26 декабря главному мушкетеру советского кино исполняется 75 лет. Татьяна Алёшичева — о том, как из студента консерватории по классу фортепиано получился черный корсар советского кино и эстрады.
Ролью, которая принесла Боярскому всенародную известность, стал охламон и шалопай Сильва в «Старшем сыне» (1975) Виталия Мельникова по пьесе Вампилова. В фильме двое городских парней провожают встреченных в кафе девиц на электричку, увязываются за ними в поселок и остаются на улице, когда строгие прелестницы захлопывают перед их носом ворота (на последнюю электричку городские ловеласы не успевают). Сюжет требовал от зрителя некоторого фантастического допущения: парни, которых изобразили два будущих секс-символа советского кино — Караченцов и Боярский, — были видные, и трудно было поверить, что девушки дали им от ворот поворот. Караченцов гордо щеголял в «свитере геолога» (предтеча культового свитера Сергея Бодрова), ну а Боярский… Боярский был неотразим: модное каре, усы, стильная джинсовая рубашка и гитара в руках. Это был сложившийся, законченный образ советского сердцееда, который еще и поет.
Героя Боярского звали Семён Севостьянов. «Почему Сильва?» — интересовался герой Караченцова, студент Бусыгин. «Не знаю! — беспечно отвечал в кадре Боярский. — Назвали, а объяснить забыли». В этот момент Сильва рисуется — всё он прекрасно знает. Режиссер Виталий Мельников вместе с Боярским придумали ему подноготную: он фарцовщик, спекулирующий из-под полы модными импортными шмотками (отсюда и джинсовая рубашка) и носящий «заграничное» прозвище.
Уже тогда в Боярском проявилось редкое качество: он умел сам создавать себе имидж, благодаря чему и стал культовой фигурой, человеком-мемом. Позже актер говорил, что знает таких Сильв как облупленных. Они носили брюки клеш, длинные волосы, слушали The Beatles — 25-летний Боярский сам был битломаном и играл на клавишных в рок-группе.
Клавишными он владел профессионально: едва маленькому Мише исполнилось четыре, в квартиру родителей-актеров через окно (Боярские жили на первом этаже) затащили пианино. Отныне, когда все остальные мальчишки гоняли во дворе в футбол, он мусолил гаммы и позже окончил музыкальную школу при консерватории. Это умение пригодилось, когда после окончания ЛГИТМиК Боярский пришел на прослушивание к Игорю Владимирову, худруку Театра имени Ленсовета. В Ленинградский театр имени Комиссаржевской, где служили его отец и дядя, молодого артиста не взяли, «потому что в труппе уже достаточно Боярских», и он начал ходить на смотрины в другие театры. В БДТ отказали, и у Владимирова прослушивание тоже поначалу не задалось. Мэтр недовольно морщился, когда Боярский читал монолог Петруччо из «Укрощения строптивой», а потом Кудряша из «Грозы» — спектаклей, которые были в репертуаре театра. Напоследок Владимиров поинтересовался: «А что-нибудь еще умеешь? Петь?» Тут и пригодились годы занятий: Боярский сел за пианино и, сам себе аккомпанируя, запел песню на музыку Геннадия Гладкова из гремевшего тогда в стране мультфильма про Бременских музыкантов: «Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету». И был принят в труппу.
Поначалу ему приходилось подвизаться в массовке, а первая роль Боярского в спектакле «Преступление и наказание» состояла всего из двух слов. Когда Раскольников становился на колени и каялся перед всем честным народом за совершенное преступление, сзади вылезал потрепанный персонаж — то ли студент, то ли люмпен, которого Боярский изображал с клошарским шиком — и выдавал свою единственную реплику: «Ишь нахлестался!»
Но скоро молодой Боярский станет звездой подмостков, сыграв Трубадура в пьесе Василия Ливанова и Юрия Энтина «Трубадур и его друзья», где его партнершей была Лариса Луппиан (она играла Принцессу). Статный красавец со жгучим взглядом и уникальным тембром голоса отныне был окружен роем поклонниц. В какой-то момент Владимиров вызвал молодого актера на разговор. Тот прибежал на беседу воодушевленный, в ожидании интересных предложений, а услышал от худрука суровую отповедь: «Хочу тебя предупредить. Хоть одну бабу в труппе тронешь, тебе ничего не будет. Я обязан держать тебя два года как молодого специалиста. А бабу сразу выгоню, понял?» Боярский понял и стал тщательно скрывать от всех свой зародившийся прямо на сцене роман с Луппиан.
В кино Михаил Боярский впервые запел в фильме «Новогодние приключения Маши и Вити» (1975) с музыкой Геннадия Гладкова, где играл кота в демонически-фантазийном гриме: «Я кот Матвей. Мой метод прост: я не люблю тянуть кота за хвост. В моих зрачках ночной кошмар, один прыжок — один удар». За ним последовал Волк в мюзикле «Мама» (1976) — совместном проекте советской, венгерской и французской студий. У Волка был еще более впечатляющий вид: густая рок-н-ролльная шевелюра и подведенные зигзагами глаза — хоть сейчас выходи на сцену вместе с группой Kiss.
