Памяти Анатолия Бурцева: Прощание состоится сегодня
Вспоминая профессора Анатолия Бурцева
22 июля 2025 года на 80 году ушел из жизни известный учёный-литературовед, действительный член Академии наук Республики Саха (Якутия) БУРЦЕВ Анатолий Алексеевич, доктор филологических наук, профессор, отличник высшей школы СССР, отличник образования РС(Я), Почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации, Заслуженный деятель науки Республики Саха (Якутия), Почетный профессор Байкальского государственного университета экономики и права.
Предлагаем в памятный день прощания вспомнить труды известного ученого, действительного члена Академии наук Якутии Анатолия Бурцева, составившего прекрасные образцы сравнительно-исторического анализа якутской литературы, как ее классики, так и современности, проведя порой неожиданные и важные параллели с западноевропейским и русским литературным творчеством, наметив контактные ренессансные параллели. Ниже мы приведем отрывки из некоторых его научных работ, предварительно указав на библиографические справки, подготовленные по его научному творчеству Национальной библиотекой: https://sci.e.nlrs.ru/collections/337
Вниманию читателей портала видеосюжеты, сделанные с участием Анатолия Алексеевича в последние годы:
Отрывки из его научных литературоведческих статей и публикаций в СМИ
«Сейчас, на взгляд <А.А. Бурцева>, происходит ренессанс якутской культуры, которая, по его мнению, в первую очередь носит литературоцентричный характер. Все наши успехи и прорывы в изобразительном искусстве, театре, музыке, кино, моде (да даже в кулинарии!), прежде всего, основаны на фундаменте якутской литературы – на трудах Кулаковского, Алампа, Ойунского, Амма Аччыгыйа, Суоруна Омоллоона, Элляя и других. В начале было слово – это ведь и про нас.
Хотя, казалось бы, якутской литературе всего сто с четвертью лет – в 2025 году будет отмечаться юбилей «Байанай алгыhа» («Заклинание Байаная» — самое первое произведение Алексея Кулаковского, основоположника якутской словесности). Но корни-то у неё многовековые – от олонхо и фольклора. Именно из них питается самобытная якутская поэзия, гарцующая на Пегасе-Дьесегее (культ коня очень развит у народа саха). При этом ощущается и влияние Пушкина, и Серебряного века, особенно у Натальи Харлампьевой, считает Бурцев.
Если вся русская литература вышла из гоголевской «Шинели», то наша из олонхо и русской классической литературы («Сааскы кэм» из Толстого, например). Василий Яковлев-Далан во многом идет от национальной традиции вкупе с историческим романом Вальтера Скотта в своих мощных произведениях «Глухой Вилюй» и «Тыгын Дархан». При этом мастерски использует прием «местного колорита» – воссоздавая костюмы, обряды, интерьеры жилищ, оружие, орудия труда, еды и питья. Николай Лугинов в романах «По велению Чингисхана», «Время перемен», «Хуннских повестях» великолепно владеет приёмом «потока сознания» и внутреннего монолога героев, как у Достоевского и Толстого. Если перевести романы, повести и рассказы якутских писателей на иностранные языки, как бы мощно они прозвучали! К примеру, Иван Гоголев, Далан, Лугинов, Николай Габышев и другие. Та же «Лиственница, состарившаяся со мной», поставленная в кино, прогремела на весь мир. Так что наша литература ждёт своих мастеров-переводчиков» (см. полностью: https://yakutia-daily.ru/anatolij-burczev-renessans-yakutskoj-kultury-osnovan-na-literature/).
