Владимир Шахрин: «В школе я брал в руки гитару - мной двигал банальный половой инстинкт»

«Блогеры поют, потому что надо как-то зарабатывать»

 

- Есть ли у вас какой-то особый ритуал, когда готовитесь к масштабным фестивалям? Это же не сольный концерт, а люди приходят на фестиваль, чтобы и на других посмотреть.

- Ну, конечно. В принципе весь ритуал подготовки – это репетиции, поэтому я предлагаю программу. Мы собираемся на репетицию, мы с ребятами говорим: вот давайте такую программу сыграем на этом фестивале. Вот мы постараемся сыграть и известные песни, и какие-то неожиданные вещи, но такой достаточно задорный будет сет, такой очень энергичный, я бы сказал.

- А как относитесь к фитам с новыми именами вроде блогеров, у которых тоже большая аудитория? Понятно, что вы мэтр на сцене, но обращаются ли к вам молодые артисты, чтобы исполнить что-то?

- Честно говоря, не обращаются. Я не смотрю никаких блогеров, не подписан ни на одного блогера, поэтому я и не знаю даже, что это за люди. Мне кажется, что блогеры – это все-таки те, кто что-то мелет языком в экран. Петь – все-таки немножко другая история. Мне кажется, что петь они начинают, потому что вроде популярность есть, но надо как-то заработать, надо, чтобы люди отдали им деньги. Для этого надо продать билеты. Билеты просто на говорящего человека сложно продать, а на поющего – можно. И вот ты, известный в интернете человек, начинаешь петь, и люди приходят. Ну, дальше, как говорится, сцена покажет. Как однажды у Кита Ричардса тоже спрашивали, когда только появилось MTV, про молодых звезд. Он говорит: «Я вижу клипы красивые, классные. Давайте оставим этого артиста хотя бы минут на 45 наедине с публикой, и я вам скажу, хороший это артист или нет». Я думаю, так же и с блогерами.

По мнению Шахрина, «одно дело – сделать какой-то один номер, снять клип».

- Можно из чего угодно сделать вполне себе приличную историю. А концерт – это все-таки немножко другая история. Поэтому, честно говоря, у нас и нет необходимости такой с кем-то делать какие-то, как вы говорите, фиты, да? Ну, собственно говоря, а нам-то это для чего? Может быть, ему надо, я не знаю, а может, и не надо. Мне кажется, что для молодых блогеров мы в принципе уже достаточно старые люди, мы им не очень интересны.

- Может быть, новый опыт? Может, молодым артистам интересно поработать с такими мэтрами, как вы?

- Если будет хорошее, интересное предложение - я не против. Вот когда у нас просят песни исполнять, я никогда не отказываю. Огромное количество молодых ребят из разных городов пишут и просят разрешения исполнять нашу песню. Я говорю: да пожалуйста, исполняйте. Я никогда не отказываю, пусть ребята играют. А предложения какие-то… Ну, если это будет интересная история, почему нет?

- Как считаете, качество музыки за эти годы, что вы выступаете на сцене, поменялось?

- Вообще поменялось. И вот эта борьба за качество, на мой взгляд, не всегда в нужную сторону заводит нашу музыку, потому что я вижу, что на данный момент молодые группы, наверное, 80, а может, и 90 процентов используют так называемые плейбэки. По-нашему это называлось «фонограмма». То есть у них играют с компьютера инструменты, которых на сцене нет, или те инструменты, которые дублируют. И когда я спрашиваю: «А зачем?», они говорят: «Ну, чтобы звучало лучше». Я себе трудно могу представить, что вы придете в филармонический зал на симфонический оркестр, там будет сидеть 16 человек, а будет звучать оркестр из 90 человек. То есть там будет играть фонограмма, и оркестр сверху будет пиликать. Вы скажете: это обман! Но для меня это тоже обман.

Шахрин считает, что «вот эти все плейбэки – это реальный обман».