В 1977 году выходит музыкальный фильм мэтра советского кино Яна Фрида «Собака не сене» — мелодрама о том, как секретарь Теодоро, юноша незнатного рода, покоряет сердце гордой графини де Бельфлор (богатой вдовы!) и находит способ на ней жениться благодаря проделкам своего приятеля Тристана. И снова Боярский поет, причем за трех персонажей сразу. За себя — чудесные романсы с музыкой Гладкова на стихи Лопе де Веги в классическом переводе Лозинского. За тех парней — куплеты Тристана про собутыльников вместо Армена Джигарханяна и романс графа Федерико вместо Игоря Дмитриева. Боярскому не впервой :годом раньше он отдал свой голос персонажу Труффальдино из Бергамо, которого сыграл непоющий Константин Райкин, и идеально попал в образ. «Как вам только не лень в этот солнечный день, в яркий солнечный день играть со смертью? Дьявол только и ждет, кто из вас попадет, как индюк, попадет на этот вертел» — сложно было представить, что эту залихватскую песню в кадре поет не сам Райкин, и сложно было бы представлять и дальше, если бы голос Боярского спустя всего пару лет не стал таким узнаваемым.
«Собака на сене» — первый фильм «плаща и шпаги» с участием Михаила Боярского, а юноша Теодоро, одетый в черное идеальный романтический герой — предтеча его д’Артаньяна; «усы и шпага — всё при нем». Ну и конечно, шляпа, важная составляющая образа, который годами создавал — и создал — Боярский. В «Собаке на сене» он обошел на повороте таких претендентов на роль Теодоро, как Олег Янковский и Олег Даль (двое главных героев-любовников советского кино). Спустя год с небольшим обойдет и третьего — Александра Абдулова, также претендовавшего на роль д’Артаньяна. Умнице Фортуне, ей-богу, не до вас!
«Мушкетеры» Георгия Юнгвальда-Хилькевича с музыкой Максима Дунаевского обрушились на простодушного советского зрителя как ураган, и никакой Жан Марэ из костюмных фильмов 1950–60-х больше не мог затмить Боярского. В одном интервью Вениамин Смехов, красиво склонив в кадре голову к плечу на манер Атоса, глубокомысленно заметил, что у всех, кто это видел, возникало ощущение, что д’Артаньян списан писателем Дюма с самого Боярского.
Недаром залихватскую манеру Боярского бросать свое авто прямо на тротуаре, как взмыленную лошадь, называют в Петербурге «мушкетерской парковкой». А в далеком 1977-м роль досталась ему, потому что у режиссера, слава богу, были глаза: увидев Боярского в гриме Рошфора (именно эта роль планировалась для него изначально), Юнгвальд-Хилькевич понял, что перед ним д’Артаньян. Спустя 10 лет Боярский, ставший на тот момент уже официальной «звездой советской эстрады», споет в шуточной песне «Снимается кино»: «Играю роль — такую роль! Нет, в этом фильме, безусловно, был я все-таки король. А что она? Да что она — она Жан-Полем Бельмондо увлечена». Мог ли он стать, как Бельмондо и Делон, не только героем «плаща и шпаги», но и расширить амплуа до героя «шляпы и пистолета»?
Да. И об этом довольно красноречиво свидетельствует милицейский триллер «Таможня» (1989) — ленинградский нуар, где Боярский сыграл чувствительного милиционера. Его непривычно видеть в кадре в милицейской форме с короткой стрижкой, без шпаги и шляпы. Герой Боярского — Юрий Хорунжев, новичок на портовой таможне — обладает феноменальной интуицией, чутьем на контрабанду; это свойство сразу подмечает в нем старый опытный коллега, которого сыграл Валентин Гафт. Хорунжев с легкостью проходит «последнее испытание таможенника» — находит в мусорном ведре свою фуражку, которую ехидные коллеги прячут туда в качестве розыгрыша. Но он не досматривает на сходе с судна своего старого приятеля, судового врача, которому настоящий контрабандист подбрасывает в портфель золото, и тот оказывается на крючке у преступника.
В советском кино милицейский триллер был штучным товаром, такие фильмы просто не снимались серийно, как кино про фликов во Франции, и Боярский остался мушкетером. В 1979-м из рук Юнгвальда-Хилькевича он попал к Светлане Дружининой в «Сватовство гусара». Дружинина сама переделала для фильма старый водевиль «Петербургский ростовщик» и видела в главной роли — гусара, который добивается женитьбы на дочери жадного дельца — только Боярского. А кого еще? «Отогнув уголок занавески, смотрят барышни в каждом окне, как в расшитом седле и черкеске я гарцую на резвом коне», — пел Боярский в кадре. Но гарцевать пришлось недолго: машина съемочной группы, в которой был актер, однажды потеряла управление на Киевском шоссе, и произошло лобовое столкновение. Боярский сидел на переднем сиденье рядом с водителем, во время аварии он разбил головой лобовое стекло, сломал позвоночник и попал в реанимацию. Дружинина была в ужасе: худсовет предложил ей поменять артиста, потому что телефильм снимался к Новому году, а Боярскому нужно было восстанавливаться после аварии. Ей все-таки удалось отстоять своего артиста, только вместо новогоднего эфира фильм пришлось перенести на март, аккурат к женскому празднику. Врачи запретили Боярскому садиться на лошадь, но его это не остановило: сговорившись с каскадерами, он все-таки прогарцевал еще раз, подпираемый их плечами с обеих сторон.