А.А. Бурцев о традиции В. Шекспира в творчестве П. А. Ойунского
«Наряду с могучей стихией устной народной поэзии, важнейшую роль в творчестве П. А. Ойунского сыграли традиции мировой литературы. В частности, создавая драматическую поэму «Красный шаман» и повесть-предание «Кудангса Великий», якутский поэт опирался на шекспировские трагедии «Гамлет» и «Макбет». Сходство идейного содержания произведений Шекспира и Ойунского обусловлено прежде всего сложным переломным характером исторических эпох, получивших воплощение в их творчестве. В трагедиях Шекспира отразился кризис гуманистических идей европейского Возрождения, в «Красном шамане» и «Кудангсе Великом» в условной, иносказательной форме нашли отражение сложнейшие процессы, происходившие в России и Якутии в первые десятилетия XX столетия. Типологическая общность произведений Шекспира и Ойунского во многом определялась их источниками. В основе трагедий Шекспира лежали легенда о принце Амлете, записанная датским историком Саксоном Грамматиком, и «Исторические хроники» английского летописца Рафаэля Холиншеда. П. А. Ойунский использовал легенду о борьбе шамана Добуна со знаменитым родом Оросиных и предание о Кудангсе Великом. Представляя разные исторические эпохи и разные национальные литературы, Шекспир и Ойунский, тем не менее, обнаруживают удивительную общность взглядов по отношению к фольклору, воспринимая его, прежде всего, как неиссякаемый источник непреходящих духовных ценностей, вечной народной мудрости, сохраняющей свое значение во все времена. Композиция драматической поэмы П.А. Ойунского «Красный шаман» и представленная в ней система образов обнаруживают значительные аналогии со структурой и характерологией трагедии Шекспира «Гамлет». В центре обоих произведений находится судьба крупного героя, на втором плане – персонажи, находящиеся с ним в сложных отношениях дружбы и вражды, на третьем – второстепенные участники действия, косвенно вовлеченные в основной конфликт. Драматическая поэма П.А. Ойунского не только полностью соответствует классической эсте тике европейской драмы, но даже ближе к ней, чем шекспировская трагедия. Если иметь в виду традиционное деление драмы на пять частей в соответствии с принципом «пирамиды» немец кого писателя Густава Фрайтага (завязка, повышение действия, кульминация, понижение и раз вязка) [9, с. 115], то в «Гамлете» обнаруживаются некоторые отступления от канона, а «Красный шаман» содержит все пять стадий развития драматического действия. Общие черты присущи также главным героям этих произведений, претерпевающим сложную духовную эволюцию. Гамлет в начале трагедии, потрясенный открывшимся ему «морем зла», задумывается над тем, стоит ли жить. Но герой Шекспира, мыслитель и гуманист, считает себя обязанным «вправить вывихнутый сустав века»:
Век расшатался – и скверней всего,
Что я рожден восстановить его!
В начале поэмы П.А. Ойунского Красный шаман размышляет о своем предназначении, о роковой судьбе. Сначала он по-гамлетовски сомневается в том, что сможет ли:
Открыть глаза угнетенным,
Незрячих заставить прозреть,
Зажечь в сердцах свободы пламя?…
Но потом он выражает веру в предсказанный ему свыше жизненный путь, принимает возложенную на него миссию («искоренить все зло на обездоленной этой земле») и стремится к тому, чтобы его заклинания прозвучали «добрым набатом»: На изначальный мир родной Вещим словом всемогущим, Молением горячим своим Белую благодать изолью… Т. е. объективный смысл произведения П.А. Ойунского выходит за рамки идеологических представлений и переходит в категорию общечеловеческих понятий. Однако при общем сходстве эволюции героев Шекспира и Ойунского прослеживается различие в авторских трактовках: трагедия Гамлета первоначально обусловлена личными обстоятельствами, к осознанию им мира как «сада, поросшего сорняками» приводит целая череда событий. Красный шаман изначально находится в состоянии душевного кризиса и конфликта с окружаю щей действительностью, что делает его трагедию особенно глубокой и фундаментальной. Значительные сходства также обнаруживает трагическая эволюция главных героев трагедии В. Шекспира «Макбет» и повести-предания П. А. Ойунского «Кудангса Великий». И в том, и в другом произведении раскрывается история величественного взлета и фатального низвержения выдающихся правителей. Общим местом в трагедии Шекспира и повести Ойунского является вопрос о пагубных последствиях, к которым приводит