- Если ты такой крутой, хочешь, чтобы у тебя был еще бубен, скрипки, еще что-то - поставь на сцену этих скрипачей, заплати им деньги. В оправдание нашим артистам можно сказать, что это не мы придумали, это, конечно, на Западе придумали. Одна из первых таких суперзвезд – это какая-нибудь группа Muse, у которой три человека на сцене, а играют 12 инструментов одновременно. Они, конечно, крутые чуваки, песни хорошие сочиняют и поют классно, но на сцене это абсолютный обман. Получается, что у тебя есть вот этот костыль, на который можно опереться, – плейбэк. Все равно плохо не будет, все равно будет звучать плотно очень. Мы недавно вот в Красноярске играли, перед нами молодежная группа играла, и я вижу, что девочки молоденькие стоят в первых рядах, поют, они знают все песни, все как бы хорошо. Я постоял на сцене три песни. Да им скучно! Они скучные какие-то! Вот реально стоят такие и какой-то отбывают номер, ни фига у них не горит ничего. Не жгут! Хочется сказать: «Эй, консерваторки, больше огня!», как в том фильме было – «В джазе только девушки». Поэтому вот эта борьба за качество… Вот по мне пусть лучше будет кривенько и косенько, но чтобы это был такой живнячок настоящий.

 

«Это очень похоже на секс – доставить удовольствие залу»

 

- Какой альбом считаете поворотным в вашей карьере?

- Ну, самый поворотный, наверное, был альбом «Не беда», который вышел на фирме «Мелодия». Это 1989 год, четыре завода фирмы «Мелодия» напечатали этот альбом, и это продавалось во всех цумах, гумах, во всех магазинах, то есть огромным тиражом. Общий тираж около миллиона штук! И я очень хорошо помню, когда купил в ЦУМе две своих пластинки, потому что нам ничего не дали. Никаких авторских, ни гонораров, ничего. И одну отдал Вовке Бегунову. Он так держит пластинку и говорит: ну вот, теперь я смогу тёще сказать, где я работаю. Она меня все время спрашивает: ты где работаешь, Вова, вообще ты кто?. Поэтому, конечно, первый винил на фирме «Мелодия» – это самая знаковая история.

- Вы невероятное количество лет на сцене, на ваших песнях выросло не одно поколение. Вы достигли каких-то своих целей как артист или они у вас еще есть?

- Слушайте, так как я вообще не планировал быть артистом и не ставил себе такой цели, то могу сказать, что с нами произошло то, о чем мы даже не мечтали. В общем, я брал гитару в руки, мной двигал банальный половой инстинкт какой-то, нужно было выйти на танцы в школе, чтобы девочки обратили на тебя внимание. Собственно говоря, парень с гитарой – это неплохой шанс, и все. Мы не собирались покорять какие-то горизонты. Слова-то «шоу-бизнес» не было никакого. Поэтому, когда у нас был студенческий коллектив свой, мы даже не играли ни в ресторанах, ни на свадьбах, нигде. Один раз, я помню, мы еще школьниками были, нас пригласили студенты на какую-то студенческую попойку. Ну, другого слова не было, потому что они из железных кружек спирт пили. Говорят, что мы там играли, я плохо это помню, потому что первый раз попробовал спирт тогда. Поэтому то, что с нами произошло, это чудо какое-то. В принципе, мне нравится то, что с нами произошло. Мне нравится выходить на сцену, мне нравится тот статус, который есть у группы. В конце концов, мне нравится тот достаток, который группа «Чайф» позволяет иметь, достойно содержать всю семью: большую семью детей, внуков. Так что получилось все гораздо лучше, чем могло бы быть.

- Сегодня в СМИ много говорят про стадионники, про то, что звезды собирают стадионные концерты, ставят какие-то рекорды по количеству посещаемости концертов. Как вы думаете, в чем вообще секрет, как собрать стадионник с полным аншлагом?

- Ну, мы в больших городах собираем дворцы спорта, условно говоря, 5-8 тысяч. Больше у нас дворцов спорта нет просто. На каких-то городских мероприятиях, там День города, я не знаю, день еще чего-то, может и 200 тысяч людей прийти. Но люди не купили на нас билеты, это совсем другая история. И тут особо нечем хвастаться. Что касается именно самих стадионных артистов, я откровенно скажу, что иногда от концерта в маленьком зале получаешь больше отдачи, больше удовольствия, когда ты видишь зрителей вот на таком расстоянии и, собственно говоря, последний ряд тоже видишь, видишь реакцию.

По мнению музыканта, «это ничуть не хуже, чем огромный стадион, который подпевает».