В начале 1980-х Михаил Боярский не только почетный д’Артаньян, но и звезда советской эстрады; странная траектория развития советской поп-культуры словно специально для Боярского сохранила пограничную нишу музыкального фильма, тогда как в Штатах мюзиклы сошли на нет еще в 1950-х. На дискотеках танцуют под «Городские цветы» и «Листья жгут» в его исполнении, и сам он определился с байроническим имиджем: всегда появляется в черном костюме, с гитарой, в щегольских туфлях с каблуком.
В этом звездном качестве он участвует в 1981-м в фильме «Душа», где Александр Стефанович, на тот момент муж и продюсер Пугачёвой, выразил свое идиллическое представление об официальной эстраде и ее отношениях с андерграундом. По сюжету героиня Софии Ротару, популярная певица Виктория Свободина, стремительно теряет голос. Врачи запрещают ей петь, но великодушная дива то и дело нарушает запрет: то не может оказать знакомому режиссеру спеть песню для фильма, то представит на всесоюзном конкурсе песню начинающего композитора. Все это заводит ее в тупик, от нее отворачиваются ее аккомпаниаторы, которые мыслили себя независимой группой, а стали приложением к эстрадной звезде. Сокрушенная Виктория знакомится на записи эстрадного дуэта с Вадимом — солистом полуподпольной рок-группы. Вот его-то и играет в расцвете славы и эпохи диско Михаил Боярский.
Впрочем, «играть» не совсем то слово, ведь Боярский сам был клавишником рок-группы. Но здесь на подпевках стояла не менее популярная в то время «Машина времени», и вся ситуация выглядела предельно странно для знающих людей: Боярский изображал солиста и в этом качестве пел песни Макаревича при живом Макаревиче, который отирался на втором плане. Но в главном режиссер Стефанович не соврал: в кого еще могла стремительно влюбиться певица Виктория? Только в Боярского! Диалоги звучали пресно и банально, никакой химии в кадре между ним и Софией Ротару не было, но ее и не требовалось. Михаил Боярский изображал в кино романтический мужской идеал того времени, объект вожделения для девушек и образец для подражания для юношей.
Фильм был проходной, но Боярский в нем уже культовый: подражая Боярскому, Виктор Цой начал одеваться в черное.
Между тем советская эпоха близилась к финалу, и под занавес Светлана Дружинина выпустила «Гардемаринов» (1987) — героическую сагу из российской истории XVIII века с песнями о любви к девушкам и родине. Кого Дружина могла еще позвать на роль француза, как не почетного гасконца Михаила Боярского? И его шевалье де Брильи, будучи совсем не главным персонажем этой авантюрной истории, принялся, как это называется у актеров, воровать сцены у юных гардемаринов. Боярский блистал эксцентрикой, гремел камзолом, кричал юной возлюбленной гардемарина: «Звезда моя!» Он бегал в кадре голышом и пел романтическую балладу про голубку с непонятными французским припевом «Ланфрен-ланфра».
С тех пор утекло много воды, распалось Советское государство, заодно похоронив под обломками и советский кинематограф, но Боярский не убирал на антресоли плащ и шпагу — он продолжал сниматься у Яна Фрида («Тартюф») и Юнгвальда-Хилькевича в фильмах про мушкетеров. Мушкетеры умерли и воскресли (канальи!), гардемарины состарились, ушла эпоха диско. Боярский добавил к своему привычному имиджу темного рыцаря черную шляпу и время от времени добавляет зенитовский шарф. Он уходил из театра и возвращался в него, дважды отменно сыграл классику у Владимира Бортко — в «Идиоте» и «Тарасе Бульбе». И попутно больше двадцати лет с аншлагами играл с женой Ларисой Луппиан самый популярный антрепризный спектакль Петербурга «Интимная жизнь» по пьесе Ноэля Кауарда — семейный анекдот про вечно ссорящихся супругов, где жена в который раз разбивает о голову мужа виниловую пластинку.
В год своего 60-летнего юбилея Боярский сказал в интервью: «Я и раньше-то снимался нечасто, а после того, как мы под руководством Хилькевича поперхнулись с „Возвращением мушкетеров“, даже не знаю, чем меня заманишь на съемочную площадку. Кино и телевидение — это все суета, попытка забраться на елку, чтобы все видели, что ты еще тут, еще сидишь, блистаешь, когда другие уже попадали. Но умные все-таки под елкой сидят — как подарок».
Автор: Татьяна Алёшичева
Фото: Юрий Белинский / ТАСС, Persona Stars / 035 / «Легион-Медиа», архив Театра имени Ленсовета, Иван Куртов / ТАСС