возвеличивание одного человека, пусть даже этот человек – личность исключительная, как шотландский тан Макбет и правитель якутов Кудангса Великий. Личность Кудангсы Великого поражает своей сложностью и противоречивостью. С одной стороны, он, опираясь на свой многочисленный род и несметное богатство, возомнил, что «предназначен быть главой всех саха», и «потому соседи дальние и ближние, даже богатые роды, все как один были напуганы, изумлены чрезвычайно, боялись переступить, перейти не нароком дорогу Кудангсе Великому – стоило ему поднять глаза, они опускали взгляд долу, ни кто не смел слова перечить, так и жили» [12, с. 55]. Но, с другой стороны, в нём присутствует прометеевское, тираноборческое начало; он заставляет шамана Чачыгыр Таас разрубить звезду Чолбон и тем самым спасает народ от гибели. Когда нагрянула новая беда – вспыхнула эпидемия, Кудангса снова прибегнул к крайней мере: решив породниться с небожителями, погубил лучших людей своего рода, в т. ч. собственных детей. В результате народ проклял его, и он влачил жалкое существование до тех пор, пока не умолил все того же шамана Чачыгыр Таас достать ему выкованный мифическим кузнецом Кытай Бахсы «волшебный острый меч-кылыс, который сам рубил бы, одержимый сверхъестественной силой». И от этого «кровожадного, сверкающего огнем» меча он сам погибает. Поистине, кто с мечом придет, от меча и погибнет. Иными слова ми, объективный смысл повести П. А. Ойунского, участника революции, ставшего свидетелем братоубийственной гражданской войны и позднее погибшего в результате репрессий, выходит за рамки его собственных политических взглядов и заключается в осуждении «большевизма» и тоталитаризма. Такой вывод соответствует пафосу русской классической литературы, в частности, близок к герценовской идее обреченности любой революции, прибегнувшей к насилию и призвавшей «к топору». В данном случае, если воспользоваться словами немецкого поэта Г. Гейне, перо гения оказалось сильнее самого гения, т.е. П. А. Ойунский как писатель оказался выше себя самого как идеолога. В образе Кудангсы Великого присутствует также донкихотовское начало в том смысле, что он боролся со злом неверным способом, как это делал герой Сервантеса, рыцарь Печального образа. Его цель, а именно защита «родного племени-народа», сама по себе прекрасна и благородна, но результатом его усилий стали распри и вражда между людьми, «непримиримый спор-раздор меж рабом и господином, меж бедным и богатым, меж прошлым и настоящим». Неслучайно три великих мастера, изготовившие грозное оружие, «превратили его в пепел», «разбросали-развеяли по родной земле» и произнесли заклинание: «Да не появится впредь подобный Кудангсе Великому! Да не родится имеющий дерзкий язык, горячую душу, подобно ему пытающийся изменить великие законы, ставшие тремя крепчайшими запорами, на которых сотворены и держатся все три мира!» Наконец, Кудангса Великий, фигура во всех отношениях трагическая, приобретает черты экзистенциального героя, обреченного на фатальное одиночество. Не случайно, по велению Юрюнг Аар Тойона «грозное небо низвергло девять великих огненных смерчей на вихревых крыльях, все три дня и три ночи тело Кудангсы Великого крутили, мололи нещадно» и «раз бросали-развеяли по родной земле, по всему миру прах его». В авторском примечании указано, что «неприкаянная плоть Кудангсы Великого, превратившись в кровожадный дух Илбис, бродит, одержимая сверхъестественной силой». Идейно-философское содержание произведений В. Шекспира и П. А. Ойунского не ограничивается описанием судьбы и трагедии главных героев. Не менее важное место в них занимает функционирование целой системы мотивов, дополняющих основной сюжет. Для произведений Шекспира и Ойунского характерны классические мотивы, имеющие длительную традицию в фольклоре и литературе. В частности, в трагедии «Гамлет» и драматической поэме «Красный шаман» отправной точкой конфликта становится мотив мести, который в дальнейшем приобретает усложненный, комплексный характер и возводит центральный конфликт на более высокий уровень: личная задача мести главных героев в обоих произведениях в определенный момент переходит в борьбу с вселенским злом. Ведущим мотивом в трагедии «Макбет» и повести-предании «Кудангса Великий» становится мотив зла, персонифицированный как в фигурах главных героев, так и в образах демонических существ, присутствующих в художественном мире обоих произведений».