- В принципе то, чем мы занимаемся, вся эта музыка, весь этот рок-н-ролл… У нас же взрослая аудитория в основном, да? Это очень похоже на секс, поэтому твоя задача – доставить удовольствие партнеру, это зал. Если зал отвечает взаимностью, у вас это все получается. И тут неважно, где это может происходить. Это может происходить в палатке в лесу, а может происходить в каком-то роскошном отеле. Само место не так имеет какое-то значение для всей этой истории, поэтому есть стадион – есть стадион, нет стадиона – нет стадиона. В общем, я, честно говоря, особо не переживаю. И вот ставить какие-то рекорды... Ну, в свое время был самый большой зал у нас – это «Олимпийский». Мы раз пять этот «Олимпийский» собирали. Ну, хорошо, галочка стоит.

 

«Гитары как девушки - их надо выгуливать»

 

- Расскажите про ваш инструмент. Может быть, есть в вашей коллекции какая-то особенная гитара?

- Ну, во-первых, очень хорошее дело. Мы каждый месяц по несколько гитар тоже отправляем ребятам, потому что это такое… как машины, как все. Гитары тоже не очень долго живут на передовой. Они тоже там принимают участие в боевых действиях, поэтому дед страдает. Про мои гитары... Ну, на данный момент у меня много гитар, и я понимаю, что смысла в этом никакого нет вообще. В принципе, мне хватило бы двух, наверное, гитар.

- Ну, кто-то коллекционирует гитары, например, Эрика Клэптона.

- Нет, таких у меня нет. Просто иногда я вижу инструмент, который мне нравится. Я его беру, пробую. Если он еще и звучит хорошо, я не знаю зачем, но я его покупаю. Ну, видимо, дурные деньги есть лишние, поэтому я покупаю эти гитары. Но иногда попадаются прямо классные инструменты. У меня есть, например, две очень старые, такие дореволюционные семиструнные русские гитары. Они звучат абсолютно потрясающе. На первый взгляд кажется, что у них очень плоский звук, такой без верха, без низа. У них такая маленькая баночка, аккуратная очень, но они были сделаны, чтобы прошибать цыганский хор, условно говоря. Его слышно, эту гитару слышно.

Шахрин рассказал, что его знакомый из-под Луганска из ЛНР привез такой инструмент – «смесь банджо и мандолины».

- Я, честно говоря, вначале назвал ее мандобанджо, потом оказалось, что это называется банджолина, что звучит гораздо приятнее. Хотя, мне кажется, более по-панковски – мандобанджо. Наш мастер гитарный ее восстановил, и лет сто точно этому инструменту есть. Наверняка в 20-х годах в молодую советскую республику много приезжало американцев, они пытались тут бизнес сделать. Видимо, с собой кто-то притащил вот эту гитару. Вот прямо такая редкая штука. Но есть гитара, которая уже очень давно со мной. Наверное, со мной гитары с 90-х годов, которые уже лет по 35 у меня в руках. Я их покупал новые или они мне где-то достались, которые я стараюсь в хорошем состоянии держать, играть, менять. Гитары как девушки, их надо выгуливать. Если она долго где-то в кофре: ой, ты меня не любишь. Вот ты вывел ее в свет, струнки новые поставил, она сразу же довольна.

- Вот вы сейчас сказали про нелепость, и почему-то вспомнилось, как однажды ваш коллега вышел на сцену в чем мать родила. Были какие-то поступки коллег, которые вас так поразили, что вы подумали: боже, что он творит?

- В таких вещах мне всегда хочется сказать: у тебя дети есть? Ты хочешь, чтобы они это увидели? Вот мат со сцены или вот голышом выйти, ботвой потрясти своей… Ну, хочется сказать, что на самом деле большого ума и даже большой смелости не надо. Чувство какого-то достоинства, мне кажется, должно быть. И ты должен понимать, что это публичное выступление. Люди входят в зал. Вот я знаю, что на концерт группы «Чайф» очень много ходят с детьми. Я понимаю: а если это мои внуки? Ну и зачем это? Для чего? Что, от этого песня лучше стала? Ну, все напишут. Есть у нас замечательный музей под городом, автомобильный, такой автомузей. И в этом автомузее хранится машина семьи Шахриных: «Москвич-401» 1956 года выпуска, он старше меня. И мы недавно как раз ездили туда с детьми, с внуками. Нам эту машину выгнали, и я их покатал по территории музея. Своих детей, внуков.

