Все таинства святого погребенья
Сколько раз хоронили А.С. Пушкина
Нет, весь я не умру! Душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит…
А. Пушкин
Наверное, все же верно говорят: он заложен в нашем генетическом коде, без А.С. Пушкина образованный человек не может жить так же, как и без воздуха, воды, солнца. «Пушкин – наше все». Эти слова поэта Аполлона Григорьева многими из нас воспринимаются сегодня как безусловная аксиома. И дело вовсе не в физическом объеме написанного Александром Сергеевичем. Просто Пушкин для нас во всем был и есть Первый. Недаром В.Г. Белинский, «неистовый Виссарион», написавший целых 11 статей о творчестве своего кумира, утверждал, что Александр Сергеевич «впервые сделал достоянием высочайшей поэзии прозу обыденной российской действительности, возвел в ранг подлинного искусства национальный характер, открыл миру непреходящую красоту нашей природы и все это согрел лелеющей душу гуманностью». И еще именно он, Пушкин, явился мощнейшим источником, который обусловил появление целой галактики истинных светил: Гоголя, Лермонтова, Достоевского, Л. Толстого, Тургенева и десятков других. Ведь без постижения Александра Сергеевича мы не сможем верно осмыслить их место в нашей культуре.
Лучезарная творческая энергия содержится прежде всего в созданном пушкинским гением современном русском литературном языке. Автору «Войны и мира», обратившемуся к онегинской эпохе, не надо было переводить пространные диалоги героев на русский язык: в свое время, «родной земли спасая честь», Пушкин уже доказал, что гордый наш язык способен выражать тончайшие нюансы человеческих ощущений, Пушкин уже поставил русский язык в один ряд с наиболее развитыми и богатыми языками мира.
Не менее ценным нравственным уроком предстает для нас сама жизнь Пушкина. Вчитываясь в его насыщенные широчайшей гаммой чувств строки, окунаясь в воспоминания о нем современников, родственников, потомков, мы полнее постигаем тайные пружины человеческих взаимоотношений, отразившихся в его произведениях.
С ранних лет нам становится ведома непоколебимая сила верной и бескомпромиссной дружбы, спасавшей Пушкина в наиболее тяжелые времена. Какими органичными для нас осознаются слова юного поэта о том, что «божий свет единой дружбою прекрасен!» Гений Пушкина в полной мере раскрылся и в способности окружать себя целым созвездием друзей-единомышленников: Пущин, Дельвиг, Кюхельбекер, Чаадаев, Вяземский, Лунин, Давыдов. Каждый из них – ярчайшая страница не только в жизни поэта, но и в жизни народа, национальной культуры!
Иногда возникает впечатление, что в наш прагматичный, циничный век многие нравственные ценности, кажется, утрачивают свою актуальность. Пушкин-мудрец, Пушкин-мыслитель помогает вновь поверить в незыблемую значимость для человека этих высоких понятий.
Мужество Пушкина-гражданина, цельность и последовательность его общественной позиции не могут не вызвать восхищение и желание выработать эти качества в себе. Ни ссылки, ни гонения, ни цензура не смогли сломить его волю, его неукротимый характер, проявившийся в борьбе за русский язык, литературу, за нового читателя. Даже последние дни, часы, минуты земной жизни Пушкина являются ярчайшим уроком Мужества, Человечности и Благородства.
В наше непростое время неиссякаемый пушкинский оптимизм, неукротимая вера в жизнь, в собственные творческие силы человека – еще один ценнейший нравственный урок. С течением времени приходится все более убеждаться в непреложной истинности слов В.Г. Белинского о том, что, «читая Пушкина, можно превосходным образом воспитать в себе человека».
Но сколько раз нас пытались лишить этого гения, стереть саму память о нем, вытравить с лица земли все, что вообще напоминает об этом человеке. И это было страшно, очень нечестно, несправедливо, кощунственно.
37 лет, 8 месяцев, 3 дня… Из них двенадцать лет детства и отрочества в Москве, шесть лет лицея, три года вольной послелицейской жизни в Петербурге, шесть с половиною лет ссылки и скитаний по России, свыше десяти лет тягостной подневольной жизни под неусыпным надзором агентов Бенкендорфа и полицейских всех рангов.
Таковы этапы короткого жизненного пути блистательного поэта России…
Дуэль и смерть Пушкина глубоко взволновали общественное мнение передовой России. По словам современников, «вся громадная Россия содрогнулась от великой утраты». У постели умирающего собрались все его друзья. Десятки тысяч людей – женщины, старики, дети, ученики, простолюдины в тулупах, а иные даже в лохмотьях – приходили к дому на Набережной реки Мойки, 12, в Петербурге, чтобы поклониться праху любимого поэта.
Охватившее столицу волнение было так велико, что, по приказанию царя, гроб с телом Пушкина ночью, тайком, перевезли для отпевания в Конюшенную церковь, хотя в разосланных пригласительных билетах было напечатано, что отпевание состоится в Исаакиевском соборе при Адмиралтействе. Газетам предложено было сохранять «надлежащую умеренность и тон приличия при печатании сообщения о смерти Пушкина».
Панихида по Пушкину, которую московские литераторы собирались отслужить в Симоновом монастыре, не была разрешена московским жандармским управлением, действовавшим по данной ему Бенкендорфом официальной инструкции.
В газете «Русский инвалид» был помещен в черной рамке написанный В.Ф. Одоевским некролог:
«Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно; всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина? К этой мысли нельзя привыкнуть!