Профессор А.А. Бурцев о якутской литературной классике и современности
«В настоящее время с большой остротой встает вопрос не только о новом восприятии классического наследия, но и о разграничении классики и беллетристики. По-прежнему актуальной остается проблема выявления отличительных черт классики, обуславливающих сс длительное историческое существование.
В литературной классике, в том числе в произведениях первых якутских писателей, обнаруживаются такие качества, как трактовка вечных вопросов, бесконечная глубина нравственно-философского содержания, высота эстетических достоинств, позволяющая ей отражаться в смежных видах искусства, оригинальность и сложность поэтики на всех се уровнях.
Творчество первых якутских писателей сформировалось в атмосфере сложных жизненных и идейных исканий начала ХХ века. Классики якутской литературы были не только заинтересованными свидетелями, но и участниками многих важнейших событий первых десятилетий прошлого столетия, поэтому их произведения передают дух того времени и помогают нашим современникам ориентироваться в сегодняшней, тоже крайне сложной, переломной эпохе. Произведения первых якутских писателей проникнуты предчувствием неизбежности грядущих перемен, пафосом преобразования и прогресса, идеями демократии и гуманизма. Все это созвучно современной эпохе.
С другой стороны, от той эпохи нас отделяет довольно значительный промежуток времени. Причем отделяют не только годы, но и перемены, которые произошли как в мире, так и в стране. Тем более поражает глубокий пророческий дар классиков якутской литературы, прежде всего А. Кулаковского, который не только задумывался, но и предлагал свои варианты решения глобальных проблем человеческой цивилизации.
Для А. Кулаковского как поэта философского склада вообще характерно выраженное пророческое начало. Эта устремленность вперед, пафос будущего сближает его с классической русской литературой. Как в свое время проницательно заметил Н. Бердяев, русская литература -самая профетическая в мире, она полна предчувствий и предсказаний, ей свойственна тревога о надвигающейся катастрофе.
В поэме «Сновидение шамана», самом профетическом произведении якутской литературы, А. Кулаковский создал впечатляющую футурологическую картину грядущих мировых катаклизмов. «Закат мира» будет сопровождаться, по его мысли, войнами, кризисом производства, стихийными бедствиями и невиданным голодом.
Параллельно с русскими мыслителями, создателями философии всеединства, якутский поэт пришел к осознанию нерушимой целостности всей земной и космической сферы. Фактически А. Кулаковский предвосхитил то, что сегодня получило название «нового мышления», а именно тесную взаимосвязь микрокосма человека и макрокосма мира, материального и духовного фактора, экономики, политики, культуры и нравственности, прошлого, настоящего и будущего.
По мнению А. Кулаковского, нарушен некий «баланс» между «естественностью» и развитием современной цивилизации. Ответственность за это поэт возложил на «большие» народы. Их отношение к природе связано исключительно с борьбой и подчинением. Сама природа воспринимается как чужая, враждебная человеку стихия. Все сводится к беспощадному использованию природных ресурсов. Результатом такого «прометеевского» отношения не может не стать нарушение «правильного пути», конфликт с «естественным» природным началом внутри себя, внутренняя опустошенность.
Негативной установке по отношению к природе, характерной для современной цивилизации, А. Кулаковский противопоставил просветительскую в своей основе философию природы, ориентированную не на борьбу, а на гармонию, не на подчинение, а на сотрудничество, не на утилитарное потребление, а на раскрытие в человеке «естественных» природных добродетелей.
Настоящий гимн «естественной» стихии, прекрасную симфонию, соединившую воедино природную «ноту» с человеческой «нотой», А. Кулаковский создал в поэме «Наступление лета», которая вместе со «Сновидением шамана» составляет единую художественно-философскую дилогию.
В «Сновидении шамана» он выразил солидарность с идеей самоценности каждой нации, се культуры и языка, высказанной еще И. Гердером в работе «Идеи к философской истории человечества». Вслед за немецким мыслителем А. Кулаковский приходит к осознанию индивидуальной специфики, неповторимого своеобразия каждого народа и его исторической судьбы.