Шахрин вспомнил, как сотрудница музея предложила им выступить в кузове БелАЗа - огромной машины, которая в карьерах работает.

- «Все об этом напишут! Это же такой информационный повод». А кроме того, что об этом напишут, вот для музыки, для нас это какой несет смысл? Бессмыслица какая-то. Слава богу, что нам не надо это делать, что у нас очень востребованный коллектив. У нас много концертов, хорошие гонорары за концерты, поэтому нам не надо на эту фигню тратить свое время. Ну, наверное, молодому артисту надо на себя обратить внимание, он может и в чем мать родила выйти. Ну, может быть.

 

«Концерты перед ранеными - очень сильное потрясение»

 

- Если бы к вам подошел 10-летний мальчик и попросил мудрый совет, от которого зависела бы вся его дальнейшая жизнь, что бы вы сказали?

- Ну, смотря какой совет. Если какой-то жизненный совет, то, возможно, я бы что-то посоветовал, потому что все равно, прожив 66 лет, ты на определенное количество граблей наступил, ты знаешь, где эти грабли. А они в том же месте лежат. То есть можно постараться сделать, чтобы человек на них не наступил. Если это касается музыки, вообще искусства, я бы сказал: парень, не слушай таких старых пердунов, как мы. Делай так, как тебе хочется. Получай удовольствие от того, что ты делаешь. И никому не нужен ни второй «Чайф», ни второй «Пилот», ни вторая «Ария». Нужно сделать что-то, чего никто не делал до тебя. Ну, постараться, по крайней мере. Не слушай никаких советов. И, возможно, что-то получится.

- Оглянувшись на свою музыкальную карьеру, какие самые яркие концерты, самые яркие впечатления возникают в памяти?

- Ну, как ни странно, самые яркие впечатления, наверное, это концерты в каких-то очень необычных местах. Для ребят-подводников на атомном подводном крейсере, когда ты там живешь с ними, ешь с ними и для них играешь. Ты понимаешь, что, наверное, очень немного людей сможет попасть вот сюда, еще тут что-то поиграть. Наверное, запоминаются концерты, когда мы иногда выступаем в госпиталях перед ребятами. Ты просто понимаешь, насколько это нужно этим ребятам, насколько они оттаивают за время концерта. Там недолго, 40 минут концерта, и вот заходят люди с очень непростой судьбой: израненные, покалеченные. И вот они оттаивают, и вдруг начинают улыбаться, и подпевать. И понимаешь: жизнь продолжается! Такие концерты очень запоминаются!

По словам музыканта, от таких концертов «отходишь несколько месяцев, что тебя колбасит».

- То есть любой концерт в самом большом зале – ну, вечер тебя поколбасит, а утром ты уже пошел погулял, проветрился, ну и нормально, готов к следующему. А такие концерты я даже часто не могу их играть, потому что это невероятное такое, очень сильное эмоциональное потрясение. Ну, наверное, для меня, как для парнишки из провинциального города Екатеринбурга, из Свердловска, когда мы оказались в 97-м году на студии Abbey Road и когда мы играли концерт на BBC с Севой Новгородцевым, чей голос ты слушал вот таким мальчонкой. Ты думаешь: вот это правда, что ли? Вот это может произойти с тобой? То есть это такой тоже момент, мне запомнилась очень эта история.

- Вот вы сказали про свой возраст, а говорят же, что душа никогда не стареет. Вот сколько лет вашей душе по ощущениям?

- Ну не знаю, такое ощущение, что я где-то на 45-ти застрял: 45-48. И что вот-вот будет полтинник, и что-то изменится, когда мне будет 50. Это такой нормальный инфантилизм, достаточно здоровый. То есть, видимо, вот эта наша работа, общение с молодыми людьми нас немножко задерживает в развитии, и мы остаемся немножко пацанами, мальчишками. Я иногда смотрю на то, что происходит у нас в гримерке или в дороге, в поездах, и думаю: блин, вот что делают? Вот это взрослые мужики, вот что делают? Зачем они это делают? Это же, наверное, нелепо. Иногда мы сами себе напоминаем. В нашем детстве был фильм такой – «Сказка о потерянном времени», когда школьники захотели стать пенсионерами. И вот они как бы с бородами, но ведут себя как дети. Вот мне кажется, иногда мы такие же достаточно нелепые старикашки.