29-го января 2 ч. 45 м. пополудни».
Прочитав некролог, министр народного просвещения С.С. Уваров вызвал редактора «Русского инвалида» А.А. Краевского и объявил ему выговор.
– Что это за черная рамка вокруг известия о кончине человека не чиновного, не занимавшего никакого положения на государственной службе? – возмущался министр – «Солнце поэзии»! Помилуйте, за что такая честь? «Пушкин скончался… в середине своего великого поприща»! Какое это такое поприще? Разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж?! Писать стишки не значит еще… проходить великое поприще!..
Выговор получил и Н.И. Греч за напечатанные в «Северной пчеле» строки: «Россия обязана Пушкину благодарностью за двадцатидвухлетние заслуги его на поприще словесности».
Так «ценил» творчество великого поэта царский министр народного просвещения!..
В квартиру при выносе тела невозможно было попасть – пропустили только двенадцать человек – самых близких друзей поэта. Зато сюда явилось много жандармов во главе с Дубельтом. «У гроба собрались в большом количестве не друзья, а жандармы», – писал впоследствии Вяземский.
Отпевание происходило 1 февраля. В церковь пропускали только по билетам.
Присутствовали иностранные послы, чины двора, представители высшего света.
Площадь перед Конюшенной церковью и все прилегающие улицы были запружены народом. Такого скопления людей на улицах Петербурга город не знал со дня восстания декабристов, 14 декабря 1825 года. Похороны поэта превратились в подлинно народные.
Гроб после отпевания перенесли в подвал при Конюшенной церкви, и там он находился до отправления в Михайловское.
Проводить тело разрешено было только двоим – А.И. Тургеневу и дядьке поэта – Никите Козлову, и то в сопровождении жандармского офицера. Гроб поставили на простые дроги, обернули рогожей, увязали веревками, покрыли соломой и 3 февраля, ночью, тайком, увезли. Встреча и проводы в Пскове были запрещены.
6 февраля 1837 года, на рассвете, у стен древнего Успенского собора Святогорского монастыря крестьяне вырыли могилу. Тургенев бросил в нее первую горсть земли, вторую завернул в платок. Мать и дочь Осиповы принесли цветы.
Так похоронили величайшего русского поэта…
Второй раз поэта хоронила жена – Наталья Николаевна. И с нею были малолетние «Сашка, Машка, Гришка и Наташка» – любимые дети Александра Сергеевича. Но решение о повторном погребении должен был принять все тот же Николай Первый. Именно к нему обратился председатель опеки над семьей и имуществом Пушкина граф Строганов от «имени вдовы камер-юнкера Пушкина и от своего лично», с просьбой даровать высочайшее дозволение на сооружение памятника на могиле А.С. Пушкина.
– Место это пустынное, – говорил царю Строганов, – сейчас могилу осеняет простой деревенский крест… Жена покойного очень просит, говорит, что должна исполнить сердечный обет… Собирается с детьми на проживание в тамошней деревне…
– Ну что ж, – ответил Николай. – Река времен все смывает. Делай, коли так, да только чтобы без выкрутасов, смиренно… – И, о чем-то подумав, добавил: – Да, а ведь у меня во дворце и мастер для этого дела есть, первостатейный. Ему можешь поручить. А рисунок сочините сами, мне потом покажешь.
Через какое-то время чертеж надгробия был предъявлен царю. Разглядывал вместе с Бенкендорфом. Памятник напоминал надгробия древних: суровые камни, гранитные ступени, цоколь для эпитафии, акротерий, урна с покрывалом… Над всем этим белый мраморный обелиск. Все скромно и даже сурово.
– Хорошо. А эпитафия, надпись какая, стихи будут ли? – спросил царь.
– Ничего не будет, – ответил Бенкендорф, – только имя, год и место рождения и смерти. Никаких стихов!
– Ну что ж, пожалуй, пусть будет так. Только прикажи, чтобы не делали особенно шуму… Без газет, без объявлений. Сделать, перевезти, поставить – и конец! Да, – спохватился царь, беря обратно от Бенкендорфа чертеж, – так ты говоришь, монумент будет, как у древних? Но ведь Пушкин-то не древний. Он христианин. Ты сам и Жуковский докладывали мне о его последних часах… Где же христианский символ на этом прожекте, где крест? Скажи им, чтобы присочинили крест на обелиске, обязательно!
Как хорошо, что я в Тригорском, здесь,
В обители поэзии и света.
Вздыхает роща, взвенивает лес –
Товарищи кудрявого поэта.
Они ему дарили свой уют,
А издали его манили взором,
Всегда ему готовили приют
Седые, неулыбчивые горы.
Они ему вручали скакуна,
Он слышал, как поют о ветре реки,
Он видел бег громады-валуна
И шапку разудалого Казбека.
Как жаль, что не застал он наш рассвет.
Он не узнал бы по счастливым лицам,
Что это те, кого он много лет
Назад назвал «бедняги-осетинцы».
Наш край расцвел. Но нет, он не забыл
Поэта, что воспел наш бурный Терек,
Что нашу землю первым посетил,
Что не гнушался стать на мрачный берег.
Так хорошо, что я в Тригорском, здесь,
В обители поэзии, простора.
Как хорошо, что в нашем мире есть
Святое место – Пушкинские горы.
(Продолжение следует.)
Валентина БЯЗЫРОВА,
заслуженный учитель РФ,
лауреат Госпремии СССР,
почетный гражданин г. Владикавказа