Проблема возрождения и сохранения национальных культур и языков приобретает особую актуальность в наше время. Угроза исчезновения по-прежнему висит над малочисленными народами… А. Кулаковский задумывался над этой проблемой уже в начале ХХ века.
Наследие первых якутских писателей А. Кулаковского, А. Софронова, Н. Неустроева, П. Ойунского в полной мере подтверждает тезис о том, что классические произведения обнаруживают способность открыться новыми гранями в новых исторических условиях и принять живое участие в современной общественной и культурной жизни. Творчество якутских классиков наглядно свидетельствует о том, что литературные произведения приобретают статус классических не только из-за своего гуманистического пафоса и высоких эстетических достоинств, но и в силу наличия глубокого нравственно-философского содержания, рассчитанного на историческое функционирование в «большом» времени.
Л. Толстой говорил, что время «просеивает» литературу. Перефразируя слова мэтра русской литературы, можно сказать: «Просейте якутскую литературу останутся А. Кулаковский, А. Софронов Н. Неустроев, П. Ойунский. Просейте их творчество останутся «Сновидение шамана», лирика А. Софронова, новеллы Н. Неустроева, «Красный шаман» и «Кудангса Великий».
Современность этих вершинных явлений Якутского словесного искусства определяется присущим им качеством широких философских обобщений и социального прогнозирования. Произведения классиков якутской литературы, в частности поэма-концепция А. Кулаковского «Сновидение шамана», олонхо-тойук «Красный шаман» и повесть-предание «Кудангса Великий» П. Ойунского, способствуют глубокому осмыслению исторических закономерностей, выявлению из сложной диалектики развития современного общества, раскрытию связей судеб отдельных личностей с судьбой народа.
«Красный шаман» по своему общему пафосу, трагической глубине конфликта, усложненной характерологии в типологическом плане близок к шекспировскому «Гамлету». Для героя П. Ойунского тоже характерно экзистенциальное сомнение в том, сможет ли он
Открыть глаза угнетенным,
Незрячих заставить прозреть,
Зажечь в сердцах свободы пламя?..
… Волшебным словом
Помочь к лучшему изменить Жизнь всех несчастных людей,
Полную бедствий, горя и мук?! (Пер. Е. Сидоров)
Художественная проза П. Ойунского тоже содержит идеи, имеющие непосредственное отношение к современности. В рассказе «Александр Македонский» на историческом материале рассматриваются проблемы власти и славы, роли личности в истории, проникнутые актуальнейшим смыслом. Рассказ был написан в 1935 г., когда сложные процессы происходили как на международной арене, так и внутри страны. В Европе поднимал голову фашизм, у нас утверждался культ личности и начались репрессии. В этих условиях якутский писатель недвусмыслен-но осудил тиранию и жестокость. Его герой, покоривший многие страны и народы, приходит к осознанию эфемерности славы великого завоевателя и создателя мировой империи. Он сравнивает свою славу, добытую огнем и мечом, с «каплей воды, упавшей в песок». Причем негативная оценка авторитарного режима была вынесена П. Ойунским синхронно с первыми опытами порицания тоталитаризма в зарубежной литературе романами Г. Манна «Верноподданный», А. Кёстлера «Слепящая тьма», Д. Оруэлла «1984». В другом рассказе «Соломон Мудрый» П. Ойунский использовал библейскую образность для проповеди радости жизни, земного счастья и любви, что тоже косвенно свидетельствовало о его оппозиции антидемократическому, античеловеческому режиму.
Генетическая связь с устным народным творчеством обусловила характерную для П. Ойунского обобщенность художественного мышления. В своих программных произведениях философской драме-концепции «Красный шаман» и повести-предании «Кудангса Великий» якутский поэт попытался в поэтической форме осмыслить современную ему эпоху вселенских катаклизмов, объять национальное бытие в целом и включить его в «макрокосм» истории. Это привело его, как и А. Кулаковского, автора поэмы концепции «Сновидение шамана», не просто к сложному синтезу национальных и общечеловеческих проблем, но и к новой эстетической структуре, а именно к принципу «космовидения» (Г.А. Белая), позволившему соединить локальное и универсальное в новое художественное единство. Таким образом, в плане художественном якутская литература в лице А. Кулаковского и П. Ойунского предвосхитила опыт ряда «молодых» литератур стран Латинской Америки и Африки, а в плане философском поднялась на новый, «ноосферный» уровень понимания бытия человека и человечества, характерный для развитых литератур Запада.
