном сознании эти факты так и остались на периферии, и сейчас распространено представление, что кроме таких базовых цветов, как черный, красный, желтый и, возможно, белый, люди палеолита других цветов не знали или не использовали. Что касается синего цвета, то до недавнего времени думали, что его научились получать только в бронзовом веке.

Но группе исследователей из Южно-Уральской археологической экспедиции, которой я руковожу, удалось доказать, что те единичные свидетельства использования синего цвета, обнаруженные на некоторых стоянках от Сибири до Кавказа и Русской равнины, не были случайными находками. Напротив, у людей верхнего палеолита было понимание того, как получить этот достаточно редкий в минеральной природе цвет. Почему мы сейчас в этом уверены? Прежде всего, в Каповой пещере мы обнаружили разные оттенки голубых и синих пигментов. Но самое главное – они были в разных состояниях. То есть люди умели использовать эти пигменты в твердом состоянии, делая из минералов порошок. И они научились разводить порошок в жидкости и получали синюю краску, которой можно рисовать. Также они умели делать мягкую массу для того, чтобы наносить ее на тело, или на костюм, или на аксессуары.

— Что это открытие привносит в наши представления о культуре позднего палеолита?

— Сначала считалось, что в эпоху, которую сейчас называют верхним палеолитом, люди были ограниченны. Когда в 1879 году была обнаружена пещера Альтамира, научное сообщество отказывалось признавать это открытие – дескать, пещерный человек же не может рисовать! Потом были другие открытия, которые окончательно подтвердили, что древние люди не только могли рисовать, но и то, что среди них были художники, сравнимые с ведущими живописцами Ренессанса.

На самом деле высокая культура характерна для разных обществ. Мы находим все больше свидетельств того, что общества со сложными социальными структурами, сложной эстетикой и сложным мировоззрением существовали как минимум с верхнего палеолита. Наше открытие, безусловно, подтверждает эту идею.

— Не так давно Вы имели отношение к подготовке выставки, посвященной стоянке Сунгирь во Владимиро-Суздальском музее- заповеднике. Не могли бы Вы рассказать об этом памятнике?

— Стоянку Сунгирь открыли в 1955 году двое студентов кафедры археологии – Сергей Астахов и Евгений Черных. Раскопками руководил все тот же Отто Бадер. Здесь было обнаружено самое богатое в мире погребение. Количество предметов из этого захоронения сопоставимо со всеми остальными находками во всех других могилах того же периода. Изучение Сунгиря позволило пролить свет на несколько очень важных вещей с точки зрения нашего понимания далекого прошлого.

Во-первых, смогли выяснить, сколько человек входило в крупное сообщество верхнего палеолита. Целиком оно состояло из 250-450 человек. Они жили не вместе, а несколькими раздельными коллективами, но эти группы тесно взаимодействовали. Кстати, любопытно, что эта цифра, 250-450 человек, сопоставима с так называемым «числом Данбара», названным в честь известного британского социолога Робина Данбара. По его мнению, нормальное человеческое взаимодействие предполагает ограниченность числа участников приблизительно тем же количеством.

Во-вторых, Сунгирь представляет совершенно особый и, наверное, на сегодняшний день наиболее ранний случай, который показывает сложность социально-иерархической структуры в верхнепалеолитическом обществе сапиенсов, живших 35-32 тысячи лет назад. О такой сложности мы и не подозревали. Возможно, в эпоху верхнего палеолита существовали социальные роли, которые, по всей видимости, передавались по наследству. Об этом свидетельствует парное захоронение мальчиков-подростков.

Мальчики были довольно близкими родственниками. Рядом с одним из них лежала кость его далекого предка. И мальчик, и его далекий дедушка были лимитированы в питании и, возможно, обладали каким-то особым социальным статусом. Они практически не употребляли мясную пищу, тогда как все остальные члены племени успешно охотились и питались мясом. Один из мальчиков и мужчина, найденные в том же погребении, погибли не от естественных причин – возможно, говоря современным языком, их принесли в жертву. Что случилось со вторым мальчиком, почему он умер в таком раннем возрасте, мы пока не знаем – антропологи пока не озвучили ответ на этот вопрос. При этом всех их похоронили не просто пышно, а очень пышно: соплеменники положили вместе с ними огромную часть своих ценностей из бивня мамонта и еще изготовили много новых.

Эта находка меняет наши представления о верхнепалеолитических обществах и ставит перед нами ряд новых вопросов. Ведь сунгирцы – это охотники-собиратели, а не общество земледельцев или скотоводов, для которых характерна передача по родственной линии особых социальных функций внутри их семьи. С другой стороны, часть их каменной индустрии, включая каменные орудия, архаична и похожа на то, что делали последние неандертальцы. А вот костяные орудия и украшения напоминают то, что в это время было вполне характерно для сапиенсов Центральной Европы. Отсюда вопрос: как все это взаимодействовало? В каких отношениях состояли люди, находившиеся на Восточно-Европейской равнине? Как они перемещались? Что представляют собой такие крупные сообщества, разделенные очень большими территориями? Все это очень важные вопросы, на которые нам предстоит искать ответ.

— А есть ли гипотезы о том, что могло означать необычное расположение тел в захоронении: мальчики-подростки лежали «голова к голове»?

— Вообще парные захоронения не были особой редкостью в верхнем палеолите. Аналогичные примеры известны на территориях от Байкала до Центральной и Западной Европы. Детей в среднем хоронили чаще, чем взрослых. При этом захоронения девочек и женщин были довольно редки, хотя социальное положение женщины, особенно матери, было чрезвычайно высоким – об этом свидетельствуют памятники палеолитического искусства. Мы не понимаем, с чем это связано и, скорее всего, никогда об этом не узнаем.

Вспоминаются слова французского археолога Андре Леруа-Гурана, который как-то сказал: представьте, что все население Земли исчезло, и в следующую секунду на Землю высаживаются инопланетяне. Они заходят в храм, видят иконы и фрески. Но что инопланетяне поймут о сущности христианства, изучив эти предметы? Они могут посчитать, сколько фигур изображено и какие они, узнать, из чего сделаны краски. Но они не смогут понять суть христианства по этим внешним признакам. Мы, археологи, находимся в похожем положении. Изучая находки, мы стараемся понять поведение людей палеолита. И с каждым новым открытием мы, пусть и на самый маленький шажок, приближаемся к этой цели.

Беседовала Наира Кочинян

Изображение на обложке: экспедиция в пещеру Серпиевская-2 . Все фотографии в материале: из личного архива Владислава Сергеевича Житенёва