В ведущем институте Роскосмоса проголосуют за присвоение ЦНИИмаш имени легендарного Юрия Мозжорина

Справка «МК». Борис Дмитриевич Блохин закончил в 1960 году Рязанский радиотехнический институт, факультет «Автоматика и телемеханика». В ракетно-космической отрасли – с 1962 года, занесён в Книгу Почёта НИИ-88 (старое названии ЦНИИмаш), лауреат премии Совета Министров СССР в области приборостроения, член-корреспондент Российской Академии космонавтики им. К.Э Циолковского.

Вам не показалось странным, почему простой вроде бы вопрос о присвоении имени достойнейшего представителя института решается так долго? Ведь впервые решение об этом было принято коллективом ЦНИИмаш на конференции в 2014 году. Решение по непонятным причинам затянулось, поэтому к делу подключились ветераны. 

«За Мозжорина» руководство Роскосмоса просили далеко не последние люди отрасли: бывший министр общего машиностроения Олег Бакланов, статс-секретарь Российского космического агентства Валерий Алавердов, Николай Анфимов и многие другие. 

Любопытно, что «добро» в январе 2016 года было все-таки получено, однако после этого процедура вновь неприлично забуксовала. Почему новое руководство космической отрасли в лице Дмитрия Рогозина не поддержало решение прежнего — непонятно. Дождавшись в 2022 году прихода нового главы Роскосмоса Юрия Борисова, ветераны, ряды которых к этому времени изрядно поредели, написали письмо и ему. 

Борисов отреагировал, но не совсем так, как ожидали ветераны ЦНИИмаш: была дана команда запустить новое голосование по, казалось бы, давно решённому в коллективе института вопросу. 

Ну что ж, если надо, значит, надо... Чтобы помочь всем нам получше узнать об этом человеке, Борис Блохин привез в редакцию «МК» несколько томов книг, посвященных его бывшему руководителю, фотографии, копии писем руководству отрасли. 

Свой рассказ о Мозжорине Борис Дмитриевич начинает с истории создания в мае 1946 года Научно-исследовательского института реактивного вооружения в подмосковном Калининграде (как тогда назывался Королев). НИИ-88 был образован на базе крупнейшего оборонного завода №88, как основное предприятие для решения задачи по развитию реактивного вооружения, которую Сталин считал тогда важнейшей для нашего государства.

Тем временем, Юрий Мозжорин, вернувшийся с войны, на которую ушел студентом-добровольцем, закончил обучение в Военно-воздушной академии им. К.Е. Жуковского и был направлен в Германию в составе Бригады особого назначения Минобороны, сформированной  для освоения трофейного ракетного оружия.  Он очень быстро рос, как специалист. Когда ему еще не было 40 лет, он был уже удостоен Ленинской премии, а вскоре –  и звания Героя Социалистического Труда за создание контрольно-измерительных комплексов, обеспечивших запуск первого искусственного спутника Земли и первого космонавта планеты Юрия Гагарина.

– Нигде в мире еще не было подобных систем, – говорит Блохин, – а возглавляемый им коллектив на основании собственных знаний, собственной инженерной квалификации сумел их создать. Как утверждают генералы Воздушно-космических сил, без него не полетели бы ни первый спутник в 1957 году, ни Гагарин в 1961-м, ничего бы не летало. Ну а если говорить про армию, его «скромный» след  – это база для создания ВКС!

Высочайший научный уровень, к тому времени уже генерала Мозжорина был отмечен руководством страны, и его командировали в НИИ-88 в качестве директора.

Его предшественник, учитель и друг Георгий Тюлин тогда был переведен на должность заместителя председателя в Госкомитет по оборонной технике, а Мозжорин после него был бессменным директором ЦНИИмаша с 1961 по 1990-й годы. Он практически создал наш институт.

– Он же был создан в 46-м...

– Безусловно, причем именно работая в нашем институте, в его ОКБ-1 Сергей Павлович Королев стал Героем Социалистического Труда, а институт был награждён орденом Ленина. Дело было в другом: Юрию Мозжорину предстояло вернуть НИИ-88 изначальный статус научно-исследовательского института из ставшего прикладным после выделения ОКБ-1. Именно под руководством Юрия Александровича был создан Советский Центр управления космическими полётами (он был рассекречен только в 1975 году при реализации программы «Союз-Аполлон»). При нем до мирового уровня развилась испытательная база  для исследования прочности космических аппаратов, аэрогазодинамики и теплообмена, динамики их полета и многого другого.

– Каким руководителем был Мозжорин, строго спрашивал с подчиненных?

– Он вершил большие дела. Судите сами: по его докладу Совету обороны в июле 1969 года была принята оборонная доктрина страны! Такой у него был  высочайший авторитет как учёного. Но! При всей своей величине он был очень добрым человеком. Приведу вам в пример историю, которую мне рассказала как-то моя супруга Лариса, которая работала ведущим инженером ЦУПа. 

У Юрия Александровича была легендарно строгая секретарь. Ещё бы – Анна Григорьевна работала при восьми директорах института! Так вот она взяла и запретила сотрудникам проходить из одного корпуса в другой (проход находился недалеко от кабинета Мозжорина), чтобы те своим топотом не отвлекали его от работы. А людям-то ходить надо было! И вот, рассказывала мне моя жена, крадется как-то на цыпочках через этот проход ее молодая сотрудница... Вдруг ее догоняет низкорослый мужчина (Мозжорин был невысокого роста) и говорит: «Деточка, а чего ты тут крадешься так?». Она, не зная его до этого в лицо, отвечает: «Вы понимаете, здесь же директор работает, здесь нельзя стучать каблуками!». Он засмеялся и ответил: «Стучи! Я и есть директор!».

Была еще одна история в 1980-х годах, только уже с моим участием. Собрались мы с моим директором на ВДНХ, встречаться там с Председателем Госкомитета СССР по вычислительной технике и информатике Николаем Васильевичем Горшковым. Целью нашей было – выхлопотать у министра дефицитную ЭВМ для создания в нашем ЦНИИмаше вычислительного центра. Тогда  мощная ЭВМ ЕС 1060  требовала для своего размещения около сотни квадратных метров площади.

«Если надо, значит, надо, – любил говорить в таких случаях Мозжорин. – Оденемся и поедем». Под словом «оденемся» он имел в виду облачение в парадный генеральский китель (обычно он всегда был на работе в гражданском). 

Я к нужному времени прихожу в приемную, а там та самая строгая секретарь говорит: «Боря, все срывается! Машина Юрия Александровича сломалась». Предлагалась дежурная машина, но на неё не было пропуска на территорию ВДНХ, где в «монреальском» корпусе мы работали в составе выставки Научно-технического творчества молодёжи. Тогда я предложил Мозжорину ехать на своем «Запорожце», а Юрий Александрович возьми, да согласись: «Здорово! –  говорит. – Я никогда еще на «Запорожцах» не ездил». И вот теперь представьте картину: подъезжаем мы с Юрием Александровичем к воротам ВДНХ, я за рулем, справа от меня – генерал сидит. У солдат, дежуривших у входа, округлились глаза,  они взяли под козырек, и мы мимо них проследовали, даже не предъявляя пропуск.

– Получили компьютер?

– Мозжорин с Горшковым сели, выпили по чашке чая, поговорили, и  мы получили машину.

И еще одни штрих к его портрету. Я не знал ни одного крупного руководителя, который бы после внесения своей правки представленного на подпись текста не заставлял подчиненных перепечатывать правленое. Мозжорин – не заставлял. Правил черной ручкой, ставил рядом свои подписи, и документ шел в дело. Образцы можно увидеть в книге «Так это было…», участие в составлении которой стало в моей жизни предметом особой гордости. Он не был бюрократом, – это был демократ в вышей форме своего проявления.

Борис Дмитриевич привез в редакцию неопубликованное интервью Юрия Мозжорина, которое тот дал в конце 90-х годов Борису Смирнову - известному сценаристу и режиссеру, энциклопедично знавшему изнутри историю отечественного освоения космоса. Смирнова уже нет с нами, и Блохин посчитал правильным, чтобы самые интересные выдержки из того интервью (с подзаголовками журналиста «МК») увидели свет на страницах нашей газеты.

О вероятности неудачного полёта Гагарина

Юрий Мозжорин: После полёта Гагарина мы в нашем НИИ  (Ю.А. Мозжорин в то время был заместителем начальника 4 НИИ Минобороны – Б.Б.) тщательно посчитали процент риска первого полёта человека в космос –  он оказался порядка пятидесяти процентов. Это очень большой риск. 

Когда было принято решение о полёте Гагарина, мы подготовили три варианта сообщения ТАСС. Первый вариант благополучный, победный. Второй вариант –  корабль не вышел на орбиту и просьба к народам мира и государствам сообщить координаты, где он  приземлился, просьба оказать помощь космонавту,  и возвратить корабль. И третий вариант, в котором сообщалось о гибели космонавта. Каждый вариант сообщения был запечатан в отдельный пакет и секретным порядком все три пакета были отправлены в ТАСС, на радио и телевидение.

<...>Я лично написал проекты этих трёх вариантов сообщения ТАСС. Дальше их смотрел Сергей Павлович Королёв, в ЦК КПСС смотрели, в Военно-промышленной комиссии смотрели.  И  каждая  инстанция  правила  и вставляла более, так сказать, простые глаголы, более чёткие слова. И я должен был по телефону сказать: «Вскройте пакет номер такой-то».  Я, не помня себя от радости, отдал 12 апреля по телефону приказ: «Вскройте пакет номер один»! А потом собрали мы остальные не вскрытые пакеты –  второй и третий. Забрали, увезли и уничтожили. 

О том, почему мы проиграли американцам соперничество за Луну

Ю.М.: Поначалу ведь никакого соперничества и не было. Потому что Сергей Павлович Королёв вышел с предложением организовать полёт к Луне тогда, когда американцы лететь туда ещё не собирались. Он начал разработку двух новых мощных ракет - «Н-1»  и «Н-2», одна на пятьдесят тонн полезного груза, другая –  на пятнадцать тонн. <...> После того как американцы объявили о своём намерении высадиться на Луне, мы ещё долго почивали на лаврах первооткрывателей космоса и не занимались полётом человека на Луну. А потом вдруг решили, что первенства американцам уступать нельзя и на Луне нам надо быть первыми. И мы на несколько лет позже, чем американцы, начали готовить высадку нашего космонавта на Луну. Как это у нас было принято – тайно, в обстановке абсолютной секретности. Кроме того, мы не бросили другие космические программы, которые давали нам технические и политические дивиденды, –  приземный космос мы весь за собой оставили, мы так же решали очень интересные задачи: летали к Венере, летали к Марсу, то есть, мы растопыренными пальцами хотели взять всё. <... > Мы пытались выиграть время. А это, как известно, приводит к тому, что всё начинает отказывать, тогда, когда нужно, чтобы всё работало. И вот выскочили мы с недоработанными двигателями на лётные испытания.  И начали ракеты у нас падать, и начали мы себя дискредитировать этой бестолковой лунной программой.

О том, как директор ЦНИИмаш пытался спасти ракету-носитель Н-1

Ю.М.: Но когда закрывали эту программу, наш институт выступил против закрытия лунной ракеты «Н-1». <...> Я выступал больше часа, говоря, что проблемы с двигателями к настоящему времени практически уже решены, потому что сейчас уже главный конструктор двигателей Кузнецов Николай Дмитриевич сделал надёжные двигатели.  Во-вторых, мы не должны сейчас прекращать работать над тяжёлым носителем, поскольку задачи космонавтики всё время усложняются и космические аппараты тяжелеют <...> я остался один со своим мнением о том, что уникальную и практически отработанную ракету Н-1 надо сохранить. 

О гениальности конструктора Бабакина

Ю.М.: Полёты на Луну бабакинских автоматических станций гениальны в своей, так сказать, идейной простоте. Взять хотя бы возвращение «лунника» на Землю. Старт с Луны, и без каких-либо коррекций попадание на Землю. Каким образом? Земля вращается, и Луна вращается всё время одной стороной по отношению к Земле. Луна находится в сильном гравитационном поле Земли. Нужно выбрать точное время вертикального старта космического аппарата с Луны, чтобы Земля повернулась нужной территорией к моменту возвращения аппарата на Землю. При точном расчёте промахнуться невозможно. Это на уровне очень высококлассных технических решений.

Бабакин впервые в мире выполнил мягкую посадку на Луну автоматическим аппаратом «Луна-9».  Может быть, с моей стороны это и нескромно заявлять, но возможность взять лунный грунт автоматической станцией была проработана и апробирована нашим институтом ЦНИИмаш. И если бы мы вовремя начали работать над этим проектом, если бы мы с самого начала серьёзно, с полной отдачей сил занимались доставкой лунного грунта с помощью автоматического аппарата, –  мы, конечно, привезли бы грунт  с Луны раньше американцев и в значительной мере снизили ценность их экспедиции и в политическом и в научном плане. 

Об одновременной посадке на Луну «Аполлона-11» и советской «Луны-15»

Ю.М.: «Луна-15» давала нам последний шанс опередить американцев. Причём американцы ещё были бы на Луне, а грунт был бы уже у нас. Когда американцы узнали, что мы будем запускать «Луну-15», они стали возражать, они говорили, что наличие какого-то постороннего космического аппарата в момент их лунной экспедиции, представляет угрозу безопасности их астронавтам. Но мы их убедили, что встретиться на орбите Луны – это всё равно, что выиграть в лотерею миллион долларов. Вероятность ничтожно мала.  И мы, конечно, запустили «Луну-15». Но имея последний шанс привезти лунный грунт раньше американцев, мы допустили, я бы сказал, непростительную небрежность. Мы выбрали трассу полёта над Луной перед высокой горой. И получившийся небольшой перелёт оказался роковым и мы не прилунились, а врезались в эту гору и разбили наш лунник.  

Выбирать трассу полёта над Луной надо было подальше от таких опасных мест. И тогда мы на два дня раньше американцев привезли бы наши сто двадцать пять граммов лунного грунта.  

Голосование «за Мозжорина» заканчивается в ЦНИИмаш 16 февраля. Надеюсь, мы скоро увидим в названии этого института имя Юрия Александровича, как хотели бы уже ушедшие от нас «звезды» научной, конструкторской мысли, а также живущие ныне их коллеги, космонавты, среди которых советник президента РФ Герой СССР, Герой России Сергей Крикалев, академик РАН и дважды Герой СССР Виктор Савиных, бывший первый заместитель генерального директора ЦНИИмаш Валерий Борисов и многие другие.