Лирика А. Софронова и проза Н. Неустроева носят современный характер потому, что глубоко раскрывают национальную ментальность и специфику национального характера, то есть, говоря словами Л. Леонова, «объясняют сокровенные микропроцессы в тайниках человеческой души» и тем самым дают «нравственную ориентацию» современному человеку.
Сегодня можно по-новому расценить удельный вес отдельных жанров в творческом наследии А. Софронова. Его драмы, естественно, сохраняют свое значение как художественная энциклопедия дореволюционной якутской действительности. Но в них, как, впрочем, и в рассказах, приоритет отдавался в основном социальной проблематике и характерологии. То есть, как бы ни были значительны его достижения в жанре драмы и новеллы, наибольший вклад он внес, на наш взгляд, в поэзию.
Что касается Н. Неустроева, то в своих рассказах он сделал то же, что и А. Софронов в лирике: изобразил состояние целого народа и его отдельных представителей в переломную эпоху. В его рассказах фактически нет развернутых, детализированных объективно-нейтральных описаний социальной действительности, а речь идет о так называемых «вечных» вопросах нравственно-философских и морально-психологических, так или иначе связанных с феноменом личности.
Представление о человеке как «мере всех вещей» позволило писателю глубже и тоньше, чем в прямом, непосредственном изображении социальных коллизий, раскрыть состояние общества. В самом деле, в новеллистике Н. Неустроева нарастает драматическое начало. Его рассказам присуще обостренное чувство трагизма и катастрофичности современного этапа общественного развития. Не случайно во многих из них появляется герой, находящийся в кризисном положении. Не случайно сквозной становится тема упадка, разложения, смерти. Она воплощена, в частности, в рассказах «Рыбак Платон», «Прокаженные», «Презрение».
Комедии Н. Неустроева «Голова Кукаакы», «Злой дух», «Тар», «Жестокая судьба» оказываются востребованными сегодня, когда возникает необходимость осветить некоторые симптомы нравственной болезни современного общества с духовных высот классика якутской литературы. Последняя пьеса «Жестокая судьба», обозначенная автором как «романтическая драма» и снабженная эпиграфом из А. Островского «Жестокие нравы, сударь!», вообще стоит особняком не только в творчестве Н. Неустроева, но и в целом в якутской драматургии того времени. В жанровом отношении она не укладывается целиком в рамки комедии, а в тематическом плане не ограничивается постановкой проблемы общественного и личностного статуса женщины. В ней обнаруживаются черты так называемой «но-вой драмы», возникшей в западноевропейской (Г. Ибсен, Б. Шоу, А. Стриндберг) и русской (А. Чехов, М. Горький) литературе в конце ХІХ начале ХХ вв. В идейно-содержательном отношении речь идет о пафосе надвигающихся пере-мен, о нежелании героев смириться с существующим положением. В художественном плане признаками «новой драмы» являются усиление роли диалога с элементами дискуссии, авторские ремарки о состоянии природы («лето», «берёзовая роща», «гроза с громом и молнией», «ветер»), «открытый» финал пьесы.
Классики якутской литературы в первую очередь были озабочены судьбой родного народа, но в то же время им была присуща характерная для великой русской литературы «всемирная отзывчивость». С одной стороны, в их творчестве не могли так или иначе не отразиться многовековой духовный опыт и историческая память народа. имеющего уникальную судьбу и прошедшего че-рез сложные испытания. С другой стороны. для произведений якутских писателей характерны общечеловеческий пафос, идея общности людей и единства их планетарной судьбы. Тем самым материал якутской литературы подтверждает общее правило: классика выходит за рамки национальной культуры и становится достоянием всечеловеческого масштаба».
Подписывайтесь на каналы и социальные сети Академии наук Якутии: